Время не лечит

На берегу Алька села на скамейку под старой ивой, на которой они так часто сидели когда-то вдвоем, и горько заплакала. Хорошо, что здесь ее никто не видел, но даже если б это было не так, ей было бы все равно. Плыл над рекой теплый летний вечер, кричали чайки, долетали издалека голоса и смех отдыхающих людей, – словом, все было, как несколько лет назад, когда она была так молода и так счастлива…

Она плакала долго, но слезы не приносили облегчения, – ведь плачь не плачь, вернуть ничего нельзя. Дома родственники утешали ее, говоря, что время лечит, что все проходит, пройдет и это. Алька не верила. Да разве может время лечить? Оно только стирает из воспоминаний мелочи, фон, на котором вечно будет чернеть то, что стало для нее вселенской катастрофой. Дай волю памяти, – горе и через десять лет сожмет сердце так же больно, как теперь…

***

Когда-то она и ее Сашка жили здесь, в одном из новых домов на берегу реки. Все говорили, что они удивительно красивая пара. Молодые, неунывающие, в чем-то очень похожие, они так любили друг друга! Высокие, светловолосые, с улыбчивыми, добрыми лицами, эти мальчик и девочка даже у самых сдержанных и суровых вызывали невольную симпатию. Слишком юные, чтобы считаться взрослыми, слишком влюбленные, чтобы обращать внимание на разные досадные мелочи, они спешили жить так, словно все, что сегодня, – это в последний раз. Невольно поверишь, что слепые старухи-парки, прядущие нити судеб, знают все наперед, и это знание каким-то мистическим путем, подсознательно, передается людям…

Родители не возражали, когда совсем еще юный сын привел в дом свою девочку. Свадьбу сыграли скромно, обойдясь без регистрации, так как регистрировать их отказались по причине несовершеннолетия. Они этим особо не заморачивались. Веселые и беззаботные, как птицы, они вили свое гнездо: делали ремонт в своей комнате, обустраивались, обживались. Старики не могли нарадоваться на работящую, жизнерадостную невестку.

Еще больше они радовались, когда через год с небольшим у Альки родился сын, похожий и на мать, и на отца, такой же симпатичный и голубоглазый. Она была счастлива и думала, что все у них хорошо, и так будет всегда.

Юная мать с удовольствием возилась с ребенком, а молодого мужа, чтобы он не скучал, иногда отпускала к приятелям, – ведь с малышом она и бабушка прекрасно справлялись.

Их сыну было около года, когда все произошло… Катастрофа случилась внезапно. Однажды к Альке явилась доброхотка-подружка и, делая страшные глаза, рассказала шепотом, что у ее Сашки появилась другая девушка. Алька сперва не поверила ей. Да и как можно было поверить в такое? Это же совершенно невозможно! Ее Саша, влюбленный в нее по уши, так любящий сына, так гордящийся им, и вдруг – какая-то другая! Но это оказалось правдой, о которой знали уже все, кроме нее и стариков-родителей. Алька вскоре удостоверилась в измене самого дорогого для нее человека и была оскорблена ею до глубины души. Не долго думая, она забрала ребенка и ушла жить к своим родственникам. Родители Саши и он сам умоляли ее остаться, но она ничего не желала слушать. Вскоре в ее жизни появился другой парень. Она сошлась с ним, только чтобы отомстить за измену тому, кого так любила! Ей, похоже, это удалось… Жизнь потянулась, будничная и серая, без больших огорчений, но и без радостей…

Так прошло два с лишним года. За это время бывший гражданский муж Альки успел жениться. На этот раз у него все было, как положено: регистрация, свадьба и все остальное… Алька делала вид, что ей наплевать, а сама ревновала и плакала по ночам, представляя, как он целует другую. А еще через некоторое время его призвали в армию…

***

Александру оставалось совсем немного до дембеля, когда началась война в одной из «горячих точек». Он оказался там, и вскоре пришло известие о его гибели. Вертолет, на котором он летел с места боя вместе с другими сослуживцами, был подбит. Все погибли, тела не были найдены, так как машина взорвалась. Отпевали его заочно. Родители и молодая жена устроили поминки, на которые позвали и Алю. Она пришла и сидела в стороне, не поднимая глаз, чувствуя себя виноватой во всем, хотя вины ее не было, да никто ее ни в чем и не обвинял.

