Начальник стражи принял его настороженно, вдруг лазутчик, но спустя два дня он уже совершенно спокойно назначал Воина в караул у городских ворот. Огромного роста, небывалой силы Воин, не стремился искать друзей, всегда был замкнут, о себе почти ничего не рассказывал, как и о далёкой родине. Но, тем не менее, ему доверяли абсолютно все, и соратники и десятник, как впрочем, и сам начальник стражи, к тому времени принявший на себя командование маленьким гарнизоном. Всё чаще куявские всадники появлялись у стен Барбуса. На рожон не лезли, но издали высматривали, вынюхивали, выискивали слабые места. Всем было очевидно, что кольцо осады вот-вот замкнётся. И когда останется только уповать на богов. Единственной надеждой, но, увы, несбыточной, оставались боевые драконы и войска сосредоточенные на границе со Славией. До сих пор ни один гонец, так и не вернулся назад. Они уходили и исчезали бесследно. В то время когда многотысячная армия Куявии замкнула осаду, последняя надежда на подмогу исчезла.

Воин сам пришёл к Влаху, начальнику гарнизона. Предложил себя в качестве посыльного. Недолго раздумывал Влах. Согласившись, поручил Воину пробраться в горы. Тем же вечером, неслышной тенью соскользнул с крепостной стены, полуголый человек, в мягких кожаных штанах, и волчовке распахнутой на могучей груди. Никем не замеченный он просочился мимо кордонов куявцев и растворился в ночном лесу. Стремительной тенью мчался он между высоких деревьев, с каждым мгновением удаляясь всё дальше и дальше от града. К утру, он был уже у подножья гор. Казалось, осталось совсем немного, но именно здесь его постигло полное разочарование. Все подходы и ущелья были буквально перегорожены куявцами. Положение критическое. Иного выхода у человека не было.

Выбрав укромное место, он скинул с себя одежду и, разбежавшись по кругу, вдруг высоко подпрыгнув, бросился плашмя на землю. Острая боль стеганула по телу, сознание разом помутилось. Сильно ударив раз – другой руками – крыльями, он воспарил над лесом.

Земля быстро удалялась, стремительно пролетали далеко внизу, предгорья, вот уже показались неприступные скалы, узкая вырубленная среди скал дорога, тонкой нитью вьётся по отвесной стене ущелья. Виднеется каменная стена с крепкими воротами, перегораживающая подступы. Только ни одной ровной площадки нет, а руки – крылья слабеют с каждым мгновением. Лучше уж как большинство невров^[5] перекидываться земным зверем, волком или медведем, ну хотя бы той же рысью. Слева мелькнула плоская, словно срезанная ножом вершина горы покрытая синеватым снегом, единственное ровное место. Другого выхода нет. Снижение, удар, суставы будто вывернулись в обратную сторону. Жаркая как жерло печи боль. И мир пропал на время.

Как ни крепка кожа, но ободрал он ей на коленях и груди основательно. Кровь сочилась из многочисленных глубоких царапин. Не обращая внимания на холод и боль, человек начал долгий и опасный спуск. Пальцы рук заледенели, не чувствовали холодного камня, но жизнь слишком многих стояла под угрозой. Осторожно, стараясь не торопиться, он спускался всё ниже пока, наконец, не очутился на дороге. Бегом, невзирая на наготу, он бросился вверх, к виденному с высоты Древнему Граду. Тело начало понемногу отогреваться. Руки и ноги уже обрели чувствительность, вот только кровь начала сочиться обильнее. Пока он добрался до запертых ворот, всё тело покрыла корка из грязи и крови. Теперь оставалось убедить, укрывшегося в граде, тцара, выслать помощь осаждённому Барбусу.

