Глава 2

Дарина сложила в рюкзак подарки бабушке Маше, вернее она доводилась ей прабабушкой, но так называть слишком длинно и неудобно. На выходных она собиралась проведать старушку и передать её любимые сладости халву и вафли со сливками.

В свои девяносто пять Мария Гавриловна обслуживала себя сама, довольно бодро двигалась, здраво размышляла и обладала ясным умом и хорошей памятью. Удивительно, но последние пятнадцать лет старушка оставалась в одной поре, совершенно не меняясь. Она будто законсервировалась в возрасте восьмидесяти лет и такой оставалась по сию пору. Тёмная кожа на её лице, испещрённая крупными и мелкими морщинами, походила на смятую гофрированную бумагу, а если к этому добавить глубоко посаженные тёмные глаза-буравчики, впалый рот без единого зуба и чуть вислый нос, то получался портрет не злой, но весьма опасной бабки ёжки. Впрочем, почти так и было, бабушка Маша вовсе не являлась добренькой и тихой старушкой, но именно она спасла правнучку в самое тяжёлое для неё время.

После гибели Михаила Анна попыталась покончить жизнь самоубийством, наглотавшись таблеток от высокого давления. Эта неудачная попытка оборвать своё существование на этой земле, закончилась тем, что по просьбе родителей её поместили на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Дарину, оставшуюся в одиночестве, хотели на некоторое время забрать к себе бабушка и дедушка по материнской линии, но прабабушка Маша уговорила их отправить девочку к ней на хутор.

– Дара много раз бывала у меня в гостях, ей всё там знакомо. Не стоит так сильно менять обстановку, иначе девочке придётся ещё труднее.

Бабушка Любовь Павловна и дед Илья Семёнович хоть и жалели внучку, но не слишком её любили, уж больно она походила на зятя, доведшего их дочь до самоубийства. Втайне они обвиняли погибшего Михаила во всех грехах, упрекали его в плохом отношении к их дочери Анне. Поэтому они с облегчёнием сняли с себя обязанность заботиться о подростке. Будучи далеко не молодыми людьми, перевалившими за семьдесят лет, они, тем не менее, спокойно оставили Дарину на ещё более пожилую Марию Гавриловну. Не в пример дочери она выглядела бодрее, рядом с ней смотрелась не матерью, а сестрой. Любовь Павловна всегда обижалась, когда Марию Гавриловну считали её ровесницей. После кошмара, испытанного на похоронах, им так хотелось поскорее вернуться к себе домой, что они не пожелали задержаться в поселке хотя бы ещё на день.

Когда Анну отпустили из больницы попрощаться с мужем, она, увидев гроб, стоящий во дворе дома, упала на колени и стала умолять покойника простить её. Рыдая, она подробно поведала о том, что произошло в машине. Обвиняла себя в смерти Михаила, просила его забрать с собой. Родители Михаила, потрясённые её откровениями, а так же его друзья, знакомые, коллеги и соседи с ужасом слушали рассказ Анны.

– Так это ты виновата в его смерти! – бросилась к невестке Светлана Даниловна. В этой небольшого роста женщине пухленькой и уютной на вид непонятным образом оказалось столько сил, что она буквально оторвала стоящую на коленях Анну от земли. – Из-за твоей глупой ревности погиб мой единственный сыночек! – Размахнувшись, она ударила Анну по щёке так, что у той дёрнулась голова. – Сволочь! Убийца! Твоё место в тюрьме!

Анна, поддерживая руку в гипсе, даже не думала закрываться. Она упала в ноги свекрови.

– Да я виновата и хочу, чтобы меня наказали и по закону, и по совести. Может, хоть так мне легче станет.

– Хочешь, чтобы стало легче? – подбежал к ней Борис Иванович. Схватив невестку за волосы, заставил её подняться. – Ты-то хоть и с переломом руки, но живая, а он лежит в гробу. Я никогда тебя не прощу. Желаю тебе мучиться до конца жизни!

