Наталья Громова — отзывы о творчестве автора и мнения читателей

Отзывы на книги автора «Наталья Громова»

42 
отзыва

renigbooks

Оценил книгу

Книга, представляющая собой сборник биографических очерков, посвящена судьбам фигурантов ленинградского «дела Бронникова» 1932 года и создана на основе следственных дел, протоколов допросов и обвинительных заключений, которые удалось частично скопировать в 1990-е годы, пока архивы ФСБ были открыты. Изучая эти документы, написанные чекистским языком штампов, авторы предприняли попытку разглядеть за ними живые портреты ярких, талантливых личностей, имевших принципиальные расхождения с советской действительностью 1920—30-х годов. Помимо сети творческих кружков, создателем, идейным вдохновителем и бессменным руководителем которых был Михаил Дмитриевич Бронников, дело «о контрреволюционной организации фашистских молодёжных кружков и антисоветских литературных салонов» затронуло также переводческую студию Михаила Лозинского и шпионско-спиритуалистический салон Любови и Вильяма Мооров, куда якобы «заглядывал» дух Ленина, кающегося в своих земных деяниях.

При этом «дело Бронникова» нельзя считать лишь плодом больной фантазии следователей Алексея Бузникова и Лазаря Когана. Кружки эти действительно существовали, антисоветские беседы на их заседаниях велись, контрреволюционные произведения читались и обсуждались (со стихами «бронниковцев» можно ознакомиться в одном из обширных приложений в конце книги). Другое дело, что все остальные пункты обвинения (работа на немецкую разведку, намерение свергнуть соввласть и пр.), по тогдашней традиции, были «подшиты» по умолчанию. Кружковцы, многие из которых были выходцами из дворян, духовенства и офицерства, «хотели жить так, словно никакой советской власти не существует. Этого позволить было нельзя... Вылавливать теперь надо было тех, кто пытался встроиться в советскую жизнь, стараясь никак не проявлять себя на службе или в общественной жизни, сохранял своё личное независимое пространство, собираясь в литературные, переводческие или эзотерические кружки. Никаких «своих кругов» больше не должно было существовать».

К слову, незаурядной личности неутомимого следователя ОГПУ Ленинградского округа Алексея Владимировича Бузникова авторы посвятили отдельную главу. Во многом он был похож на своих подследственных: сын дворянина, выпускник Ленинградского пединститута, автор научно-педагогических и литературоведческих статей. Через четыре года он повторил судьбу «бронниковцев»: был осуждён по той же ст. 58, п. 10 — за «контрреволюционную агитацию, направленную к дискредитации постановлений и распоряжений Советского правительства», и «заключён в исправительно-трудовой лагерь сроком на три года»...

Единомышленникам Михаил Бронников запомнился «маленьким, плюгавеньким», «нелепым и смешным», «с бледным, несчастным лицом». В 1920-е годы он вёл активную творческую деятельность: сочинял и переводил стихи и прозу, писал сценарии, литературно-критические статьи и искусствоведческие книги. Михаил Дмитриевич — автор одной из первых отечественных книг, посвящённых американскому кинематографу: научно-популярного издания о творчестве легенды немого кино, обладательницы премии «Оскар» Мэри Пикфорд. «Современные исследователи истории кино называют «Этюды о Мэри Пикфорд» «одной из первых попыток в отечественном киноведении дать систематизированный анализ творчества киноактрисы». Однако огромный творческий потенциал этого энергичного человека «в области литературоведения и шире — культурологии» так и остался нереализованным...

По сравнению с другими подобными делами, проходившим по «делу Бронникова» «повезло»: никого из них не расстреляли. Приговор был приблизительно одинаковым для всех (три года лагеря или ссылки), кроме Михаила Дмитриевича: он «был приговорён к десяти годам концлагеря. Его отправили отбывать срок на Беломоро-Балтийский канал». Затем — ссылка в город Кировск Мурманской области, где он совместно с композитором А. С. Розановым сочинял оперы, две из которых были записаны на Ленинградском радио. Необходимо отметить, что во время следствия Бронников держался достойно, стараясь «прикрыть» своих товарищей, некоторые из которых, впрочем, охотно выкладывали следователям то, о чём их даже не спрашивали. Так, за подобное «усердие» в перекладывании вины художник Василий Власов получил относительно мягкий приговор (пять лет ссылки в Уфе), затем был досрочно освобождён и вернулся к профессиональной деятельности.

