Сергей выписался из госпиталя на четвертый день после операции. Ему велели ходить, не жалеть себя, но эти рекомендации легко давать тем, у кого живот не вспорот и не зашит нитками, которые еще не вытащили. Впрочем, выходить из дому он был вынужден, чтобы не из квартиры, а из таксофона звонить в Москву.
Посольским он сказал, что Вера срочно уехала из-за тяжелого самочувствия его матери. Выходка жены не привела его в бешенство лишь потому, что он был слаб и обеспокоен собственным здоровьем. Но Сергей разозлился – этот внезапный отъезд походил на хлопанье дверями, бросание телефонной трубки и прочие поступки дурного тона и свидетельства плохого воспитания. Жена вела себя как плебейка. А теперь она еще и пропала. Уже неделю мать не знает, куда подевалась Вера, и спрашивает, не пора ли обзванивать знакомых и больницы. Сергей велел подождать: выносить сор – последнее дело.
Он позвонил Ольге, и одного жесткого разговора с ней хватило, чтобы быстро все поставить по своим местам. Интрижка с разбитной толстушкой не стоила тех хлопот, которыми обернулась. Его вина заключалась лишь в том, что он не увернулся от Ольги, когда она навалилась на него своим огнедышащим телом. Ему нравились вульгарно-доступные женщины, была в них пикантность, остринка. Но они годились только для коротких связей, в лучшем варианте – одноразовых.
Куда могла подеваться Вера? С Ольгой она не общалась, близких родственников у нее нет. У Веры появился мужчина? Маловероятно, практически исключается – не то воспитание, да и темперамент слабоват. Скорее всего, она бросилась к своей подружке Анне Самойловой. Вот тоже еще фигура. Кто бы мог подумать, что из этой провинциальной дурочки выйдет толк. Он чуть было не разрушил отношения с Самойловыми, Вера тайно поддерживала с Анной связь и оказалась права. Ныне знакомство исключительно полезное. Через Анну можно выйти на Павла Евгеньевича и проворачивать большие дела. Не на зарплату ведь жить. Сейчас многие дипломаты лоббируют коммерческие проекты. У Сергея тоже есть кое-что на примете, с пустыми руками к Павлу Евгеньевичу не сунешься. И вот вместо того, чтобы заниматься делами, он вынужден разыскивать жену! Она поставила его в идиотское положение! Она получит за это!
– Анна Сергеевна, вам звонит Сергей Сергеевич Крафт. – Для убедительности Настя показала на телефон.
– Хорошо, – кивнула Анна, – я отвечу.
Наверняка разыскивает Веру. Но Анна уже неделю не получала известий от подруги, Колесов тоже в клинике не показывается. Если у них любовь, то они не неделю, а месяц или год могут не выбираться из гнездышка. Много лет назад, на Ладоге, они с Юрой, в номере с видом на озеро, вот так же… Как будто в другой жизни это было.
– Слушаю. – Анна подняла трубку.
– Здравствуй, Анюта, это Сергей. Я звоню из Мехико.
– Да?
– Вера была у тебя? – Сергей удивился тому, что Анна не стала справляться о его здоровье.
– Была.
– И где она сейчас?
– Вера тебе не сообщила?
– Нет, и мы с мамой очень волнуемся.
– Но если она не нашла нужным сама говорить тебе, то почему это должна делать я?
– Анна! Что за тон? Пойми, ведь речь не о шутках идет. Мы уже морги обзваниваем.
– Хорошо, я тебе скажу. После того как твоя матушка в кровь расквасила Вере лицо, я свою подругу в состоянии глубокого нервного потрясения отправила… отправила в санаторий. Его адреса я тебе не дам, не проси.
– Как расквасила? Что ты выдумываешь!
– К сожалению, не выдумываю. Я сама оказывала первую врачебную помощь. На Верино лицо без ужаса нельзя было смотреть. Медицинское освидетельствование, кстати, сделано по всей форме. – Анна без сожаления сгущала краски. – Я вам, тебе и твоей матушке, советую оставить сейчас Веру в покое. Заявления в милицию Вера не подала, но это не поздно сделать.
– Не верю!
– Справься у своей родительницы. Пока! – Анна положила трубку.
Сергей тут же набрал номер домашнего телефона:
– Мама, здравствуй. Я сейчас разговаривал с Анной Самойловой…
– Здравствуй, сыночек! Ты даже не спросил, как я себя чувствую!
