Да, я знала всех, о ком говорил он. Все были, как на подбор, сильными личностями, которых не смогли бы сломать никакие пытки. Опустив взгляд на чашку и смотря на дымящуюся жидкость золотистого чая в моей голове за какое-то мгновение пронеслись воспоминания обо всех, кто был рядом с Димкой в его последние часы жизни. Рома был высоким, худощавым молодым человеком с цепким умом. Он мог запомнить до мельчайших подробностей то, на что другие бы и не обратили внимание. Катя знала пять языков и без малейших проблем могла сойти за свою в тех странах, где разговаривали на них. Она любила длинные красивые платья и всегда была примером женственности в управлении разведки. Женя. Маленькая, пухленькая девчушка-радистка, которая своим звонким смехом заряжала позитивом каждого, кто слышал его. У нее с Вадимом были отношения и после задания ребята хотели пожениться. Вадим же был лучшим стрелком в группе. Он мог на лету попасть в пятикопеечную монету, практически не прицеливаясь. Димка же был стратегом. Он мог просчитать действия противника на несколько шагов вперед. Он буквально насквозь видел людей, поэтому его и отправили на такое задание, поскольку считали, что лучше, чем он, никто не сможет на месте сориентироваться и решить любую поставленную задачу. Но не смог.

− Какие предположения насчет того, почему операция провалилась, и группа погибла? – спросила я после раздумий. – Был предатель? Может Пашка? Он ведь один остался в живых. Или тот, кто под прикрытием там.

− Нет, ни тот, ни другой. На мой взгляд. Парни проверенные.

− Тогда кто?

− Понимаешь, Оля, там немец этот, Вальтер фон Герцен, он достаточно умен и проницателен. В Кракове благодаря ему установлен такой порядок, что мышь не проскользнет без его ведома. Ребята где-то прокололись. Но где? Знать бы. Пашка ведь большую часть у партизан отсиживался и только передавал по рации донесения, поэтому он не может сказать, что там случилось. Агент наш тоже в то время находился в Варшаве. Он не знал, кто был в группе Дмитрия и вообще, когда группа прибудет в Краков он тоже не мог знать. Димка должен был выйти на него после первой части операции, но…Только по возвращении агент стал свидетелем казни над ребятами. Связавшись с Москвой, он сообщил о провале операции и гибели Димкиной команды.

− Что-то значит упустили, папа. Дима не мог проколоться, ты знаешь. Что-то не так тут во всем этом, − проговорила я, потирая виски.

− Может и упустили что. Теперь пожинаем, − скривив губы в горькой усмешке проговорил отец. – Стольких ребят хороших потеряли. Будь она не ладна эта война.

− А фон Герцен этот. Он ведь недавно в Кракове? – спросила я.

− Недавно. Но матерый гад оказался. Порядок везде отменный. Полицай все как на подбор-свора ищеек. Фрицы тоже у него в кулаке зажаты, никто шагу ступить без его ведома не может, сразу – расстрел. Убрать бы его и пол дела сделано, − с ненавистью проговорил отец, яростно сжав ладонь в кулак так, что костяшки побелели.

Я посмотрела на отца и до меня только сейчас дошло, что он так же, как и я, тяжело переживал гибель Димки. Я настолько закопалась в свои переживания, что совершенно не думала о том, насколько он, этот сильный, волевой человек сдерживал свои эмоции, дабы поддержать меня, его единственную дочку, в таком ужасном горе. Отец очень любил Димку. Он был для него как сын, которого у него не было. Вспомнив, как произошла их встреча, когда я притащила Димку к нам домой и усадив на кухне пить чай, села ему на колени и поцеловала в первый раз, я улыбнулась. В тот момент на кухню зашел мой отец и увидел эту картину. Я испугалась тогда очень и вскочила, поправляя на себе платье и не зная, куда прятать свои глаза под его строгим взглядом.

− Вижу, моя коза в наступление пошла, − проговорил тогда отец, подавая для пожатия руку Димке, который спокойно встал и поприветствовал его. – Ты построже с ней, а то быстро хомут на тебя накинет и веревки начнет вить. Она у меня такая, − добавил он со смехом окинув меня взглядом.