Потом снова нудно тянулось время… Алька ушла от своего второго парня. Последнее время они часто ссорились. Его раздражали ее вечно подавленное настроение и слезы по ночам. Теперь она жила одна, растила сына. Мальчишка рос во всем похожий на отца. Так говорила Сашина мать, время от времени навещавшая внука, да Алька и сама это видела. На нее порой засматривались молодые люди, но ей не был нужен никто, хотя даже мать Саши говорила: «Ни к чему молодой, здоровой и симпатичной женщине жить затворницей! Татьяна (законная жена ее сына) так не убивается. Уж встречаться стала с одним хорошим человеком. Мне, конечно, немного обидно за сыночка, но я молчу. Я ведь понимаю, что ничего теперь не поделаешь, а жить надо. Она молодая. Вот и ты брось так горевать. Теперь уж слезами не поможешь!»

Алька только улыбалась в ответ и согласно кивала головой, но ничего не меняла в своей жизни.

Когда исполнился год с гибели Саши, она пошла в церковь, хотя ее нельзя было назвать верующей. Заказав Сорокоуст, она постояла перед иконами, крестясь невпопад, неумело, потом вышла… Идти домой не хотелось. В этот день она долго бродила по парку, где они встречались когда-то, пока не дошла до этой вот скамейки под ивой. Ей вспоминалась их любовь, совместная жизнь, наивные мечты… Казалось, все это было недавно, только вчера. Вспоминалось только хорошее. Его измена, их размолвка, ее уход от него, – все стерлось, забылось, как сон.

***

Сидя на скамейке под ивой, она так ясно представила их первую встречу, счастливое лицо Сашки, свою тогдашнюю радость, что, закрыв лицо руками, заплакала еще горше. Вдруг совсем рядом послышались чьи-то шаги, и чужая рука легонько коснулась ее плеча.

– Да о чем же ты так плачешь, милая? – раздался участливый женский голос. – Может, помочь тебе чем? Так ты скажи! Вдруг я помогу? Я, случается, помогаю…

Алька всхлипнула и подняла голову. Перед ней стояла пожилая женщина. Лицо ее терялось в тени, отбрасываемой ветвями ивы. Сначала Альке хотелось сказать незнакомке что-нибудь резкое, типа: нечего, дескать, вам лезть, куда не просят! Но в голосе женщины были такая сердечность и такая искренняя теплота, она смотрела так участливо, что неожиданно Алька почувствовала ее своей, близкой, словно они были давно, очень давно знакомы. Женщина между тем достала из сумочки чистый платочек и протянула ей.

– На-ка вот, вытри слезы!

Алька послушно взяла платок и вытерла лицо.

Женщина опустилась на скамейку и погладила ее по голове, как ребенка.

– Ну, из-за чего же ты так плакала? – ласково спросила она. Алька отдала платок, прерывисто вздохнула, провела рукой по лицу и неожиданно для себя рассказала все…

Женщина молча выслушала ее. Она не охала и не ахала, не говорила слов утешения, но от нее исходило такое незримое тепло, спокойствие и доброта, что Альке вдруг стало хорошо и легко, словно она выплакалась наконец-то на груди близкого, родного человека. Они долго сидели, старуха все молчала, только ласково, успокаивающе гладила руки девушки. Потом стало темнеть, и Алька спохватилась, что надо идти.

– Простите меня, – смущенно сказала она, поднимаясь. – Вот видите, уже можно бы мне и успокоиться, а я все реву. И вам теперь настроение испортила, наверное… Пойду я!