Дарина смотрела на дедушку и не узнавала его в этом озлобленном человеке. Его чёрные с проседью волосы растрепались, в тёмных, как у сына, глазах горела ненависть.

– Я убью тебя! – выкрикнула Светлана Даниловна и вцепилась ногтями невестке в лицо, покрытое синяками и ушибами. – Убью! Ты не должна жить после такого.

Родители Анны бросились оттаскивать сватов от дочери, поднялся невообразимый шум и гвалт.

Дарина смотрела на происходящее в оцепенении, ей казалось: всё это происходит не с ней, пройдёт немного времени и кошмар закончится. Она чувствовала, что некая стена отчуждения пролегла между нею и всеми людьми, даже крики слышались, как сквозь толщу воды приглушённо и вязко. В горле у неё першило, глаза горели, будто в них попал острый перец, но слёз не было. Окаменевшие мышцы в груди едва пропускали воздух, не позволяя нормально дышать.

– Скажи, Анна действительно так поступила!? – тряхнула внучку за плечи Светлана Даниловна. – Почему ты молчала? Прикрывала свою гадину мамашу?

Дарина молча смотрела в глаза бабушки, горящие злобой. Что она могла ответить? Никто не мог наказать мать больше, чем она сама себя. Неужели никто не видит, что прежней Анны не стало и перед всеми на коленях стоит совершенно другой человек, вернее его пустая оболочка. Душа матери умерла вместе с отцом.

– Жестокосердная. Знал бы Миша, кого он вырастил. Ты ведь и слезинки не проронила. Сердце у тебя из железа что ли? Получается, какая мать, такая и дочь. С этой минуты никого из вас знать не желаю! Нет у меня больше ни невестки, ни внучки. – Светлана Даниловна оттолкнула Дарину от себя. – Не подпускайте этих змеищ к гробу, пусть в стороне стоят.

Бабушка Маша обняла Дарину и тихо прошептала:

– Не слушай её, это не она жестокие слова произносит, горе за неё говорит.

На кладбище как ни рвалась Анна, как ни причитала, её и впрямь не подпустили к гробу. Коллеги и лучшие друзья Михаила встали плотной стеной и не позволили ей приблизиться к покойнику. Люди осуждающе смотрели на Анну, в толпе раздавался шёпот: пусть она и жена, но раз стала убийцей, должна иметь совесть и не появляться возле жертвы. Её сомлевшую и обезумевшую от горя родители с трудом усадили в «Скорую помощь», вызванную Дариной. Старики чувствовали себя неловко под осуждающими взглядами людей, пришедших проводить их зятя в последний путь.

Дарину тоже оттерли от гроба, но она и не старалась подойти ближе, ей не верилось, что в этом плотно закрытом деревянном ящике, поблёскивающим лаком, лежит её весёлый, никогда неунывающий отец. Происходящее действо напоминало ей странный спектакль, участником которого она оказалась непонятным образом. Оказывается, её отца уважало и любило много людей. Никогда прежде она не видела столько плачущих женщин и девушек, мужчины тоже украдкой вытирали слёзы.

Домой она вернулась с бабушкой Машей, родители матери остались с ней в больнице.

Бабушка и дедушка появились лишь на следующий день к вечеру, они сообщили: ночью Анна вторично пыталась покончить с собой, стащив у дежурной медсестры из шкафа лекарства. Врачи спохватились вовремя и сумели её откачать, но так, как она находится в невменяемом состоянии, то её переведут сначала в психиатрическое отделение больницы, а потом в специализированную клинику. Они уже подписали все документы.

Три дня прошли для Дарины как в тумане. На улице стояло лето, а у неё в душе царил леденящий, замораживающий кровь холод.