С той самой минуты отец и Димка стали лучшими друзьями. Димка на тот момент заканчивал военный университет, и отец поспособствовала его продвижению по службе. Спустя какое-то время после этого эпизода мы сыграли свадьбу и переехали в нашу новую квартиру, подаренную нам отцом. Нас ждало прекрасное будущее, но была объявлена война и все рухнуло.

− Папа, скажи, а что-то ведь планируется по Кракову? – вернувшись в реальность спросила я.

− Да есть кое-какие соображения. Но пока все только в разработке. Не ранее, чем через пару месяцев получится сделать все, − неопределенно ответил отец.

− Ты держи меня в курсе, пожалуйста.

− Конечно, дочка, − ответил отец и крепко сжал мою ладонь, лежащую на столе.

− И прости меня, папа, за то, что я…, − не договорив фразу я проглотила комок в горле, не в силах продолжить реплику.

− Ничего, дочка. Главное, что ты жива. А то все переживем. Ты же знаешь, я тебя очень люблю. Ты для меня все, − ответил отец и встав из-за стола поцеловал меня в макушку.

Я прижалась к нему и мне стало так спокойно, совсем как тогда, когда я была маленькая и впервые вышла на улицу гулять одна. На меня тогда набросилась бездомная собака, и я ужасно испугалась. Но в этот момент из подъезда вышел отец, отогнал ее и успокоил меня, посадив себе на колени. Я помню рыдала и говорила, что больше никогда не выйду на улицу без него. А он сказал, что я должна быть сильной и смелой, а все остальные вопросы он обязательно решит, будь то бездомная собака либо еще что. Он еще тогда сказал, что бояться – это нормально. Нет такого человека, который бы не боялся чего-то. Дескать, даже он, отец, и тот имеет свои страхи, и что главное идти по жизни и бороться с ними, а если бороться, то они обязательно отступят. Затем он поехал на работу, а я побежала на детскую площадку и с того момента начала шагать по жизни своими детскими ножками, преодолевая на своем пути все значимые и не очень страхи, зная, что я в любом случае их поборю, а если и нет, то рядом всегда будет мой отец, который поможет мне справиться с любым препятствием.

− А теперь мне нужно ехать на службу. Совещание скоро. Ты ведь справишься сама? – спросил отец, скорее всего с опаской все еще относящийся к тому, что я останусь дома одна.

− Не переживай! Я же сказала, что я в норме, − улыбнулась я и поцеловав его в щеку провела до двери.

Когда дверь закрылась за моим отцом, я тихо опустилась подле нее и закрыла глаза. Тишина, пронзительная тишина этой огромной квартиры давила на меня, не давая прийти в себя. Подняв взгляд на потолок, я вздохнула и слезы потекли по моим щекам. Тряхнув головой, я быстро смахнула их и встав с пола прошла в спальню. Все Димкины вещи лежали на своих местах, и я медленно прошла по комнате, едва касаясь пальцами к таким дорогим для меня предметам. Расческа из слоновой кости, которую я купила в антикварном магазине для него, на ней был вырезан орел, птица свободы и вольного духа, таким мне казался всегда Димка, поэтому я и купила ее тогда в подарок. Портсигар с дорогими ароматными сигаретами. Легонько открыв его, я вдохнула такой знакомый мне запах. Запонки в виде квадратиков с гематитом, которые Димка надевал на мой день рождения за неделю до своего отъезда. Я еще тогда помню скривила свой нос, поскольку они мне казались уж очень простыми для такого человека, каким был мой муж. Далее, открыв шкаф я провела рукой по длинной веренице рубашек, кителей и костюмов, пропитанных запахом такого родного мне человека, которого более никогда не увижу в этой жизни. Затем я убрала все Димкины вещи, которые лежали на виду в этот шкаф и закрыла его на ключ, давая себе обещание, что открою его только тогда, когда смогу отпустить воспоминания и начать жизнь заново. Пока же я не могла расстаться с тем, что так напоминало мне о нем. Но и видеть все эти вещи и предметы я не могла более. Так что этот огромный шкаф из красного дерева стал своего рода хранителем моей памяти, моей любви и моей боли. Повесив небольшой ключик от шкафа на цепочку, подаренную мне Димкой, я надела ее на шею, как свидетельство тому, что вся память о моем родном человеке находится у меня в груди. Затем я подошла к зеркалу и посмотрела на себя. С другой стороны зеркального полотна на меня смотрела грустная молодая женщина с аристократическими чертами лица, красивыми большими серыми глазами, длинными русыми волосами, перехваченными затейливой лентой в небрежный хвост, стройной фигурой и высоким ростом. Глядя на нее, я не узнавала себя. Куда делась та молодая капризная девчонка, которая топала ножкой, желая получать все и сразу, причем немедленно? Куда делся тот игривый взгляд, который разжигал интерес в любом мужчине, на которого он был направлен? Где та чарующая улыбка, которой та былая красавица одаривала окружающих? Ничего этого более не было во мне новой, прошедшей тот ад на земле, который просто смел с моего лица все то, чем ранее я была наделена. Горько усмехнувшись я закурила сигарету и выдохнула, выпуская густой клубок дыма в отражение зеркала, который окутал меня и затем так же быстро растворился в воздухе. В эту минуту я подумала, что я пока нахожусь в сизом дыме своего горя, но оно рассеется, обязательно со временем рассеется. Нужно только дать себе его, это время и все войдет в нужное русло.

