Миф второй: Полечится и выздоровеет

«Нужно только заставить его лечиться, и он выздоровеет».

«Я все сделаю, чтобы его вылечить».

Миф

– Гуляет народ, – задумчиво сказал Меньшов.

– Это с какой радости? – спросил Кузьма.

– Надеется…

– На что?

– Известно на что… На домового!

И. Бунин. Деревня

Когда мы беремся за новое дело, то испытываем всем знакомый энтузиазм. Далеко позади остались шок и смятение, мы свыклись с покалеченной жизнью. Приливы надежд продолжают регулярно посещать нас, сменяясь усталостью и бездеятельностью. Мы привыкаем к новым жизненным ритмам. Но вот очередное исчезновение сына, потеря им работы, явное ухудшение здоровья, новый долг, скандал в семье, ожидание рождения ребенка в его семье, угроза развода, полнолуние, в конце концов, – и мы полны решимости кардинально расправиться с проблемой. Мы набираемся мужества и раскрываем свой секрет. Это важный шаг. После того как мы поговорили с нужным человеком или даже с несколькими, в первый раз за много лет мы ощутили, что стало легче. Мы поняли, что никто из посвященных нас не осудил, ведь мы правильно выбрали аудиторию. Мы получили сочувствие, поддержку, совет, заручились обещанием помощи и освободили себя от сотой доли ответственности. К этому моменту мы уже долго и стабильно уверены, что будущее нашего ребенка в наших руках. Отвечать за себя и за судьбу другого человека, конечно, невозможно, но только не для нас. Мы справимся.

Осознать крах мегаломанической идеи о своем всемогуществе – еще один важный этап в эволюции самосознания.

Мария скрывала недуг сына – наркотическую зависимость – даже от своего мужа, отца ребенка. Она боялась и за сына, и за мужа. «Одна катастрофа может повлечь за собой следующую», – думала Мария и хранила тайну. Она считала мужа слишком жестоким, чтобы простить сыну его порок, и слишком слабым, чтобы выдержать удар судьбы. Она берегла сына от возмездия, семью от распада, мужа от удара, себя от реальности. Она умело ткала паутину лжи, становясь сообщницей порока. Она жила в дурмане иллюзий, как сын в наркотическом одурманивании.

Лариса так любила своего сына, что была на грани разрыва отношений с мужем, отчимом ее ребенка. «Он слишком жесткий, а я слишком мягкая», – считала Лариса. Она больно била мужа тем, что Лешенька его не родной сын, поэтому отчим проявляет бессердечность и не может понять ее самозабвенной материнской любви. Она вставала на защиту интересов сына, отбиваясь от любых обвинений в его адрес и посягательств на его свободу. Тем временем интересы сына все более замыкались на наркотиках. Пока мать с отчимом выясняли отношения, болезнь Алексея стремительно и беспрепятственно развивалась.

Данные истории я имею возможность рассказать лишь потому, что этим семьям удалось обрести некоторое согласие по поводу дальнейшей жизненной тактики и обратиться за лечением. Как только семья обретает здоровое видение ситуации, раскрывает тайну и перестает спонсировать болезнь ребенка, последний неожиданно и охотно сдается на милость родителей и врачей.

Те из нас, кто в детстве испытывал страхи из-за своей непомерной фантазии и чрезвычайно богатого воображения, помнят, что хорошее освещение и присутствие рядом мамы или папы быстро рассеивают любые страшилки. Пряча в себе страшную тайну и изолируясь от друзей, семьи, специалистов, мы выращиваем свой страх, рискуя навсегда потерять пока еще реальные шансы на выздоровление.

Далеко не все семьи принимают необходимые меры вовремя или принимают их не до конца. Об этом я узнаю от самих пациентов, которые в пылу откровений, прорывающихся в моменты наибольшего страха за свою жизнь, или кратковременного приступа сентиментальной благодарности медработникам рассказывают о погибших друзьях. Точные цифры никто не называет, но обычно речь идет от двух до ста знакомых наркоманов, которые никогда не попадали в поле зрения наркологических служб. Иногда среди умерших называются имена хорошо знакомых нам, теперь уже бывших пациентов.