– Хватит тут всем сидеть без дела и лишь вздыхать, – заявила бабушка Маша. – Беду ни праздностью, ни ленью не поправишь. В любом несчастье судьба оставляет пусть крохотный, но выход. Лишь время ослабит горе, надо увезти девочку отсюда, чтобы она отогрелась душой. Я забираю её с собой.

Так Дарина оказалась в маленьком хуторе Сокол, расположенном на берегу реки Кубань. Когда-то здесь существовала рыбацкая артель, а в советское время работали маслобойный и рыбный заводы, но укрупнение сельских поселений коснулась и этого хутора. После закрытия мелких заводиков работы лишились и те, кто ещё не переехал в соседний посёлок. В хуторе остались одни старики и две-три семьи из молодых тех, кто не пожелал покидать свои дома.

Первое время Дарина просто сидела в саду на лавочке или лежала на берегу реки, глядя в воду. Но потом бабушка Маша потребовала, чтобы она выполола грядки на огороде, затем заставила её собирать ранние яблоки и груши для сушки на солнце. Каждый день она придумывала новую и новую работу, не давая правнучке проводить время праздно. Когда работа по дому закончилась, оказалось, что помощь Дарины требуется подруге бабушке Маши такой же древней старухе, как и она. За два с половиной месяца на свежем воздухе и натуральных продуктах Дарина окрепла и немного отошла от страшной потери. Девочка загнала боль глубоко внутрь, не позволяя ей без конца терзать сердце.

Как-то вечером бабушка Маша завела доверительный разговор, она рассказала Дарине, что в восемнадцать лет вышла замуж за одноклассника Григория. Прожила она в браке с мужем лишь четыре месяца, потом его забрали на фронт. Он был такого же как она возраста, совсем молодой, едва начавший познавать мир. Шёл сорок четвёртый год, война требовала всё новых и новых жертв. Григорий погиб почти сразу же. У неё от него ничего не осталось, даже фотографии, только память.

– Не требуется забывать, можно и нужно помнить. Но мы должны жить ради тех, кого любили. Они бы не желали, чтобы мы их долго оплакивали, забывая о себе. Их душам там будет тяжело. – Бабушка Маша показала куда-то вверх. – Ты можешь не верить, что там кто-то есть, но разве человек умирает полностью? Хоть частичка обязательно от него остаётся. Отец в тебе души не чаял, поэтому ради него будь сильной. Михаил хотел бы, чтобы ты стала счастливой. Тебе придётся очень постараться для этого. Сделать за него всё, о чём он мечтал, но не успел осуществить. Положиться тебе не на кого, мать не помощница, поэтому придётся бороться в одиночку. Если станет совсем невмоготу, приезжай сюда, ко мне. Здесь тоже твой дом. Послезавтра тебе нужно вернуться в поселок, чтобы пойти в школу. Звонила твоя бабушка, Анну выписали из больницы, вроде бы теперь она в адекватном состоянии, но не стоит на неё надеяться, будь самостоятельной. Тебе пошёл четырнадцатый год, а это не маленький возраст, придётся быстро повзрослеть.

Дарина надолго запомнила слова бабушки Маши, они помогли ей вынести неожиданное отчуждение и странную неприязнь одноклассников. Она слышала за своей спиной разговоры, что она дочь сумасшедшей и убийцы, поэтому вполне может и сама стать психопаткой. От неё отвернулись друзья и знакомые. А лучшая подруга Марина заявила прямо:

– Не подходи ко мне больше, никто теперь не хочет с тобой общаться. Я тоже не буду с тобой дружить.

Целый год Дарина терпела издевательства и насмешки одноклассников, пыталась искать правды и жаловаться, пока не поняла: нужно измениться самой.

Едва наступили следующие летние каникулы, она снова поехала к бабушке Маше. Дарина не хотела оставаться с матерью, которая не замечала её, а тихо и незаметно, словно тень, проживала свои дни.