Закрыв дверь в спальную, я прошла на кухню и выпила успокоительные капли, которые мне приписал врач. Затем прошла в гостиную. Улегшись на диван, я закрыла глаза и заснула, давая своей нервной системе восстановиться в сладкой неге сна, который в последнее время действовал на меня лучше, чем любое лекарство.

Глава 2

Проснувшись рано утром я увидела, что заботливо укрыта пледом. Встав с дивана, я тихонько вышла из гостиной. В квартире было тихо и я поняла, что отец уже уехал на работу. Состряпав на кухне себе незатейливый завтрак из яичницы и бутербродов, я заварила крепкий кофе. Наспех позавтракав и приняв холодный душ, пошла в гардеробную. Нужно было возвращаться к жизни. Выбрав элегантное красное платье и такие же туфли на каблуке, я оделась, собрала волосы в красивую прическу, схватила маленькую сумочку и вышла из квартиры, оставив ее томящую тишину за тяжелой дубовой дверью. Быстро сбежав по лестнице, я вышла на улицу и заскочила на заднее сиденье служебной машины моего отца, которая, как и прежде, ожидала меня возле дома, чтобы отвезти на работу. Подъехав к зданию управления, я выскочила из машины и, поблагодарив шофера, пошла внутрь. Идя гулкими коридорами в свой кабинет, я словно заново начинала все с нуля. Все осталось таким же вокруг, как и было. Но не было его, моего Димки, и я понимала, что для меня все теперь будет иначе. Что я сама по себе. Что я заново должна учиться жить без оглядки на те счастливые мгновения моей жизни, которые остались далеко позади. Пройдя мимо двух девушек, я краем уха услышала, как одна другой прошептала:

− Ишь ты, вырядилась как. Только недавно ребенка потеряла и мужа-красавца, а уже пестрая вся какая! Словно королева приперлась на работу.

Остановившись я кинула взгляд на девушек и увидела, что та, которая произнесла эти слова, была моей бывшей однокурсницей, Ниной Глебовой, которая все пять лет учебы с ней под одной крышей не упускала ни одного момента, когда могла меня задеть. Улыбнувшись я подошла к ней и проговорила, проведя рукой по рукаву ее ядовито-зеленого платья:

− А ты все такая же, Нина…ядовитая. Все так же брызжешь ядом и не преминешь укусить человека.

Затем я развернулась и гордо вскинув голову пошла дальше, звонко постукивая своими каблуками. Девушки за спиной что-то снова прошептали, но меня уже это мало волновало. Зайдя в кабинет, я поздоровалась с Валей и усевшись за стол спросила ее:

− Нина Глебова у нас работает?

− Да, она в новой группе, которую скоро будут забрасывать, − ответила девушка, ритмично постукивая по клавишам печатной машинки.

− В какой группе? – спросила я, разглядывая документы, которые необходимо было отнести на подписи.