– Постой! – сказала женщина, улыбнувшись. – Ничего ты не испортила! Подожди немного! Вот ты твердишь, что время не лечит… Это не так. Но если бы даже так было, запомни: время дает утешение! А что касается твоего горя… Я думаю, все не настолько плохо. Что-то мне говорит: не погиб твой Сашка. Вернется он, слышишь? Ты только верь в это! Ну вот, улыбнулась! Вот и умница! А теперь иди!

Алька встала и пошла. Отойдя шагов на десять, она оглянулась, но на скамейке уже никого не было.

С тех пор прошло около трех лет. Вероятно, незнакомка была права, – Алька уже не так остро чувствовала свою потерю. Сынок ее рос и радовал мать каждый день чем-нибудь новым. Она посвящала ему все свободное время. Замуж она не вышла, – не было никого, кого она смогла бы любить так, как Сашку, а меньшего она не хотела. Кроме того, в глубине души у нее все время теплилась призрачная надежда на его возвращение. Умом она понимала, конечно, что слова сердобольной старушки вряд ли стоит принимать всерьез, но ничего не могла с собой поделать…

Однажды, когда она, забрав ребенка из садика, подходила к дому, ей навстречу с лавочки у подъезда поднялась мать Саши. Лицо женщины было бледным и взволнованным, она улыбалась, а в глазах стояли слезы. Дрожащей рукой она протянула Альке мятый, оборванный листок бумаги. Это было письмо Саши, немыслимыми путями дошедшее наконец до родного дома…

Да, представьте! Та старая женщина оказалась права: он был жив! Кто она? Откуда она взялась? Что это было вообще? Случайное совпадение или чудо? Этого Алька так и не узнала. Да ей было и не до того! Главное, он, ее Сашка, живой!

Оказалось, что во время боя его отбросило взрывной волной и засыпало землею и мелкими камнями. Вертолет поднялся в воздух без него. Раненный, оглушенный, Саша попал в плен, а потом получилось так, что боевики продали его какому-то горцу, который хотел обменять его на кого-то из своих родственников. Обмен не состоялся, и солдат все это время томился в плену.

***

Спустя некоторое время Александра разыскали, в числе других пленных обменяли на захваченных боевиков, и он, к неописуемой радости своих родных, вернулся домой.

***

Стоит ли говорить, что он и Алька уже много лет вместе? Они живут дружно и счастливо. У них растут двое сыновей и красавица-дочка…

О верной любви и предательстве

Когда Никита взял свой чемодан и вышел, даже не попрощавшись, Таня стояла, отвернувшись к окну и тупо, без единой мысли смотрела на дождевые капли, которые скатывались по стеклу, оставляя мутные серые полоски. Дождь все усиливался, а когда хлопнула дверь подъезда и высокая мужская фигура шагнула под открытое небо, превратился уже в настоящий ливень.

«Он же весь вымокнет, простудится! – испуганно встрепенулась Таня. – «Как можно! В одной-то рубашке!»

Она сделала движение, чтобы бежать следом, тащить мужу плащ, зонт, вернуть… Но трезвый и горький голос в душе остановил: «Брось! Что тебе до него теперь! Пусть катится! Его и без тебя согреют и обсушат!»

Таня глубоко вздохнула, вытерла глаза и стала смотреть дальше. Она видела, как муж добежал до остановки и прыгнул в отходящий автобус.

Дверь медленно затворилась, машина тронулась с места и скрылась за завесой льющейся воды, но Таня продолжала стоять и смотреть, пока звонок в дверь не отвлек ее от этого бесполезного занятия.

«Вернулся?» – молнией сверкнуло в сознании. Она бегом бросилась к двери, распахнула ее и бессильно опустила руки: на пороге стояла соседка Маня, Манюня, из квартиры напротив.