Надувная лодка покачивалась на небольшой волне. Солнце жарило так, словно стояло не начало мая, а июль. Стас ещё раз обошёл машину, придирчиво осмотрев площадку, не забыл ли чего и, убедившись, что всё в полном порядке, забрался в лодку. Вёсла распороли воду, попутный ветер ощутимо подгонял надувнушку и плыть было довольно легко. Стас размеренно грёб, держа глазами привычный ориентир. До острова было около километра по воде. Высокий, поросший вековыми соснами он заслуженно носил название Гостиный. Один раз побывав на нём, будешь постоянно хотеть, вернуться сюда снова и снова. Уютные бухты, очаровательный песчаный пляжик и огромный Камень, с необычной ложбиной в которой так любил лежать Стас. Когда-то отец показал ему этот остров, и с тех пор уединённое озеро стало для него прибежищем в трудную минуту. Он приезжал сюда вроде бы на рыбалку, а сам часами лежал на Камне, слушал плеск воды, шум ветра в сосновых кронах и думал. Здесь он принимал самые ответственные решения. У Стаса, когда он устраивался на Камне, всегда появлялось необъяснимое чувство отрешенности. Мысли становились светлыми, острыми и разгадки самых сложных задач находились как бы сами собой. И теперь он стремился поскорее достичь острова. Забраться в согретую солнцем ложбину, закрыть глаза и спокойно всё обдумать. Дело с разводом, можно считать решённым, но существовало ещё нечто не дававшее покоя.

Высокий камыш зашелестел о борта лодки, оглянувшись, Стас направил её в узкий проход и немного разогнавшись, выскочил на мелководье. Вытащив лодку на песок, он достал рюкзак, поднялся на обрыв и остановился возле Камня. Потрогал тёплую шершавость гранита, посмотрел на озеро и решительно направился к месту обычного своего бивуака. Установил палатку, собрал хворост для костра, сходил к крошечному, обустроенному им, ещё лет десять назад, роднику, набрал воды. Солнце стояло в зените, его лучи, пронзая кроны сосен, весёлыми золотыми пятнами сверкали на опавшей хвое. Где-то неподалёку зазвучала кукушка. Стас усмехнулся, если уж и спрашивать, сколько осталось, то лучше всего у дятла. Сегодня он по непонятным причинам, откладывал момент общения с Камнем. Будто ожидая чего-то. Пока в котелке булькала нехитрая похлёбка, Стас обошёл свой остров, стараясь не приближаться к обрыву. Посмотрел, как играет рыба в темной воде северной бухты, не спеша, пообедал. Закурил сигарету, глядя в затухающий костерок. В маленьких красно-синих огоньках, что метались в остывающих углях, чудилось ему крошечные живые существа, неслышный голос, что-то шептал, догорающий костёр манил к себе, отзываясь грохотом крови в висках. Внезапный толчок заставил Стаса подняться и идти к Камню. Свинцово-серые тучи, появившись ниоткуда, заволокли небо. Резкий порывистый ветер не давал идти. Привычный мир странно изменился, подъём стал круче, Камень словно поднялся выше. Преодолевая внезапную слабость, Стас взобрался на него, лёг в ставшую почему-то глубже, ложбину и, раскинув руки, начал всматриваться в круговерть туч над головой.

Неясный доселе голос, зазвучал громче, слова непонятные, на чужом, незнакомом языке, то звучали высоко, то грохотали камнепадом. Где-то далеко, за тучами, что-то сверкнуло нестерпимым ослепительным светом, начало приближаться. Сверкающий серебряный шар, прорвав черноту грозовой ночи, устремился к Стасу. Завис над ним, переливаясь и горя множеством микроскопических солнц. Начал разбухать, разрастаться. Нестерпимый жар на миг опалил глаза, лицо, проник внутрь и вдруг сменился приятной прохладой. Запахло озоном, лесом, весной. Перед глазами на миг появилось суровое мужское лицо. Темнота обрушилась словно удар.

За воротами его схватили. Он объяснял, убеждал, упрашивал, но пыточная уже ждала его. Два дня и две ночи, мучений. Плети, дыба и снова плети, клещи рвали его уже потерявшее чувствительность тело, но воин упорно стоял на своём. Лишь утром третьего дня тцарь поверил, остановил, разматывающего в очередной раз измочаленную плеть, палача.