На хуторе она чувствовала себя так, будто её как птицу, выпустили из тесной клетки. Поселение расположилось вдоль реки двумя короткими параллельными улицами, в нынешнее время почти заброшенными и заросшими вездесущим бурьяном. Хутор стал похож на рощу из-за садовых деревьев, вольготно растущих на земельных участках без вмешательства человека.

Бабушка договорилась с местным фермером, что он примет Дарину на работу. За вполне приемлемую плату она будет полоть грядки в поле. Так началась её летняя трудовая вахта.

Она трудилась до полудня, пока солнце не начинало нещадно печь. Возвратившись домой, Дарина неплотно обедала и отправлялась на речку купаться. Вдоволь наплававшись, ложилась на берегу под раскидистую иву, нежиться под рассеянными лучами солнца.

Так было и сегодня.

– Эй, есть тут кто?– сквозь полудрёму услышала она мальчишеский голос.

Дарина села на покрывале, протёрла кулаками заспанные глаза.

Под низко нависшие над землей ветви ивы нырнул незнакомый парень.

– Ух ты! Да тут, оказывается, прячется симпатичная русалочка, – заявил он, весело блестя серыми глазами на дочерна загорелом лице. – Привет. Я Феликс. А это. – Он показал себе за спину. – Мой двоюродный брат Иван. А ты кто?

Дарина с неприязнью посмотрела на второго парня, тоже заглянувшего под зелёный шатёр.

– Я его знаю. Мой одноклассник Иван Имрич. – Она встала с покрывала, сложила его в пакет и выбралась наружу.

– Погоди, ты куда? Мы ведь ещё не познакомились. Ты к кому приехала на хутор?

Дарина остановилась. Обернувшись, посмотрела на высокого и нескладного Феликса. Рядом с крепким, подтянутым Иваном он смотрелся совсем дохликом.

– Какая тебе разница к кому я приехала. Всё равно знакомиться с тобой не собираюсь. Общайся со своим двоюродным братиком. – Она взобралась по косогору на тропинку, ведущую к хутору.

Феликс с удивлением покосился на смущённого брата.

– Она сказала ты её одноклассник, но почему тогда не желает с нами общаться? Вы что в ссоре? Чем ты ей так насолил?

– Я ничем. Просто в классе с ней никто не дружит. Дашка, то есть Дарина вроде изгоя.

– Почему? Такая симпатичная девчонка. Ты видел, какая у неё отличная фигурка? Даже в этом задрипанном купальнике она классно смотрится. А глаза? Чернущие прямо жуть берёт. Из-за чего вы на неё напали?

Иван задумался. Он жил далеко от Дарины, ходил в другой детский сад и совершенно не знал её маленькой. В школе они не дружили, находились в разных компаниях, она всегда была для него просто одноклассницей. Обычная, ничем не примечательная девчонка, ну может, училась чуть лучше других и менее шумливая и надоедливая. Летом перед седьмым классом прошёл слух, что мать Егоровой убила мужа, а потом у неё поехала крыша. Вроде бы Дарина тоже замешана в этом, поддержала свою мамашу психопатку. Отец Дарины являлся известной личностью в посёлке, кто-то занимался у него в танцевальном кружке, кто-то пел в хоре, кого-то он учил игре на гитаре, скрипке или баяне. Многие испытывали благодарностью к этому замечательному человеку и не желали прощать тех, кто отнял у него жизнь. Иван, слушая рассуждения родителей о безжалостных жене и дочери погибшего, по понятным причинам не испытывал тёплых чувств к однокласснице. Особенно её не взлюбила Ангелина, являющаяся негласным лидером класса. Иван не участвовал в травле Дарины, но и заступаться за неё не собирался: раз заслужила, пусть расплачивается. Иногда шутили над ней довольно неприятно и унизительно, но ведь большого вреда не приносили, значит всё в порядке.

Иван коротко рассказал, почему Дарине доставалось от одноклассников.