Бойкая и веселая, как всегда, она ввалилась в прихожую, бесцеремонно толкнув Таню плечом.

– Ой, Танька! Что я тебе сейчас скажу! – с ходу начала она. – Ты не представляешь, что мне рассказали сегодня…

– Да ты пройди сначала, потом уж рассказывай, – холодно перебила ее Татьяна, отстраняясь. Она терпеть не могла, когда вторгались в ее «личное» пространство.

На Мане не терпелось поделиться:

– Представь себе, зазнайка эта преподобная, Настя, вчера… Ой, а что это ты какая-то не такая? Что случилось-то? Ты что, ревешь, что ли? С Никиткой поссорились?

– Не поссорились мы. Все нормально. Просто он от нас ушел, – безжизненным голосом начала Таня. Замолчала на миг и вдруг вскрикнула:

– Насовсем ушел! Бросил он меня!

Упав на диван, она зарыдала, заплакала в голос. Меньше всего ей хотелось бы, чтоб об уходе мужа узнала эта болтушка Маня, но уж получилось так, как получилось.

– Да как же это может быть? Брось, это совершенно невозможно! От слова «совсем»! – лепетала добрая Манюня, бегая и хлопоча вокруг, стараясь ее приподнять и заглядывая в лицо. – На-ка вот, водички попей! Ты же побледнела вся, как бумага прямо! Ну, перестань, не плачь так! Перестань! Сейчас ваш Гошка из школы придет! Ты его перепугаешь до смерти!

Напоминание о сыне подействовало, хоть и не сразу. Татьяна села и замолчала, но нервная дрожь, бившая ее, никак не могла уняться, и только после того, как Маня напоила ее водой, валерьянкой и еще какими-то сердечными каплями, она смогла немного успокоиться и встать. Ноги подкашивались, словно ватные. С помощью соседки она дотащилась до ванной, включила холодную воду и умылась. В висках стучало, но слезы потихоньку иссякли. Она насухо вытерла лицо и вернулась в комнату. Маня обрадовалась и присела к столу. Было видно, что ей не терпится расспросить, что да как. Однако помертвевшее, бледное, застывшее лицо Татьяны ее пугало.

– Я чай заварю, ладно, Тань? Выпьешь чашечку? – спросила она непривычно робким голосом.

– Заваривай! Что уж там! Будем чай пить!

– А у меня дома коньячок есть! Хочешь, сейчас притащу?

– Тащи!

Спустя некоторое время они сидели и пили чай. Манюня успела плеснуть в чашки из небольшой плоской бутылочки. Потом подумала, вытащила из серванта маленькие рюмки и налила по полной.

– Ты с ума сошла! – сказала Таня.

– Выпей одну! Пей, как лекарство пей! А то ты до смерти себя доведешь! Когда мой от меня ушел, мне только это и помогло, – Маня всхлипнула, – я ведь его, паразита, тоже любила!

– Так и спиться можно! – возразила Татьяна.

– От одной рюмки не сопьешься. А больше я тебе не дам, – сказала экономная Манюня, крепко заворачивая пробку.

Татьяна, морщась, выпила коньяк и почувствовала, как постепенно разливается по телу тепло, тяжелеют и расслабляются руки…

Она вздохнула и откинулась на спинку дивана. Случившееся словно отдалилось куда-то. Даже стало казаться, словно все это происходит не с ней, а с кем-то другим, а она только наблюдает за всем со стороны…

Лицо Манюни, доброе и участливое, приблизилось к ней. Было видно, что соседке ужасно не терпится все узнать.

– Слушай, Тань, а с чего ты взяла, что он насовсем ушел? – решилась наконец она. – Ну, погуляет немного и назад явится! Не он первый, не он и последний! Ты же его столько лет ждала! Не может он тебя бросить! Это уж вовсе не по-честному будет! Не по-человечески! Сколько лет ты ждала-то его? Восемь? Девять! Ничего себе!

Таня кивнула.