Невозможно забыть историю Алексея Крюкова, сына баронессы Вольф-Люденгаузен — самого молодого из осуждённых по «делу Бронникова». Ему удалось совершить дерзкий побег из лагеря и добраться до границы с Финляндией, где он выдавал себя за принца Мюрата, за что получил несколько новых сроков и бесследно сгинул в 1950-х. Были среди них и те, кто сумел дожить до 1980—90-х годов: в 1942 году Мария Рыжкина-Петерсен перешла на сторону гитлеровцев, затем вместе с ними бежала в Германию, где дожила до 86 лет...

23 января 2022
LiveLib

Поделиться

Toccata

Оценил книгу

Ольга Берггольц никогда не принадлежала к числу любимых моих поэтесс, но ее судьба была мне интересна. Захваченная вихрем Революции, фанатичная коммунистка, которую так долго пришлось пережевывать зубам репрессивной советской системы... Говорят, что чем тверже прут, тем тяжелее его сломать, но и сломается он громко, с хрустом, невозвратно. Так, кажется мне, было и с Берггольц: она столь долго находила оправдания арестам и чисткам, так была верна Партии, что пришедшее наконец осознание надломило ее. Она не смогла уже выпрямиться. Я говорю это не в осуждение, потому что всегда задаюсь вопросом, какой бы была...

На долю Ольги Федоровны выпало страшное: репрессии 30-ых, годы войны в блокадном Ленинграде, мятущаяся "оттепель", потери, потери, потери - в семье, любви и дружбе... При этом Наталья Громова свою героиню не идеализирует, говорит без скидок, без купюр. Много, разумеется, цитирует (дневники Берггольц изданы, их можно прочесть и отдельно), погружает в атмосферу советского литературного быта по самую макушку, так что даже душит, накрывает, но интереснее не выныривать. Рекомендую поклонникам жанра и любителям истории советской литературы.

24 апреля 2018
LiveLib

Поделиться

majj-s

Оценил книгу

Если мы дети Бога, значит можно ничего не бояться и ни о чем не жалеть.

На самом деле всем нам есть о чем жалеть и чего бояться, а красивые слова остаются виньеткой ложной сути, но порой ничто не способно утешить как они. О философе Льве Шестове приходилось слышать, в Серебряном веке все очень плотно и тесно увязано, все более-менее значимые люди были знакомы, общались, дружили, крутили романы, помогали друг другу в устройстве быта и финансовых дел.

Экзистенциалист Шестов, с его адогматизмом и ниспровержением авторитетов, был одним из тех, чьи работы легли в основу постмодернизма с тремя смертями (Бога, автора, сюжета) полувеком позднее. Современники "Апофеоза беспочвенности" не приняли, но обсуждали бурно, скорее как нечто эпатирующее и скандальное, чем как серьезный философский труд.

Тем не менее, имя прозвучало достаточно громко, чтобы обеспечить не блестящую, но внятную карьеру. Говорят, его труды оказали влияние на Камю и Батая . Так или иначе, а остаток жизни, после эмиграции в 1920, Шестов прожил с семьей во Франции, не бедствовал, издавал свои работы.

Варвара Малафеева была бедной образованной барышней из разночинцев, умненькая и миловидная, но совсем не красавица и совершенно без средств. Работала гувернанткой детей его сестры, до того пробовала ходить в революцию, но разочаровалась, имела за плечами опыт влюбленности в психиатра, лечившего ее "от нервов".

Он увлекся ею не на шутку. Тремя годами старше, из богатой семьи сукноторговцев, непривлекательный, ипохондрик. У него уже рос внебрачный сын от связи с русской женщиной, Варвара не могла не понимать, что он не пойдет против воли семьи и не женится на ней, а поскольку намерения вступать в порочную связь с молодым человеком из числа хозяйских родственников не имела, то ввела отношения с поклонником в рамки платонического духовного романа.