– Верю! Лекаря ему. Баню. Девок. Чтобы к завтрашнему утру здоров был, – отрывисто бросил тцарь Золтан и вышел из камеры пыток.

– Чего зря тянул? – пробасил палач, пожимая широченными обвислыми плечами, когда за тцаром закрылась тяжёлая дверь.

Развязав путы, он, крякнув, взвалил на плечо едва живого Воина и, задевая его окровавленным телом о каменные стены, понёс во двор. Бросив под навес, неспешно, покачиваясь на коротких кривых ногах, отправился за лекарем. Присланные девки, осторожно перекатили Воина на расстеленное полотно и вчетвером, перекашиваясь от натуги, понесли в баню. Пришедший лекарь осмотрел его и, убедившись, что кости целы, а мясо нарастёт, удалился. Уложив истерзанное тело на полок, девки принялись стирать кровавое месиво пучками лечебных трав, размоченных в горячей воде. На открытые раны прикладывали целебные бальзамы, отогревали, оглаживали израненного воина своими мягкими телами. Здесь же в жарко натопленной бане кормили его, ласкали. Воин быстро приходил в себя под их нежными, но крепкими руками. Да и девки откровенно радовались, что им попался такой великолепный образчик мужской породы. Уснули они все вместе, прямо в бане усталые, но весьма довольные. Воин очень быстро восстановил силы.

Утром ему принесли одежду, самую большую, какую нашли, отвели к тцару. Тот его принял у себя, в палате, за накрытым столом.

– Ты говоришь, что Барбус можно отстоять? – грозно глянул Золтан.

– Да, не только возможно, но необходимо, – ответил воин. – У тебя тцар, есть для этого всё необходимое. Да, не скрою, павших будет много, но ни тебя, ни твоих наследников не станут больше тревожить правители Куявии.

– Ты говоришь так, словно уже стал моим главным военачальником. Забываешься, не таким как ты я приказывал рубить головы.

– Согласен с тобой тцар, пока голова моя немногого стоит, но пара крепких рук умеющих держать секиру или меч лишними для тебя не будут.

– Вот и поживёшь тогда до победы, а дальше посмотрю, что с тобой делать. Ты слишком наглый, ведёшь себя так, будто ровня мне. Я, да будет тебе известно, из рода самого Панаса.

– Мне это известно, тцар. Позволь мне пока изложить тебе наш план.

Выйдя из палаты, Воин уже как полноправный ратник отправился в оружейную. Как ни странно, но там заправлял его недавний знакомый, всё тот же палач, истязавший его двое суток подряд. Хмуро взглянув на вошедшего, он пробурчал:

– Чего ещё? Снова на дыбу захотел?

– Злой ты. Меня тцар за оружием прислал. Тебе велел дать всё, что выберу.

– На тебя доспех я не подберу, уж больно ты здоров, и что касается меча, то выбирай, этого добра хватает. Ратников нет, а мечи… сколько хочешь, хоть по два сразу.

– Тогда я два и возьму. И ещё секиру мне дай. Я к ней привык.

– Пошли, коли так, – с ноткой уважения буркнул оружейник и поковылял в просторный подвал. – Смотри, выбирай, пробуй.

Воин окинул взглядом просторное помещение. Оружия, самого разнообразного и впрямь было много. На полках лежали охапки тяжёлых мечей, у стен стояли двуручные секиры, шлемы разных форм и размеров громоздились в углу. В огромном сундуке поблёскивали длинные, словно кинжалы наконечники копий, в другом, колючими ежами топорщились острые жала, связанных пучками, стрел. Длинные луки стояли рядом с ларём, доверху наполненным клубками с тетивой. Воин задумчиво подошёл к стеллажу с самыми длинными мечами, взял один, вынул из потёртых ножен, со свистом взмахнул, отложил. Покопавшись, нашёл ещё такой же. Проверил остроту клинка. Взяв по мечу в руку, внимательно посмотрел на оружейника.