– Мама, правда, что ты избила Веру?
– Прямо так и избила.
– Значит, правда?
– Она довела меня до состояния аффекта. Я ничего не помню.
– Ты все прекрасно помнишь. Это очень серьезно. Она получила медицинское освидетельствование.
– Что? Какая глупость. Я немножко уронила на нее хрустальную вазу.
– Немножко?
– Да, немножко на голову.
– Мама, я ничего подобного от тебя не ожидал! Что ты натворила!
– Сыночек! Я ужасно себя чувствую. Сердце…
– Очень хорошо. Вызови врача. Пусть подпишет телеграмму. Не отсылай ее. Мне нужны основания для экстренного выезда, если он потребуется. Мама, Вера в каком-то санатории, постарайся узнать в каком. К Самойловой не обращайся. Постарайся найти другие каналы. Надо придумать, что-то придумать – легенду для знакомых, почему Веры нет дома. У тебя есть идеи?
– Серж, у меня плохо с сердцем.
– Я же сказал: вызывай врача. Значит, нет идей. Хорошо, я подумаю. Завтра позвоню. До свидания.
Анна Рудольфовна положила трубку и тяжело вздохнула. Ей действительно было плохо, по-настоящему. Она поняла разницу между недомоганиями, в которые верила, как актриса в свою роль, и настоящим приступом. Сильная боль за грудиной напрочь вышибала все мысли об эффектной позе. Да и перед кем занимать позы, кого гонять с поручениями? Вера, дрянь, нежится в санатории, а она здесь загибается. Неужели она ошиблась? Сергей недоволен. Нет, не может быть. Только слабаки признают свои ошибки. Почему, собственно, нельзя звонить Анне Самойловой? Она бы мигом организовала квалифицированную помощь. Сергею бы такую деловую жену. Провинциалка, конечно, но плевать: сейчас их время – быстрых, хватких. Значит, что-то произошло, а она не знает. Что? Они для Самойловой столько сделали, по гроб должна быть обязана. Верка нашкодила, наговорила – вот что произошло. Да к черту ее! Пусть разводится, невелика потеря.
Потеря Веры, реальная возможность этой потери, вызывала уже не злость, а страх. Сергей бродил по осиротевшей квартире как по краю пропасти. Лучшей жены – только кретин может не понимать, – лучшей жены не сыскать.
Почему потеря? Кто ведет речь о потере? Предчувствие. Опасность. Она не человек действий, но совершила действие, перешагнула через грань. Вернуть во что бы то ни стало. Без уважительной причины сейчас в Москву не отпустят – через две недели визит российского министра иностранных дел, все заняты по горло, а он на больничном. Болезнь матери – не причина, вот если бы она умерла… Фу, глупости! Чего Вере не хватает, на что она купится? Дети. Она хочет ребенка – надо пойти на это. Маленькие, сопливые, вечно требующие к себе внимания – противно даже представить. Заранее ненавижу. Альтернативы? Может, собачку? Сколько он видел людей, съехавших умом от любви к своим песикам. Собачка – лучше, чем ребенок. Купить ей дорогого породистого щенка. Как же ему не повезло с аппендицитом! Не случись приступа, было бы сейчас все гладко, по-прежнему. Сам отчасти виноват – оставил следы, письма идиотские. В следующий раз нужно быть умнее. Не ожидал, что будет так тоскливо без Веры, просто выть хочется. Неужели потеряю ее? Нет, не допущу. Куплю ей щенка.
Костя иногда выходил за продуктами. Сам же и готовил, потому что повариха из Веры была из рук вон плохая. Холостяцкая жизнь заставила его освоить кулинарию. А у Веры никогда не было необходимости стоять у плиты. Дома готовила Анна Рудольфовна, а в Мехико они предпочитали рестораны и полуфабрикаты для микроволновой печи.
Сегодня Костя вызвался приготовить рыбное филе с шампиньонами и сладким перцем. Он стоял у плиты, спиной к Вере, она сидела на диванчике. Костин костюм состоял из трусов, рубашки и кухонного фартука, Верин гардероб уже десять дней заключался только в Костиных сорочках.
– С традиционной точки зрения, – говорил Костя, – сочетание двух характерных вкусов – грибов и сладкого перца – недопустимо.
– Правда? – Вера достала сметку для пыли из птичьих перышек, тихонько пощекотала его выше коленки.
– Один вкус, по идее, – Костя почесал ногу, – должен убить другой. Но этого не происходит.
