Глава 3
Мамы очень стараются быть хорошими

Я уже говорила, что все мамы мечтают быть самыми лучшими. И они очень стараются. Иногда слишком. Наверное, каждый хоть раз в жизни замечал, что при очень большом желании можно перестараться. Например, праздничный торт может пригореть именно в самый значимый праздник. Так и с детьми.

Когда у меня родилась дочь, я честно пообещала быть самой хорошей мамой на свете. А еще я пообещала, что моя дочь будет лучше всех читать, писать, считать, петь, танцевать… Сейчас уже все и не вспомню, но список был большой.

Наде не повезло, ее стали воспитывать и учить с пеленок. Мало того, что я наобещала кучу всего, я еще была и учительницей. И именно учительница во мне говорила, что надо купить вот эту разрезную азбуку, вот эти кубики с буквами, этот букварь и еще вот этот букварь.

Надя заговорила рано, в два она болтала как мы с вами сейчас. Никто даже не подозревал, что ей так мало лет. А как только она заговорила, я стала учить ее читать. В три года Надя знала весь алфавит, в четыре читала по слогам, в пять читала слова. Но она не любила читать и не полюбила потом.

Когда Наде исполнилось шесть лет, я решила, что пришла пора учить ее музыке. Почему мой выбор пал на музыку? Ответ очень прост: я повторила в миллионный раз ошибку почти всех родителей. Навязала свою мечту своей дочке.

В детстве я мечтала уметь играть на пианино. Именно на пианино, а ни на каком-нибудь другом инструменте. Мне казалось, это невероятно красивым, когда руки бегают по прохладным клавишам и эти плавные движения извлекают из инструмента удивительную мелодию. Я как-то видела и слышала в гостях, как дочка хозяйки, ученица средних классов, играла для нас «Болезнь куклы» Петра Ильича Чайковского. Это было трогательно, красиво и очень печально. Под эту мелодию кукла болела смертельно, она еле дышала, и мне казалось, что ее так и не удалось спасти.

Музыка настолько запала в душу, что я стала навязчиво мечтать научиться играть так же. Мама моя поняла силу моего желания и даже согласилась, хотя пианино для моей семьи было дорогим удовольствием, но сначала надо было поступить в музыкальную школу. А там обрубили все мои мечты, сказав, что у меня абсолютно нет слуха. Я еще раз потом ходила на прослушивание. Тайно надеялась, что учитель в первый раз все же ошибся. Но вердикт не изменился. Мне был вынесен приговор – не способна творить чудеса. И я с этим вердиктом жила. Родив дочь, я заметила, что она точно не в меня, слух у нее был с рождения, как потом оказалось, абсолютный. И я стала снова мечтать, что красивая музыка и прекрасный инструмент с прохладными белыми и черными клавишами станет жить в нашем доме.

Однако я понимала, что это серьезный шаг и что ребенок должен на него согласиться сам, поэтому пришлось говорить начистоту. Мне нужно было сделать предложение так, чтобы Надя захотела играть. Ведь слух был у нее, а не у меня, и это я хотела заставить ее воплотить в жизнь мою мечту.

Кроме того, я понимала, что, если Надя не согласится, я не смогу ее заставить. Дочь всегда отличалась сильным и упрямым характером. Но дав слово, она будет вынуждена его сдержать. Уж так принято в нашей семье.

– Надюшик, давай мы купим тебе пианино, и ты научишься на нем играть. Будет здорово, когда вечерами ты нам с папой и Лёником будешь устраивать концерты, – как бы невзначай сказала я однажды вечером.

– Давай, – ответила ничего не подозревающая Надя.

Этот ответ обнадеживал. Надя не была явно против. Не могу сказать, что я ожидала иного варианта развития событий. Ведь я до сих пор убеждена, что невозможно не хотеть уметь играть на этом инструменте. Он поражает воображение, особенно детское.

– Надя, только учиться играть на пианино – это очень-очень трудно, – заметила я.

Надя помолчала, а потом спросила:

– Тяжелее, чем читать букварь?

– Тяжелее. И если ты согласишься, то надо будет доучиться до конца, а это семь лет.

Надя еще немного помолчала и сказала:

– Я согласна.

Так у нас в квартире на шесть лет поселилось черное пианино. Дважды в неделю все эти годы к нам приходила Элеонора Викторовна и учила мою дочь нотной грамоте и игре на фортепиано.

Надя оказалась одаренной, но неусидчивой. У нее были все предпосылки для хорошей музыкальной карьеры: голос в две октавы, абсолютный слух, врожденное чувство ритма, необыкновенная техника и быстрота пальцев. Элеонора Викторовна говорила, что за ее 20-летний педагогический стаж, это вторая такая виртуозная по быстроте ученица. Школьная учительница музыки не давала мне проходу, требуя отдать дочь на хор. Она постоянно говорила, что у меня дома самородок, который точно покорит мир.