Чаще всего родственникам кажется, что раз они не в силах заставить больного члена семьи лечиться, пусть все идет так, как идет. Под этим подразумевается, что мать будет продолжать обеспечивать больного ребенка всем необходимым, не отказывая ему в этом. «Едой не наказывают», – говорила моя двоюродная бабушка, подкармливая свою непутевую престарелую невестку, периодически запивающую. А также крышей над головой, одеждой, чистой постелью, возможностью пользоваться всем этим пожизненно и безвозмездно.

Поддерживая жизненный уклад исключительно своими силами и исключительно ради самого уклада, мы обретаем некоторое успокоение. Стабильность внешнего порядка, упорно нами воспроизводимого, поддерживает иллюзию упорядоченной жизни.

Моя соседка каждый день выходила со специально приготовленной едой кормить бездомных собак, обитавших неподалеку от ее дома. Долгие годы она жила проблемами голодной стаи, которые ей удавалось успешно решать совместно с такими же активистами, на время отвлекаясь от безнадежной болезни мужа, которую вылечить уже не представлялось возможным. Так продолжалось бы и до сих пор, но собак ликвидировали.

Убираясь дома после очередной пьянки сына, стирая белье, готовя вкусную еду, покупая нарядные рубашки единственному и ненаглядному, мы накладываем пудру на синяки, ретушируем погрешности нашей жизни, меняем декорации. И это работает! Нам становится легче от неправильной мысли, что мы все сделали правильно. Нет ничего плохого в том, чтобы навести порядок и насладиться семейным ужином. Плохо лишь то, что мы используем свои действия, чтобы усыпить свою обоснованную тревогу. На самом деле мы наслаждаемся не ужином, а плохо сшитой иллюзией семейной идиллии. Если наши глаза видят дом таким же, каким он был до того, когда в него пришло несчастье, то наш мозг начинает верить, что все не так уж плохо.

Осознав, что близкий человек болен, семья начинает искать помощи. Узнав, порой не без трудностей, о существовании наркологических центров, семья облегченно вздыхает, предвкушая скорое избавление от проблем. Часто к моменту обращения за медицинской помощью проходят годы болезни, накопившие огромный груз боли. Последние метры перед финишем самые трудные. Неожиданно поняв, что время мучений вот-вот должно истечь, черная полоса закончится, семья, так долго выдерживающая невероятное напряжение, начинает с трудом контролировать исторгающиеся потоки эмоций. Если близкие не падают замертво, добравшись до медицинского центра, то только благодаря награде, ожидающей их в конце гонки. Они передают свою непосильную ношу в руки медицинского персонала, не подозревая, что это еще далеко не конец.

Приемный покой

– Эх, Гриша, – сказал Чапаев печально, – что ж ты? Ведь сам знаешь, нельзя тебе ошибаться сейчас. Нельзя. Потому что в такие места едешь, где тебя уже никто не поправит. А как скажешь, так все и будет.

В. Пелевин. Чапаев и Пустота

В приемном отделении близких чаще всего ожидают сюрпризы. Оказавшись в стенах больницы, будущий пациент может вступить в последний громкий бой за свою свободу. Получив обещание поехать лечиться, родственники не могут знать, какие реальные мотивы сработали у злополучного домочадца. Скорее всего, он не вполне отдает себе отчет в своих словах и решениях. Увидев перед собой людей в белых халатах, он впервые начинает понимать, что перемены стучатся в его жизнь всерьез. Радости от этого факта ни наркоман, ни алкоголик не испытывают никогда. Добровольное информированное согласие на лечение, которое должен подписать каждый желающий лечиться, воспринимается катастрофой смертного приговора или пожизненного заключения. В каком случае мы подпишем то, чего ни за что не хотим? На это существуют вполне определенные веские причины, связанные со страхом. Страхи лишения здоровья и жизни обычно слишком абстракты, чтобы иметь значение для зависимого.

В нашей практике нередки случаи, когда мы переводим пациентов с утяжелившимся состоянием в медицинские стационары другого профиля, в том числе реанимацию.