– Почему? – Вера пощекотала другую Костину конечность.
– Они настолько разнятся…
Вера не унималась, и Костя по очереди чесал то одну, то другую ногу.
– …Что могут либо подчеркнуть вкус антагониста, либо создать совершенно… Хулиганка! Я думал, у меня блохи!
Он быстро обернулся, поймал сметку, и не успела Вера выпустить дразнилку, как Костя схватил ее за руку.
– Ты очень интересно рассказываешь, – говорила Вера, пока ее вытягивали с диванчика. – Так глубоко, содержательно. Перестань целоваться! Костя! Куда ты меня несешь? Ну Костя! Опять все сгорит.
– Пусть горит. Я поставлю на маленький огонь.
– Я хочу есть и дослушать про перец и шампиньоны.
– Именно про них я тебе сейчас и расскажу.
Когда они наконец уселись ужинать, Вера высоко оценила экзотическое блюдо:
– Очень вкусно. Праздник гурмана.
– Ложь, – Костя погрозил ей кусочком хлеба, – первый из пороков. Рыба не удалась. Но есть ужасно хочется. За все в жизни надо платить. Я готов.
– К чему?
– Перейти на сыроедение.
– Я тоже сыр люблю.
– Верочка, я имел в виду, что макароны и картошку мы будем есть сырыми.
– Но сварить макароны и пожарить картошку я сумею.
– Кто тебе позволит? Использовать тебя как кухарку крайне нерационально.
– А как меня использовать рационально?
– Если я сейчас начну объяснять, то мы опять не поужинаем.
– Пошляк, – рассмеялась Вера.
– В высшей степени, – быстро согласился Костя.
– Я помою посуду, – поднялась Вера, но Костя ее остановил:
– Не женское это дело. Твое дело коня на скаку останавливать, в горящую избу входить. И не щекотаться! Можешь подойти сзади. Так, правильно. Руки положить мне на пояс, голову, нежно, – на мою мужественную спину.
– Положила. Костя, а тебя не интересует, что во внешнем мире делается?
– Абсолютно.
– Костя, а вдруг там снова путч?
– Средства, помогающие избавиться от кишечных газов, называются ветрогонные.
– Какой ты умный!
– Сам удивляюсь.
– Не задавайся! На самом деле, мне кажется, что ты здорово поглупел за последние дни. Я тоже, но у женщин это не очень заметно. Доктор наук, называется!
– Кто? Я доктор наук? Точно, поглупел, согласен. Хорошо, что успел защититься. Сейчас я даже таблицы умножения не помню. Счастливые блаженны.
Костя вытер руки.
– Меняем исходное положение, – объявил он.
Обнявшись, они пришли в спальню и забрались на кровать. Костя сел, подложив под спину подушки. Вера примостилась у него на груди. Эта поза называлась у них «разговорная».
– Костя, я хочу позвонить Анне.
– Зачем? – насторожился он.
– Съездить с ней в магазины, купить кое-что: белье, парфюмерию. Костя, я не могу вечно ходить в твоих сорочках.
– Жаль. Ты похожа на рабыню, а я вдруг открыл в себе задатки рабовладельца. Вера, но почему с Анной Сергеевной? Почему ты хочешь лишить меня удовольствия самому одеть тебя?
– Ты любишь ходить в магазины?
– Терпеть не могу.
– Вот поэтому.
– Но я для тебя не совершил ни одной жертвы, а готов на многое. Завтра едем справлять тебе гардероб. У тебя ведь и шубы нет? Скоро зима.
– Строго говоря, и шуба, и все остальное есть…
– Нет, я тебя взял бесприданницей. Ни одной тряпки оттуда нам не нужно.
Он поцеловал ее волосы. Сам не мог понять, почему так любил целовать ее макушку. Потом вспомнил: их первая встреча, стояли в переполненном вестибюле метро, он смотрел сверху вниз на ровный пробор в ее волосах и нестерпимо хотел прижаться к нему губами. Тогда она была страшно недоступна. И сейчас страшно, оттого что доступна. Он шутил о рабстве, о том, что хочет никогда не выпускать ее на улицу, одобрял положение женщин в мусульманских странах. Но в этих шутках была доля правды. Он не хотел отпускать ее ни на метр от собственного тела.
– Пока ты ходил за продуктами, – продолжала Вера, – я разговаривала с Аней.
– И что во внешнем мире?
О проекте
О подписке
Другие проекты