Это было прообразом сотен миллионов виртуальных романов, которыми мир заболеет веком позже, с тем же легким психотерапевтическим эффектом и той же хрупкостью перед лицом реальности. Оба получили то, в чем больше всего нуждались: нежную дружбу, безусловное принятие и оправдание, умного собеседника. Она была ведомой он наставником в интеллектуальных упражнениях, она донором он реципиентом - в житейских вопросах. Оба тихо плавились на огне нереализованного желания. Вот бы так было всегда, ради этого можно терпеть и зависимое положение полуприслуги.

Всегда так не бывает. Сначала, когда она была с нанимателями в Италии, в него влюбилась и буквально бросилась на шею ее младшая любимая сестренка Настя, единственный близкий человек. От этой связи, опасаясь окончательно разгневать семью перспективой жениться на гойке, он бежит в Париж, да там и сойдется с не менее русской, хотя фамилия у нее самая Березовская. Но у Анны преимущество финансовой независимости, она сирота со средствами и в Сорбонну приехала изучать медицину,воплощая свои планы. И связь с мужчиной, не осененная бракосочетанием, ее не смутила. А Настя сойдет с ума и уморит себя голодом.

Приятельница Маргариты Павловны в "Покровских воротах": "Высокие! Высокие отношения". Так вот, в истории героев книги Натальи Громовой примеры таких отношений будут. Хотя что-то подсказывает мне, что в, в точности как с Хоботовыми - обусловленные не высотой, а скудостью. Варвара останется его конфиденткой много после того, как о связи с Анной станет известно, у него уж и две дочери родятся, он поможет ей устроиться рецензентом в "Русскую мысль", а значит косвенно поспособствует материальному вспоможествованию.

Потом та же история повторится у нее с Михаилом Шиком, когда в нее снова влюбится юноша, на сей раз много моложе нее, и на сей раз они сойдутся в гражданском браке. А когда он соберется жениться на Евгении Шаховской, они придут за благословением к ней, Варваре. И когда он решится креститься, крестной матерью позовут ее - чтобы уж наверняка исключить в дальнейшем плотские отношения.

А когда в двадцатом она будет вместе с семьей Шестова выбираться и Советской России, у всех документы для дальнейшего следования окажутся в порядке и деньги найдутся, а ее оставят на вокзале в Харькове по принципу "скрипач не нужен". И она проживет четверо суток на тюках, замерзающая зимними ночами и без копейки денег, пока какие-то друзья. не заберут к себе.

А остаток жизни - она переживет своего потустороннего друга на 16 лет - проживет за ширмой на кухне у своей бывшей воспитанницы, все вспоминая его,когда с обидой и горечью, но чаще прощая.

Только вот, при чем тут "история любви"?

29 октября 2022
LiveLib

Поделиться

litera_s

Оценил книгу

Ольга Берггольц и представить не могла, что в отсутствие Ахматовой она станет голосом великого города.

А я не могла представить, что во время подготовки мероприятия к юбилею поэтессы, настолько проникнусь её жизнью, судьбой, творчеством. И прочтение одного сборника Ольга Берггольц - Никто не забыт, и ничто не забыто никак не пойдёт в сравнение с работой Натальи Громовой. Сборник собран из каких-то клочков, обрывков, подцензурный и совершенно не отражающий масштаба личности автора – Ольги Берггольц. Книга же, прослушанная мной в потрясающем исполнении Елены Греб, особенно сильно впечатлила меня поэзией. Стихотворения были прочитаны с той единственно правильной интонацией, которая пробирает тебя до дрожи. Рождает внутри пронзительное чувство переживания. К некоторым отрывкам книги я сразу же возвращалась, чтобы перечитать их по второму, третьему кругу.