− Да там, − отмахнулась Валя неуверенно и взяв папку со стола вышла из кабинета.

Поглядев вслед девушке, я встала и подойдя к ее столу, на котором лежала кипа папок с информацией об агентах, начала перебирать их. Найдя папку с надписью: «Нина Глебова», я открыла ее и начала перелистывать напечатанные листы. В самом конце небольшой стопки информации я увидела лист с напечатанными словами: «Немезида. Польша», внизу стояла подпись моего отца и дата, которая означала, что начало операции назначено через две недели. Нахмурив брови, я снова пролистала папку и положила ее на стол. Через пару минут вернулась Валя и испуганно на меня посмотрела, поняв, что я читала документы.

− Рассказывай, − строго проговорила я.

− Я не в курсе, Оля, правда, − заикаясь проговорила девушка.

− Что за группа, которую забрасывают в Польшу? – задала я еще один вопрос девушке.

− Оля, я ничего не знаю, ты же понимаешь это. Все, что могу тебе сказать, это то, что через две недели в Польшу отправится группа из трех человек, один из которых – Нина. Все остальное спроси у отца. Ты видела, что он подписывал допуск. Что это за операция, в какой город будет заброска и прочее, я ведь не знаю всего этого! − ответила девушка и села за стол с таким видом, будто бы я была надоедливой блохой.

Схватив папку, я быстро вышла из кабинета и поднявшись на третий этаж без стука влетела в кабинет отца, напугав его секретаршу, и швырнула папку ему на стол.

− Операция Немезида через две недели в Польше, это по фон Герцену? – едва сдерживая гнев спросила я.

− Оля, успокойся, − строго проговорил отец, убирая папку в стол.

− Успокоиться? Ты же сказал, что заброски группы не будет ближайшие два месяца!

− Д, я так сказал.

− Почему ты меня обманул?

− Я знаю, что ты хочешь, Оля. Но я такого тебе не позволю! – едва сдерживаясь, чтобы не потерять самообладание проговорил отец.

− Ты же знаешь, папа, что у меня личное. Ты не можешь мне отказать в таком!

− Ты не будешь в составе группы! Ты моя дочь! Я не отправлю тебя в дорогу, которая, возможно, будет в один конец! – тихо проговорил отец.

− Я уже на дороге в один конец, ты что, не понимаешь этого!? Я успокоилась только потому, что знала, что будет группа новая, которую ты будешь забрасывать туда. И я должна быть в ее составе! Если я туда не поеду, мне нет смысла жить, папа. Я должна отомстить, как ты этого не понимаешь?!! – начиная срываться на крик проговорила я.

− Нет! – твердо сказал отец и махнул рукой в сторону двери, давая понять, что разговор окончен.

− А я сказала да! – так же беспрекословно проговорила я.

− Ты вся в мать! Такая же упертая и своенравная! – гневно проговорил отец.

− Чем тебе мама не угодила?! Она жизнь свою посвятила тебе и твоей службе! Ты ведь только тем и жил, что строил свою карьеру, совершенно не замечая того, как она страдала! Ты сам виноват в том, что она ушла тогда к твоему другу! Ты даже меня забрал у нее, не давая видеться с ней!

− Я все ей дал, твоей матери! Что ей не хватало? Денег? Нарядов? Побрякушек? У нее все было! – заорал он на меня в ответ.

− Ей не хватало тебя. У нее сейчас ничего нет. Нет таких денег. Нет побрякушек! Но она счастлива с дядей Юрой. И она никогда о тебе ничего плохого не говорит, в отличие от тебя! – едва сдерживая слезы проговорила я.

Отец посмотрел на меня и видя, что я на грани срыва, подошел и обнял меня.

− Извини, дочка, я не хотел. Я просто не могу справляться с тобой, когда ты так себя начинаешь вести. Но ты же понимаешь, что я не могу отправить тебя в Краков. Я потеряю тебя и не переживу этого. Это опасная операция. Это не просто разведка. Это разведывательно-диверсионная группа под прикрытием будет. Это уже совсем другой формат, ты пойми! Все могут погибнуть. Я не подпишу твое назначение. У меня рука не поднимется! – хриплым голосом проговорил отец, держа меня за плечи и вглядываясь мне в глаза.