– А ещё она бегала ябедничать на нас, без конца жаловалась классной руководительнице. Из-за этого её тоже многие терпеть не могут.

Феликс почесал в затылке.

– Как погиб её отец?

Иван поведал об аварии.

– И в чём тут вина Дарины? Она что ли руль повернула? – удивился Феликс. – Вы скопом напали на девчонку и хотите, чтобы она молча глотала обиды и не жаловалась на вас. Как-то некрасиво получается. Ты тоже участвовал в дурацких шуточках над ней?

– Сдалась она мне. Я не трогал. Мои друзья немного доставали её, но ничего серьёзного. – Иван ни разу не посмотрел на издевательства над Дариной под другим углом, так как это увидел двоюродный брат, просто не задумывался о поступках одноклассников.

– А мне она понравилась. Такая симпатичная колючка. Я уж думал, помру от скуки на этом хуторе, но кажется, будет интересно.

– Что ты задумал?

– Ничего такого, просто хочу подружиться с этой девчонкой. Ты знаешь, чем она здесь занимается? Где живёт?

– Понятия не имею, – пожал плечами Иван.

– Давай мигом скупнёмся и домой. Хочу расспросить деда про Дарину. Уверен ему известно, кто она такая. В хуторе проживают всего сорок два человека, и он точно всех знает.

Иван разделся и ласточкой нырнул с толстой ветки ивы, наклонившейся над водой. Феликс заходил в реку медленно, вздрагивая худеньким телом от холодной воды, потом поплыл вдоль берега, стараясь не удаляться от него.

У дома деда Мити они появились через час, ещё никогда так быстро не заканчивался их поход на реку. Феликс не слушал брата, уговаривающего побыть у воды ещё немного. Он всегда отличался упрямством и желанием немедленно воплощать свои задумки в дело. Обоих братьев отправили на хутор в качестве наказания за то, что они без спроса взяли «Ладу» отца Ивана. Заезжая обратно в гараж, мальчишки не справились с управлением автомобиля и довольно изрядно помяли капот. Их как декабристов в Сибирь сослали на воспитание к строгому деду Дмитрию Игоревичу в захолустный хутор. Когда-то дед Митя служил начальником погранзаставы на российско-китайской границе между республикой Алтай и провинцией Синьцзян, и двадцать пять лет спустя он сохранил военный распорядок дня. Внукам он устроил подъём в шесть утра, гонял на зарядку, после завтрака заставлял наводить порядок в доме и на подворье, и лишь потом разрешал свободное времяпровождение. Ужин суровый дед назначил точно в семь, отбой в десять ноль-ноль. Первую неделю ребята бунтовали и отказывались рано вставать и рано ложиться. Но непреклонный дед Митя стаскивал их с кровати, оставлял без обеда и ужина. Им пришлось смириться, тем более что они уважали старика и побаивались сильно протестовать. Ребята решили перетерпеть и считать их высылку на хутор, чем вроде прохождения трудного квеста.

Заметив внуков, вернувшихся с речки, дед Митя удивлённо поднял кустистые седые брови.

– Уже накупались? Хотите мне помочь со сбором ромашки?

Феликс уселся рядом со стариком на лавочку.

– Деда, сдалась тебе эта ромашка, куда её столько запасаешь?

– Поделюсь со знакомыми.

– Деда, ты случайно не знаешь, к кому приехала девочка Дарина?

– Я-то знаю, а тебе зачем? Она особа серьёзная и очень занятая. С раннего утра у Николая Григорьева на делянке работает, потом помогает Марье по хозяйству. Дара не бездельница, как вы. Девочка почитай второе лето трудится здесь на хуторе.

Феликс на пару секунд задумался, потом его осенила идея.

– Работает за деньги или просто так?

Иван уже догадался о задумке брата и расстроился: ему совсем не улыбалось вкалывать на прополке помидоров, кабачков и моркови. Он терпеть не мог полоть грядки.