Я удивилась, когда узнала, что Ольга Берггольц не только поэт, она так же писатель, журналист, сценарист. Она – человек, в ком взращенный социализм был выбит тюремными пытками. Жизнь и смерть. Испытания, выпавшие на долю этой женщины, перемололи и выплюнули, лишив её возможности стать матерью: мне очень страшно было читать про все её выкидыши на поздних сроках беременности. «Теперь уж навеки, теперь до конца / незыблемо наше единство. / Я мужа тебе отдала, и отца, / и радость свою − материнство». Одного за одним хоронить своих детей. И своих мужей. И своих друзей. Сталинские репрессии. Дело писателей. И это после всего, через что прошли жители блокадного Ленинграда.

За стеклами машины шел мой народ, 90 % из него были здесь ни за что… Чего они удивляются, что я запила после этого? Если б я была честным человеком, мне надо было бы повеситься или остаться там.

Как обидно было слышать, что Макогоненко не смог справиться с Ольгиным алкоголизмом и бросил её. «Врачи тоже не понимают, что лечить во мне нужно не алкоголизм, не запой, а душу. Душа у меня больна, изломана, не срастаются изломы… Излечить ее мог бы только Юра. Но он не видит, что у меня с душой творится. Если б видел, не выталкивал бы меня все время из дома…», – сетует Ольга (запись от 29 декабря 1951 года).

В книге Н. Громовой нашлось место не только Ольге Берггольц и её близким, начиная с деда, перебравшегося в Санкт-Петербург в XIX веке и заканчивая вдовой Михаила Лебединского, племянника Ольги (без которой эта книга не была бы написана), но и огромному историческому пласту: власть и творческая интеллигенция, благодаря дневникам изображённым без прикрас. Например, я, не читавшая Фадеева, была расстроена его самоубийством. Гонения на Пастернака, Зощенко, Твардовского. Страшнейшее дело редакции С.Маршака. Медленное угасание Анны Ахматовой. Я смотрю на книжные полки в библиотеке, и теперь имена на корешках для меня оживают. Это заслуга данной книги. У Ольги есть стихотворение про память: «…И даже тем, кто все хотел бы сгладить / в зеркальной робкой памяти людей, / не дам забыть, как падал ленинградец / на желтый снег пустынных площадей». Как Берггольц своим творчеством, своими дневниками, сохранила эту память, так и Н. Громова передала её мне.
И хотя последнее желание Ольги Берггольц о месте похорон не было учтено (так власть показывает своё превосходство), именно её стихотворные строчки высечены на мемориальной стене Пискаревского кладбища:

19 мая 2025
LiveLib

Поделиться

_Yurgen_

Оценил книгу

«Я много раз думала, что вот не успею сказать то-то и то-то. А теперь уже буду кричать ему на Небо»

(С. 81)

Новая книга Натальи Громовой опять о той же страшной эпохе, которая словно длится и длится по воле беспамятных поколений… Это зафиксированные в той или иной форме разговоры очевидцев, причастных к жизни гениальных или известных людей.

С помощью кропотливой работы Громова возвращает доброе имя людям, оболганным доносчиками (С. Ермолинский); или рассказывает о членах редакции «Советской энциклопедии», напоминающих довлатовских персонажей. Попутно, но всегда с очень нестандартной стороны высвечиваются фигуры
Б. Пастернака, А. Ахматовой, С. Рихтера, Д. Журавлева (замечателен по своей непосредственности и живости мемуар его дочери, записанный Громовой).

Отдельные главы в книге показались мне менее интересными и, главное, не новыми, например, глава о Данииле Андрееве. При всём сочувствии к андреевской судьбе сама его фигура очерчена очень бегло, без затрагивания его мистического опыта «Розы Мира». Здесь, видимо, необходимо отдельное фундаментальное исследование, а не очерки в стиле «вокруг». Судьба Андреева достойна более внятного разговора, хотя уже существуют весьма оригинальные работы
Г. Померанца, анализирующие андреевское литературное наследие.

Книга читается исключительно легко и быстро, чего от подобной литературы и не ждёшь. Можно только с болью задержаться на протоколах допросов: это страшно!
И это не должно повториться!