Но у этого самородка не было желания и умения трудиться. Все музыкальные способности были даны ей от рождения, ей не надо было прикладывать усилий, чтобы взять ноту, что-то трудное сыграть. Она так и играла на слух, ленясь учить ноты, и года три у нее это хорошо выходило, потом пришлось прикладывать усилия.

Учиться музыке оказалось намного сложнее, чем учиться читать, и мы с Надиным папой каждый день слушали концерты дочери. Правда, это было личное соло в знак протеста, что она не будет делать уроки.

Мои мечты о семейных субботних вечерах, когда Надя, как та девочка из моих детских воспоминаний, будет играть нам Чайковского, так и остались мечтами. Надя играла с неохотой, только делая домашнее задание. Это была дань когда-то данному обещанию. Безусловно, я это понимала. Но надеялась, что она подрастет и полюбит играть. Я все равно с восторгом смотрела, как ее маленькие ручки бегают по клавишам. Для меня это так и осталось чудом. А она умела это чудо творить, у нее была эта способность.

Постепенно все привыкли. Надя научилась делать уроки за 15 минут. За это время умудрялась по пять раз отыграть пять пьес. Ее пальцы просто порхали по клавишам. Техника действительно была невероятной. Но самое невероятное было в том, что секрет этого мастерства скрывался в лени. Нади было лень долго делать уроки по музыке, она торопилась отделаться. И никаких других желаний у нее не было.

Я привыкла не мечтать вместо дочери. Ведь мои мечты так и не стали ее. Она мечтала о другом, ведь все девочки мечтают. Но о чем, я не знаю, мне дочь не рассказывала. Так и жили, пока Надя не приняла важное для себя решение бросить музыку. Она была в шестом классе, когда как-то за ужином спокойно сказала:

– Родители, а пианино в моей комнате мое?

– Твое, – дружно сказали мы.

– Тогда я его продаю. Поставлю объявление в интернете, а взамен куплю себе телевизор.

Я помолчала, оценивая ситуацию. Это не было неожиданностью. Наоборот, Надя училась дольше, чем я ожидала. Я была готова к такому, но не была готова к ее самостоятельной торговле нашими вещами. И я сказала:

– Нет уж. Пианино все же продадим мы, ты еще мала для этого.

Так одаренная Надя перестала учиться музыке и никогда уже потом не вспоминала, что целых шесть лет умела играть Баха, Бетховена, Шуберта и даже джаз.

Вы спросите – вспомнила ли я? До сих пор вспоминаю, как она умела исполнять своими маленькими пальчиками невероятно красивые мелодии, хотя чаще я слушала это из кухни или коридора, потому что дочь не давала для нас домашних концертов.

А еще я тогда боялась ее решения бросить и ничего не делать. Мамы не любят, когда дети ничего не делают. Мы боимся, что вы заполните свободное время бесполезными или вредными занятиями. Например, свяжитесь не с той компанией. Я тогда говорила мужу:

– Меня беспокоит, что Надя бросила музыку и ничего не делает. У нее появилось время, надо ей что-то предложить взамен.

– Не трогай ее. Иногда полезно просто лежать на диване и смотреть в потолок. Когда ей это надоест, она решит, куда потратить свое время. И если ты правильно все делала до этого, то она найдет полезное занятие.

И он оказался прав. Надя научилась играть на гитаре. Но все равно не давала для нас домашних концертов. Она не любила и не любит публично выступать. И поет она очень красиво, но исключительно в глубине души. Хотя что я могу знать о пении со своим абсолютно нулевым слухом? Лишь то, что мне нравится, возможно, потому что поет моя дочь.

Глава 4
Когда мамы не стараются, дети все равно вырастают

Моему сыну Лёнику повезло больше. Его не учили, он рос почти как лопух, то есть как сам хотел.

Во-первых, рано учить сына было бесполезно. Он у нас не разговаривал до трех лет. Был молчуном: молча играл, молча строил башни из кубиков, молча собирал пазлы, молча лепил из пластилина, молча слушал сказки. Лёня делал все, что делают дети, но при этом не говорил. Его никак не раздражала невозможность с нами общаться. Свои проблемы он с пеленок решал сам. Если сын хотел печеньку, то ставил стул у нужного шкафа, залезал на стул, потом – на столешницу, а затем открывал шкаф и доставал свой приз. Если сыну нужен был йогурт, то он ставил стул у холодильника и повторял весь алгоритм действий. Одним словом, Лёник получал желаемое молча, и никто ему не говорил, что время полдника не пришло, что печенька перебьет аппетит и ее сейчас нельзя есть. Все в нашем доме было тихо и спокойно: мальчик сыт, и все довольны.