– Сам-то умеешь с оружием обращаться?

– Ты малец, ещё сиську мамкину сосал, когда я уже был лучшим мечником! – с вызовом ответил оружейник.

– Пошли, поглядим, – смиренно предложил Воин. – Только щит, возьми покрепче.

Они вышли во двор, где уже толпились ратники. Объявленный общий сбор начинался. Предстоящий поединок, тут же вызвал немалый интерес. Мигом расчистили круг, стали плотно, закрывшись щитами. Под одобрительные крики оружейник потряс над головой, зажатыми в руках шитом и невероятно тяжёлым, широким и длинным мечом. Рослый, с необъятно широкой выпуклой грудью, крепкими, достающими едва ли не до колен руками, он выглядел очень серьёзным соперником. Из-за относительно коротких ног, он наврядли мог двигаться быстро, но широченные плечи, вкупе с длинными, сильными руками, делали каждый его удар нечеловечески сильным и неотвратимым.

Воин хотя и превосходил оружейника ростом, казался рядом с ним довольно щуплым. Не спеша, пройдясь по кругу, он под смех собравшихся отбросил несколько камней попавшихся на пути. Остановился. Чуть склонив голову влево, посмотрел на оружейника, и словно не слыша восторженных криков – «Убей чужака, Бер», негромко спросил:

– Тебя что ли Бером кличут? – и, заметив утвердительный кивок, продолжил. – Готовься Бер.

– Уже. Начнём! – выдохнул Бер и, покачиваясь всем телом, двинулся вперёд.

– Запомни Бер, меня зовут Стерх, – крикнул Воин и шагнул навстречу.

Взметнувшиеся мечи встретились, несильно, только пробуя силу соперников. Звякнули призывно и со следующим ударом обрушились со всей мощью. Искры прыснули в разные стороны, словно испуганные яркие рыбки. Закрывшись щитом, Бер рубил с чудовищной силой, каждый удар был смертельный, способный разрубить противника от макушки до самой развилки. Но всякий раз его меч только высекал искры из клинка Стерха, и уходил в землю.

Стерх, похоже, не торопился атаковать, парировал удары, уклонялся, легко скользя по утоптанной земле. Лишь время от времени, будто невзначай, ударял по щиту Бера. Видя, что соперник начинает понемногу звереть от безуспешных попыток сразить его, Стерх чуть отступив, вдруг взметнул оба меча, и завращал их с такой скоростью, что казалось, в руках его разом возникли два сверкающих круга. Спустя миг от щита Бера осталась лишь дощечка величиной с небольшую тарелку, а меч вообще улетел в зрителей, с грохотом ударившись и выставленный щит.

– Всё, пожалуй, – невозмутимо сказал Воин. – Ты хороший ратник, Бер. Только умения маловато.

Ошеломлённый Бер стоял посреди разом примолкшего круга. С таким бойцом здесь ещё никто не встречался. Слухи ходили, что далеко, за артанскими степями живут иные народы, умеющие пускать стрелы на полном скаку, живущие на своих конях, никогда не ступающие на землю. А за полночным морем на неведомых островах есть странные северные люди, белые, словно снега, среди которых строят они своим каменные жилища. Они будто бы столь смелы и свирепы, что перед боем не надевают доспехов, а бросаются на врагов с открытой грудью, сжимая в каждой руку по длинному мечу. Убить их невозможно, ибо, даже будучи израненными, они продолжают сражаться, пока силы не оставят их и не спустятся к ним с небес прекрасные девы-валькирии, и не унесут в небесные чертоги. Чужак, же не был бел как те северяне, но дрался как они, двумя тяжёлыми мечами, волосом же был чёрен, словно вышел из того народа, что живёт верхом на конях и зовётся по-эллински кентаврами, то есть конными таврами.