12 марта 2020
LiveLib

Поделиться

NeoSonus

Оценил книгу

Наталья Громова – советский и российский прозаик, историк литературы, литературовед, драматург, журналист, педагог, музейный работник, научный сотрудник. В 2020 году вышла в свет ее книга «Насквозь». Роман стал финалистом премии «Большая книга» и получил премию журнала «Знамя».

«На нас на всех давил опыт ХХ века. Именно столп трагедий прошлого определил нашу психологию, жизнь и даже поведение на долгие годы»

Почти автобиография, немного вымысел. Преломление своих чувств и переживаний сквозь призму художественного слова. Зашифрованные имена, закодированные ситуации. Но главное, важное, ось и основа – сама автор, со своим поиском пути в жизни, любовью и расставанием, болью, потерями, мыслями, суждениями, семьей – это главное не зашифровано и не закодировано. И конечно, события 80 и 90 годов, перестройка в СССР и смена правителей – все это историк или журналист мог бы описать более подробно и красочно. А в этой книге история только фон, условия, в которых приходилось искать свою дорогу, контекст, в котором писалась сама жизнь. Поэтому читать эту книгу как источник… ну можно, конечно, но не стоит делать на это ставку. Все же главное – личная история, а все остальное лишь декорации.  И для меня это было самым ценным, на то у меня есть свои причины.

«Потому что вся ее жизнь теперь – это стирание памяти. А может, она вообще не думает? А можно не думать?»

Потому что когда очень больно, выход один – стереть память. У меня сейчас в голове технично удаляются «файлы» за последние три года.

«Я входила с ними в книгу через дверь, в которую входит взрослый читающий человек. Через собственный опыт»

Наталья Александровна работала преподавателем и делится в своей книге тем, как она вела уроки литературы. И вот так, без педагогического опыта, исключительно на интуиции она понимала, как именно нужно говорить о книгах. Это очень-очень откликается. По большому счету, что как не интуиция выступает главным, даже после пяти лет универа, практик, госов и диплома (это я о себе). Когда ты впервые входишь в класс, когда на тебя смотрит 30 человек, в сухом остатке будет интуиция. А уже потом появится опыт.

«Но от смывающего потока времени нас спасает только память. Только возможность остановить время. Вглядеться. Вспомнить. Не дать исчезнуть»

Люблю парадоксы. Чтобы сохранить ясный ум и не сойти с ума от боли, память стираешь, удаляешь тяжелое. А с другой стороны, за эту же память цепляешься. Эти события, а не другие, сделали нас теми, кто мы есть. И звучит это ужасно избито, но факт остается фактом. Память помогает остановить время и быть в настоящем. Наше время. Наше здесь и сейчас.

***

Эта книга произвела на меня неизгладимое впечатление. Тогда весной, я дочитала и уснуть не могла до утра. Мне хотелось говорить о ней и совсем не хотелось писать. Эта книга пугала и восхищала, вызывала сочувствие и находила отклик. Когда-то Марину Цветаеву обвиняли в том, что она пишет исключительно о себе, ставили в вину, что она не замечает других, а сосредоточена на внутреннем мире чувств и переживаний. Я сейчас вспомнила об этом, потому что бесконечно, безраздельно благодарна Наталье Громовой за то, что она сосредоточилась на себе и рассказала о своем личном.
Спасибо.

19 июня 2022
LiveLib

Поделиться

Po_li_na

Оценил книгу

Мне очень нравятся книги Натальи Громовой. Еще лет 7-8 назад я прочитала ее книгу «Странники войны», в которой меня поразила история сына Марины Цветаевой Мура. Ни в одной книге до этого я не читала столь подробного рассказа об этом одиноком и несчастном мальчике. Прочитав издание в электронке, я захотела приобрести его в бумаге, но тираж очень быстро закончился. С тех пор я слежу за творчеством Натальи Громовой и покупаю все ее произведения: совсем недавно было «Дело Бронникова», и вот очередная новинка - «Именной указатель».