– Гошке месяц был, когда его забрали. Он на радостях, что сын родился, напился и допустил ту аварию, на заводе… Трое по его вине погибли. Ему еще больше светило… Если бы не Екатерина Петровна, его мать, не знаю, что бы я делала, когда его посадили. Она мне во всем всегда помогала.

– Слушай, а она в курсе, что он от вас свалил? Ты ей звонила?

– Нет. Я не знаю… Вряд ли он ей сам скажет! Но она всегда за нас с Гошкой горой стоит!

– Ну, так что ж ты? Звони ей сейчас же! Пусть на своего сыночка повлияет! Приструнит его!

– В самом деле! Что это я так растерялась, что о ней не подумала? Я не буду звонить! Я к ней побегу! Ты Гошку покорми, как он придет! Ладно?

– Ладно, ладно! – закивала Манюня, обрадованно улыбаясь.

Таня поспешно оделась и, забыв взять зонтик, побежала к свекрови. В душе у нее затеплилась хоть какая-то очень слабая, но надежда…

Дождь все не унимался. Таня вспомнила о зонтике, только когда уже выскочила из подъезда и вернуться за ним не решилась. Она не была суеверной, но какое-то атавистическое чувство не позволило ей это сделать. «Не сахарная, добегу!» – подумала она, шагая, не разбирая дороги, по лужам. Холодные капли брызгали ей на ноги и плащ. Густые темно-русые волосы Тани намокли и липли ко лбу мокрыми прядями. Плащ и даже платье под ним быстро промокли. В небе время от времени гремело, и дождь принимался лить с новой силой. Но разгулявшаяся стихия словно разбудила ее от дурного сна. Она даже приободрилась и немного успокоилась.

Таня не считала себя слабой. Те годы, что она провела без мужа, видя его только в редкие дни свиданий, молодые, самые лучшие годы, она была сильной. И она была верна своему любимому. Она была сильной, работая и растя сына, преодолевая повседневные трудности. Она жила надеждой и ожиданием счастья. И вот – получи! Нежданный, жестокий удар от человека, в котором она была уверена, выбил ее из колеи. «Но это была минутная слабость, – уверяла она себя, спеша под дождем к свекрови. – Я смогу с этим справиться!»

Свекровь, добрая и искренне привязанная к ней и внуку, наверняка ей поможет. Никита глубоко уважает мать и не посмеет ее ослушаться. Ну, мало ли что случается! Его временное увлечение быстро закончится! Он вернется, а она найдет в себе силы забыть обиду и простить его…

Таня улыбнулась, мысли ее обратились к их мальчику, Гошке. Ему шел двенадцатый год. Вот уже два года, как отец вернулся домой, но до сих пор сын держится с ним холодно и отчужденно. Никита ровен с мальчиком, но особой любви не выказывает, как это ни огорчает Таню. Что ж, его можно понять, – ведь сын рос без него. Он не носил его на руках, не играл с ним, когда Гоша был малышом, не переживал, когда он температурил и болел. Бабушка, любящая внука без памяти, утешала Таню, говоря, что со временем отец и сын узнают друг друга ближе и подружатся. Таня верила ей. Как быть теперь?

«Ничего ему не скажу! Ни к чему ребенку об этом знать. Никита подурит и вернется!» – уже почти уверенная в этом, мысленно твердила себе Татьяна, поднимаясь на лифте на восьмой этаж, где жила свекровь. Вода капала на пол с ее мокрой одежды так, что на полу лифта образовалась небольшая лужица. Таня взглянула на нее и только сейчас почувствовала, как вымокла и замерзла. Хороша она будет, когда ввалится в чистую и опрятную квартиру Екатерины Петровны! Она попыталась поправить волосы и одежду, но ей это плохо удалось. Лифт наконец остановился, двери с металлическим лязгом отворились…

«Ладно, как уж есть! – подумала она. – Только бы не напугать нашу бабушку!»