Воин стоял, опустив мечи, посреди замершей толпы, спокойный и невозмутимый, будто не он только что обезоружил лучшего и сильнейшего бойца.

Бой начался перед рассветом. Воин вёл свой десяток горцев прямо к шатру тцаревича Мигарда. Мигард, старший сын тцара Велигарда уже успел прославиться как умный, расчетливый и непобедимый военачальник. Несмотря на молодость, он уже почти вдвое расширил пределы Куявии, подчинив себе, часть Славии, большую часть Диких земель и надёжно закрепился на левом берегу Реки, потеснив доселе неукротимых артанцев. Теперь заперев в горах Золтана, и осадив Барбус, он готовил войска к решительному сражению. На стороне Мигарда были сила, решительность, напор и армия, уверенная в собственной непобедимости. Что мог противопоставить всему этому Золтан? Старые стены стольного града да ещё пять тысяч, решительных, неплохо вооружённых, но слабо обученных, не учувствовавших раньше в настоящих боях горцев.

Если план Воина сорвётся, то потеря трона и в лучшем случае позорный плен ожидали Золтана. В этой безвыходной ситуации ему пришлось поставить на карту всё. Острые струи ветра резали глаза, впервые за много лет Золтан перемещался не как обычно в носилках или роскошном возке, а на неудобном седле, на спине боевого дракона. Личная охрана, возглавляемая преданным Ксандром, окружала его со всех сторон. Полёт был опасен, у Мигарда имелись огромные луки способные поражать драконов в полёте. Потому они и забрались так высоко. Холод и мрак окружали сотню драконов с всадниками стремительно мчащихся выше облаков. Как возницы находили направление в кромешной темноте, ведомо только богам. Путь их подобный стреле вёл вперёд, к Барбусу. Всего тысяча ратников летела на помощь осаждённому граду. Но и это была солидная сила, способная удвоить число защитников.

Там позади в предгорьях уже шёл ожесточённый бой. Всё оставшиеся горцы прорывались на соединение с городской стражей и остатками армии закрепившейся в граде. Золтан не знал, что десяток, лично отобранных Воином бойцов, уже пленил Мигарда, и теперь отбиваясь от наседавших куявцев, уходит в леса, выдерживая направление на Барбус. Пленение тцаревича, и орудующая в стане полутысяча горцев посеяли панику. Оттого-то удар с гор оказался так страшен. Сметая выставленные на ночь посты, три с половиной тысячи горцев заставили рассеяться и бежать десятитысячную армию куявцев. Но праздновать победу, не было времени. Собрав оружие и самое ценное из добычи, горцы двинулись на град. К вечеру, сметая на своём пути не готовые к бою тылы второй куявской армии, они прорвались к граду и закрепились в нём.

Ещё раньше огромное полчище боевых драконов атаковало куявцев и, расчистив поле перед воротами, высадили подмогу защитникам. Только спустя сутки и первая, и остатки второй куявской, армий собрались у стен Барбуса. Силами и численностью она всё ещё превосходили войска Барбусии, но боевой дух уже был сломлен.

Спустя неделю в решительном сражении невдалеке от северных ворот в жестоком бою полегли почти все защитники Барбуса, но и от армии Куявии не осталось никого. Оставшиеся в живых вместе с мирными жителями ещё десять дней хоронили прямо на поле брани и своих, и чужих павших.

Воин получил несколько тяжких ран с том сражении, но выжил. О нем буквально слагали легенды. Вскоре после поминальной тризны. Золтан назначил его начальником городской стражи. Тогда-то уже при дворе Золтана он и повстречал Мару. Странное, непривычное дело, когда девушку назвали именем богини! Их любовь была тайной, дочь советника тцара не могла стать женой начальника стражи. Когда на свет появился их сын, его пришлось отдать кормилице. И вот спустя тринадцать лет Мары не стало, а Дулиус, все эти годы безуспешно пытавшийся добиться её любви отнял душу их сына.