Если вы интересуетесь историей литературы ХХ века, то вам необходимо прочитать эту книгу (да и другие книги Громовой тоже). Автор рассказывает о своих встречах с известными людьми уходящей эпохи – многих из героев сегодня уже нет в живых, но Громова успела записать их бесценные рассказы. В ряде случаев встречи были мимолетными, знакомства поверхностными, как, например, с известнейшим шекспироведом Аникстом или литературоведом Юрием Лотманом. Но были и глубокие отношения, вдумчивые долгие беседы, настоящая дружба – как в случае, с Натальей Журавлевой (дочерью чтеца Дмитрия Журавлева) или драматургом Сергеем Ермолинским.

Книга построена как череда небольших заметок о разных известных людях и о литературных расследованиях Натальи Громовой, о ее работе в архивах, о найденных документах и невероятных предположениях. В этой связи интересна ее документальная повесть о Сергее Ермолинском, приведенная в конце книги. Пьесы Ермолинского я не читала и о нем знаю мало, но знаю, что он дружил с Булгаковым и написал даже книгу о нем. Наталья Громова рассказывает, как по нелепой случайности имя Ермолинского оказалось втоптано в грязь. Он прошел через лагеря, где ни разу не подписал ни одного обвинения и не донес ни на кого из друзей. В лагере он пытался покончить с собой от невозможности терпеть издевательства. И все же он выжил и вышел из лагеря. И вот тут некоторые знакомые перевели на него стрелки и сделали козлом отпущения. Громова отмечает, что вернуть Ермолинскому его честное имя оказалось не так легко: критики и литературоведы быстро подхватили шлейф негативных слухов о нем.
Шаг за шагом Громова проводит собственное расследование, приводит факты и документы и даже делает смелое и, надо сказать, не беспочвенное предположение, что осведомителем НКВД могла быть вторая жена Булгакова Любовь Белозерская. Во всяком случае, кроме Белозерской, в окружении Ермолинского не было никого, кто мог бы скрываться под именем «Парижанка» - таково было имя доносчицы на Ермолинского.

Также на страницах книги вы встретите Марину Цветаеву и Алю Эфрон, Дмитрия и Наталью Журавлевых, Лидию и Юрия Либединских, Анатолия Эфроса и Наталью Крымову, Александра Володина, Юрия Лотмана, Святослава Рихтера, Анну Ахматову, Бориса Пастернака и многих других свидетелей эпохи. Их судьбы пересекаются, дороги встречаются, и читать об этом безумно интересно. Дочь Журавлева стала женой сына Либединских, вторая жена Сергея Ермолинского была сестрой поэта Луговского, а Журавлев читал стихи по просьбе Пастернака, и Борису Леонидовичу даже показалось, что «на минуточку из-под стола выглянул Пушкин».

Понравилась мне и еще одна история: я ее прямо представляю, как она происходила в действительности, и не могу удержаться от смеха! Наталья Громова только начала работать в редакции «Энциклопедия», где шла работа над словарем «Русские писатели». По просьбе редактора она для какого-то издания написала небольшую статью о Пушкине. А для словаря статью писал Лотман, и он ее растянул до невероятных размеров. И вот он появился в редакции, и редактор набросилась на него, ругая, что он не соблюдает необходимый объем. В качестве примера она привела Громову: «А вот Наташе удалось всего на трех страницах рассказать о Пушкине буквально все!». После чего Лотман поклонился и сказал: «Могу только завидовать и восхищаться». И Громова от стыда чуть под стол не залезла после этого.

Особенно интересно читать, когда уже имеешь какие-то знания о героях этой книги. Если это так, то читая, вы узнаете много нового, окунетесь в атмосферу времени, станете непосредственным участником событий.

Твердая обложка, бумага офсет. Вклееек с фотографиями в книге нет. Фото размещены по ходу текста также на офсете. Рекомендую для чтения всем любителям мемуарной архивной прозы.

8 января 2020
LiveLib

Поделиться

Artevlada

Оценил книгу

Отличная книга!. Впрочем как и все, что выходят из-под пера Натальи Громовой. Так увлекательно описать судьбу человека в контексте эпохи, соединяя дневниковые записи, воспоминания современников, документы. Это особый талант. Стараюсь читать всё у Громовой.