Павла в тяжелом состоянии с высокой лихорадкой с подозрением на сепсис перевели в инфекционную больницу. Через несколько дней, справляясь о его самочувствии, узнаю, что он сбежал. Доктор ожидает, что пациента вскоре вернут к ним по скорой в более тяжелом состоянии, так как, скорее всего, у него бактериальный эндокардит, который чреват быстрым нарастанием симптомов сердечной недостаточности. Через неделю вижу Павла в холле нашего отделения, куда он приехал навестить свою сожительницу. «Все хорошо, – говорит он. – Только каждый день приходится сбивать температуру 39». Пытаюсь еще раз внушить ему необходимость срочного лечения, он недоверчиво смотрит на меня, на всякий случай кивая.

Наркотики и алкоголь притупляют инстинкт самосохранения.

Дмитрий, плотный, на вид очень здоровый мужчина сорока лет. К нашему удивлению, он лишь недавно пристрастился к курению спайсов. Видеть перед собой зрелых мужчин, вдруг начавших употреблять наркотики, очень странно. Почти невозможно понять мотивы безрассудных поступков людей, проживших ни много ни мало половину жизни. Дмитрий охотно рассказывает свою историю. Подробности употребления наркотиков смакует, как самое захватывающее приключение жизни. У Дмитрия есть маленькая дочь, о которой он вынужден заботиться один, так как мать девочки умерла. Дочь фигурирует в рассказе в качестве неоспоримого аргумента в пользу серьезности намерений Дмитрия относительно выздоровления. Тот факт, что дочь не сегодня и не внезапно появилась, не принимается во внимание. Дмитрий повествует, что курит спайсы обычно в машине в компании нескольких знакомых. Накурившись и придя в себя, продолжает вести машину дальше. Однажды во время такого сеанса один из куривших начал агонировать на глазах у Дмитрия и в конце концов умер то ли от некачественного наркотика, то ли от передозировки (рассуждает Дмитрий). Прежде чем предпринять какие-либо человеческие действия в этой дикой ситуации, Дмитрий стал докуривать свою порцию того же наркотика в компании только что почившего друга, не тронувшись с места. Желание Дмитрия употребить наркотик было значительно сильнее всех других чувств, ожидаемых в данной ситуации от трезвого нормального человека. Похоже, что и спустя месяцы после трагедии Дмитрий не понял, что произошло с ним и его другом. Он рассказывал о случившемся, как о сюжете глубоко его тронувшего триллера, который ему довелось недавно посмотреть и героем которого он себя ощутил.

Осознав перед предстоящим лечением, что момент невозврата к прошлому неумолимо подступает, зависимый делает последнюю попытку отсрочить его или сделать наименее болезненным. Зная, что завтра предстоит обращение за лечением, алкоголик в последний раз напивается, наркоман в последний раз укалывается, даже если до этого смог устроить себе перерыв в употреблении.

Переход от активного употребления к воздержанию в условиях стационара действительно чрезвычайно болезненный процесс и требует максимального мужества от пациента. Добровольное оставление свободного мира и шаг в узкое, полное ограничений пространство медицинского учреждения наполняет душу мраком и сомнениями. В то время когда родственники не чают поместить больного на лечение, видя в этом единственный выход из тупика, пациент готовится пережить все муки ада.

Проходит много лет, прежде чем зависимый человек научается воспринимать лечение как благо. Тем не менее трепет перед медицинским учреждением остается навсегда. Существует большая вероятность того, что эти много лет не принесут заметных изменений в самосознание пациента и его близких. Каждый раз больные ходят по кругу от срыва к длительному запою, с растущим день ото дня комом проблем. Затем случается всегда неожиданный волшебный пинок со стороны внешнего мира, коим могут выступить самые разнообразные причины и факторы, в том числе действия близких членов семьи, состояние которых достигло точки кипения. Услышав их нешуточные претензии, будущий пациент или уже завсегдатай больницы начинает процедуру торгов по поводу условий, на которых он соглашается пойти навстречу выдвигаемым требованиям.

Торг всегда сопряжен со скандалом, последняя сцена которого непременно разворачивается в приемном покое.

Наташа