Я взяла лицо отца в свои ладони и сказала тихо:

− Папочка, если я не поеду, я погибну здесь. И вероятность этого больше, чем если я поеду в Краков и буду участвовать в операции. Фон Герцен забрал у меня все. Он убил меня уже тогда, когда отдал приказ расстрелять Димку. И там, подле него есть тот, кто слил информацию по нашим ребятам. Папа, я должна, понимаешь? Если ты сейчас не дашь добро на мое назначение, я доберусь до Кракова сама. Ты меня знаешь. Но в этом случае не будет гарантии точно, что я вернусь. Ты же понимаешь это?

Отец тяжело вздохнул и отошел от меня к окну. Так он стоял, отвернувшись от меня, несколько минут. Затем сел за стол и кивнул мне на стоящее напротив кресло, предлагая сесть.

− Хорошо. Лично я разрешу тебе участвовать. Но брать тебя в группу или нет, будет решать другой человек, − проговорил отец, теребя в руках перо.

− То есть ты так хочешь переложить на другого отказ мне? – гневно спросила я.

− Этот человек не послушает меня, если посчитает, что твоя кандидатура будет более подходящая, чем кандидатура Нины Глебовой, − проговорил отец, посмотрев на меня из-подо лба.

− Кто этот человек? – поведя бровью спросила я.

− Я вас познакомлю через пару часов, когда он приедет сюда, − уклончиво ответил отец.

− Спасибо, папа, − с облегчением проговорила я.

− Оля, операция опасная. Очень опасная. У тебя есть два часа на раздумья. Далее я подпишу твое назначение параллельно с Глебовой и дороги назад не будет, если тебя утвердят на это место.

− Папочка, ты же знаешь, что я ничего не боюсь. Ты хорошо меня воспитал. Кроме того, я военный переводчик и мое образование предусматривало то, что я могу оказаться на задании, которое, возможно, будет последним для меня. Хоть за два часа, хотя за два дня, я не передумаю. Я все решила для себя еще тогда, в больнице. И я очень рада, что ты понимаешь меня и даешь добро. Спасибо тебе, − проговорила я и слезы потекли по моим щекам.

− Рано говорить спасибо. Ты еще никуда не едешь. Я же тебе сказал, что не я буду решать, будешь ты в составе группы или нет, − строго проговорил отец, но по его глазам я видела, что он очень был расстроен тем, что я приняла такое решение. – А теперь иди к себе и жди. Секретарша вызовет тебя, когда будет необходимо, − добавил он, и я, чмокнув его в щеку, помчалась на первый этаж.

Зайдя в кабинет, я подошла к столу Вали и положив ей на плечо руку проговорила:

− Ты извини меня, что я так разговаривала с тобой. Когда я увидела папку, то просто не смогла совладать с собой, боясь, что отец хочет оградить меня от всего того, что касается смерти Димки.

Валя отодвинула стул и внимательно посмотрела на меня.

− Оля, ты взрослая девушка. Сейчас война и нужно уметь держать свои эмоции в узде. Нам всем сейчас нелегко. Мы все кого-то потеряли на этой войне или у нас у всех есть те, за кого мы очень сильно переживаем. Твоего мужа уже нет в живых, ты уж прости меня за эти слова, но есть те, кому еще жить и жить. Отец твой сильно за тебя беспокоился, когда ты в больнице лежала. Побереги его, ели уж сама себя не бережешь. И не лезь туда, куда ты так отчаянно рвешься, до добра это не доведет тебя, – строго отчитала меня Валентина и погрузилась в свои бумаги.

Я тоже погрузилась в свои бумаги и два часа пролетели как одна минута. К нам в кабинет зашла секретарша моего отца и пригласила меня зайти к нему. Быстро вскочив я помчалась на второй этаж. Постучавшись, я зашла к отцу и села напротив с немым вопросом.

− Скоро подойдет, − ответил он, как обычно словно читающий мои мысли. – Не передумала? – спросил он строго.

− Нет, наоборот, − едва сдерживая улыбку ответила я.

− Ну-ну…, − окинув меня неодобрительным взглядом проговорил отец и закурил трубку у окна.