14 января 2018
LiveLib

Поделиться

bookeanarium

Оценил книгу

В 2014 году книга Громовой об утраченной Москве не раз попала в длинные и короткие списки литературных премий. О Москве утраченной, о Москве писательской Наталья Громова пишет, оглядываясь на призраков: они мерещатся в окнах снесённых домов, в тупиковых проездах, узких переулках, в зданиях, которых больше нет. И приходящие сюда тени: Бориса Зайцева, Андрея Белого, Марины Цветаевой и Маяковского – рассеялись. И лестница, под которой хранилась рукопись романа Даниила Андреева «Странники ночи», исчезла тоже. Осталась только память, архивы, перевязанные лентами стопки пожелтевших писем.

Здесь если кто-то говорит, что был в Алжире в 1939 году, то надо понимать, какой это Алжир – «лагерь жён врагов народа». В дневниках основных фигурантов появляются страницы, густо замазанные чернилами: в жизнь вошёл страх. Воронок, приехавший ночью, стук в дверь, пропавшие без вести люди. В фокусе автора – богемная среда: литераторы, актёры, музыканты и другие представители творческих профессий.

"Тридцатые годы – это разлом Москвы; центр города превращен в огромную стройплощадку. В 1941 во время бомбежки столицы в театр Вахтангова попала бомба, жители Арбата долго помнили, как по всей улице были разбросаны части декораций и реквизита". Примерно так рассказывается об основных важных периодах двадцатого века в истории столицы. В процессе в текст будет вплетена информация о том, в каком доме жил Бальмонт, где писатели предпочитали бывать, как именно в «Розе мира» назван врубелевский демон и другие раритетные факты. У книги не самый широкий круг возможных читателей: москвичи да филологи, тщательно изучающие историю отечественной литературы первой половины ХХ века. Но те, кому важны затронутые темы, могут почувствовать себя в той самой Москве, из чёрно-белых фильмов.

«Это было среди Казахских нераспаханных земель, где теперь стоит город Целиноград. Жёны дипломатов и писателей, маршалов и командармов, пианистки и певицы, актрисы и балерины, домашние хозяйки были брошены на распахивание твёрдых степных земель. Красивые, умные, образованные Мирра Фройд (племянница Фрейда), Кира Пильняк (жена писателя), первая жена Гайдара, сестра Тухачевского. Вечером, после двадцати часов работы, после раскалывания льда, чтобы напиться, счищая изморозь со своих подруг, измученных тяжкой работой, они всё-таки садились кругом и устраивали литературно-музыкальные вечера».
17 октября 2014
LiveLib

Поделиться

kate-petrova

Оценил книгу

«Когда-нибудь, — сказала Ольга Берггольц, — всех спросят: а что вы делали в начале пятидесятых? Я отвечу, что пила». Эта фраза звучит как пощечина, как вызов — и как спасение. Спасение ото лжи, от идеалов, в которые уже нельзя верить, и от самой себя. Так начинается книга Натальи Громовой «Смерти не было и нет: Ольга Берггольц» и путешествие в судьбу женщины, которую привыкли называть символом, забывая, что символы тоже плачут.

Берггольц не нуждалась в чистовиках. Ее судьба — черновик, испещренный болью, стыдом и безмерным человеческим достоинством. Громова не вычищает биографию своей героини. Она, как врач на вскрытии, показывает внутренности эпохи, где личное всегда проигрывает общему. От первой страницы книги ясно: здесь не будет пафоса. Здесь будет правда. Это не «глобальная биография» — предупреждает автор. Это опыт прочтения судьбы. Слова «опыт» и «прочтение» здесь ключевые. Громова не создает идола. Она, как археолог, разбирает завалы памяти, извлекая из них Берггольц — не советского идола, а человека из плоти, крови, слез и пепла.