Во-вторых, Лёне повезло с мамой. Нет, у него мамой, как и у Нади, была я. И я все еще была учительницей. Но я учила Надю, и у меня не было времени на сына. Я была занята вечным воспитанием и обучением дочери. А так как она не хотела воспитываться и находить время на занятия со мной, то это был бесконечный процесс. На Лёню сил не оставалось. Я, конечно, чувствовала угрызения совести, но позволяла себе думать, что он еще маленький и я все наверстаю. «Вот научу всему Надю и буду учить Лёню», – думала я.

Тем временем Лёня просто рос обычным ребенком. Ему не покупали кубики, азбуки и буквари, ему все это досталось в наследство от Нади, и он просто иногда в это играл. Что-то спрашивал, чему-то учился в саду и выучился. Лёник начал читать в пять, и при этом его никто не «мучил» специально.

Я была очень горда сыном, потому что на открытых уроках в саду он читал, считал, отвечал на вопросы и вообще был умным мальчиком. Я не ожидала, что настолько умным. Ведь я этому его не учила! Мы не спорили дома по поводу того, что на пальцах считать нельзя, я не нервничала по причине того, что он неправильно держит карандаш в руке, я не думала, что пора объяснять ему про гласные и согласные звуки нашего алфавита. Но пока я была занята, сын без меня обучился в саду. И хорошо обучился. Пришлось смириться, что детей учат не только мамы и что умные дети могут учиться и без нас. А в результате сын умеет самостоятельно учиться и любит читать. Он прочитал больше книг, чем я.

Вообще мамы не должны мешать детям становиться самостоятельными. Детям надо верить. Верить, что они справятся сами, а если не справятся, то попросят помощи или научатся позже. Хотя особо упрямые дети всё же любят быть независимыми.

Как-то мой сын в четыре года нашел в журнале «Мурзилка» выкройку лисы, которую надо было вырезать и склеить по инструкции. Лёник любил мастерить, а еще читать инструкции и не любил, когда ему помогают. «Я сам», – всегда повторял он и никогда не скучал наедине с собой. У него всегда было дело: построить гараж, оторвать плинтус, размазать пластилин по столу, вырезать картинки из журнала и много всего остального жизненно важного.

И вот, найдя инструкцию по склейке бумажной лисы, сын молча взял ножницы, клей и принялся за дело. Он тихо сопел и старательно что-то делал, а когда вечером его папа пришел с работы, выбежал к нему в коридор со склеенной поделкой.

– Папа, смотри, что я сделал! – радостно протягивая бумажную лису, воскликнул сын.

Мой муж, который тоже любил и до сих пор любит все делать сам, критически осмотрел дело всего вечера и заметил:

– Лёник, ты ошибся. Вот это надо было склеить по-другому, а эту деталь приклеить вот сюда.

В своей точности он был прав. Сын опустил голову и тихо сказал:

– Я как смог, папа…

И, знаете, ведь самое важно, что он смог! Да, эта лиса у него вышла неправильная, но он склеил ее в свои четыре года абсолютно самостоятельно! Он ни разу не попросил помощи. Это была неправильная, но узнаваемая лиса. А сколько из вас ждали помощи от мамы или от бабушки, чтобы завязать шнурки, застегнуть пуговицы, сделать уроки или даже подарок самой маме? Нет, в жизни важно учиться самим. А еще важно, чтобы мамы не лезли со своей помощью, ведь мы же хотим, чтобы наши дети стали уважаемыми, самостоятельными и успешными взрослыми.

И я думаю, что папа Лёника тоже был прав, указав на ошибки. Нельзя просто восторгаться тем, что делают дети, надо всегда быть честными. Если взрослые честны с малышами, то те это знают и не обижаются. Папа хотел, чтобы сын не ошибся в другой раз, чтобы он знал, как надо.

Когда Лёник пошел в школу, он делал уроки самостоятельно. Быстро, не очень аккуратно, но сам. Сначала я проверяла его тетради, пыталась заставить что-то исправить. Конечно, я, как любая мама, хотела, чтобы сын учился на пятерки. К счастью, у меня не было мечты делать из детей отличников. Это мечту я воплотила в жизнь сама, и я точно знала, что отличником быть тяжело. Нет не потому, что трудно учиться, это как раз-таки интересно, а потому, что у отличников практически всегда нет друзей. Их не любят одноклассники. И я помнила, как это обидно. Просто хотела, чтобы дети знали школьную программу почти на отлично. Я же знала, что они способны это сделать. А я все-таки ценю в людях ум и образованность, и, естественно, я хотела ценить в будущем и своих детей.