Символ Ленинграда, муза сопротивления, поэт-фронтовик — в советской мифологии у Берггольц была бронзовая маска. А в реальности — камера НКВД, где она потеряла ребенка. Это в дневниках. Это в книге. Это — не вымысел. Наталья Громова цитирует:

Если б я верила в бога, то сейчас бы я думала, что он отнял у меня дочь в наказание за ту жизнь, которую я вела, и что наказание — заслужено мною.

Здесь хочется закрыть книгу. А потом снова открыть. Потому что нельзя уходить на полпути, если идешь вместе с Берггольц.

Религия и советская идеология — два полюса, между которыми разрывается поэтесса. В детстве она слушала молитвы матери. В юности — верила в коммунизм. В зрелости — возвращалась в церковь, как возвращаются домой после изгнания. Она не была верующей, но была — одержимой. Идеей. Словом. Памятью. И Громова ловит этот нерв — «на стыке новой морали и древнего служения». «Я хочу быть в мире с моей страной», — пишет Ольга в 1951 году. А чуть позже признается: «Могла умереть тысячу раз». Страна выбрала оставить ее в живых. Зачем? Чтобы стать голосом трагедии. Или голосом покаяния.

В книге есть сцена, от которой становится тесно в груди: блокада, голод, мороз, а Ольга Берггольц влюблена. Она живет с филологом Георгием Макогоненко. И это при том, что ее муж еще жив. Она знает, что делает больно. Но не может иначе. Все это — в дневниках. В этих страшных, обжигающих тетрадях, которые Галина Лебединская в 2006 году передала Громовой. И та — не сгладила, не спрятала. Она показала.

Ольга Берггольц была не только героиней. Она была женщиной. И женщина в ней — не слабость, а сила. Именно из этой силы рождались ее стихи, в которых нет кокетства, зато есть почти библейская откровенность.

Один из самых неожиданных эпизодов книги — отношения с Анной Ахматовой. Новый год 1947-го. Ахматову не зовут никуда — за ней идет партийная травля. И только в доме Берггольц ее принимают. Да, сдержанно. Да, осторожно. Но с любовью. Они разные. Ахматова — великая, молчаливая, отстраненная. Берггольц — комсомолка с пламенем в груди. Ахматова не простила ей партийного фанатизма. Но — жалела ее. А жалость — это тоже своеобразная форма любви.

Алкоголизм Ольги Берггольц — не диагноз. Это симптом. Симптом эпохи. Наталья Громова пишет:
Алкоголизм — как попытка противостоять тому, что она видит: ложь «ленинградского дела», предательство Зощенко, постановления о журналах.

Это не бегство. Это — крик. Это — способ не сойти с ума. Не случайно и книга названа так: «Смерти не было и нет». Это не про телесное. Это про духовное. Ольга Берггольц умирала каждый день. И каждый раз воскресала — стихом, словом, речью.

Эта книга — попытка вернуть поэтессу себе. Не государству. Не памятнику. А читателю. Женщине. Горожанке. Дочери. Матери. Писательница Наталия Соколовская назвала книгу Громовой «настоящей историей, рассказанной в полный рост». И действительно — мы видим Ольгу Федоровну не с трибуны, а изнутри. Она не принадлежала «узкому кругу». В ней не было аристократизма Ахматовой или трагичности Цветаевой. Берггольц была народной. Поэтому и боль ее — народная. Всеобъемлющая. Плотная. Без возможности дистанции.

«Февральский дневник», который Берггольц писала в блокадные дни, — это, пожалуй, лучшее, что рождено войной на русском языке. Но «Смерти не было и нет» — о другом. Не о подвиге. А о цене. Порой кажется, что книгу писала не Громова, а сама Ольга. Такой эффект достигается не стилизацией, а уважением. Громова не лезет с выводами. Она — медиатор. Она проводит читателя за руку — через тьму, через страх, через предательство — туда, где живет поэзия. «Смерти не было и нет: Ольга Берггольц» — книга о женщине, которой не дали умереть. Чтобы она говорила. Сейчас она говорит снова. И мы должны услышать.

18 мая 2025
LiveLib

Поделиться

...
5