© Наталья Аннеева, 2022

ISBN 978-5-0059-3512-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родные не близкие

Если среди ночи в твоей комнате вдруг раздастся чей-то плач, сопровождающийся невнятным бормотаньем, сон наверняка улетит от тебя с быстротой молнии. Улетел он и от Нонки. Проснувшись от непонятных, совершенно неуместных в сонном покое дома звуков, она некоторое время лежала, оцепенев, таращила глаза в темноту и недоверчиво прислушивалась. Кроме нее, плакать было некому. Она была в доме одна. Мама и брат Колька уехали к бабушке два дня назад и вернуться должны были только послезавтра. Живущая во дворе собака Найда, которую она ночами иногда пускала в дом, пропала с вечера по своим делам, ждать ее надо было не раньше утра. Отец не жил с семьей уже лет пять, поэтому Нонка его принципиально не вспоминала. В свои почти 16 лет она была человеком бескомпромиссным и отца, бросившего семью ради чужой красивой тетки, считала предателем.

Она не боялась оставаться одна в доме, одиноко стоящем на окраине небольшого степного села, буквально тонущего в вишнево-яблоневых садах. Народ у них здесь был добродушный и положительный. Вот только место, где располагалось село, слыло не совсем обычным. Ходили слухи, что порой здесь происходят необъяснимые наукой явления. Благодаря этому со стародавних времен тянулись сюда те, кто занимался всякой, с точки зрения просвещенных людей, ерундой: предсказаниями, гаданиями или целительством. Забегая вперед, надо сказать, что в 90-е годы экстрасенсы определят здешнюю местность как «место силы». Но время описываемых событий от 90-х отделяет еще более десятка лет.

Нонка была с детства наслышана о разных таинственных местных происшествиях, и это ее всегда слегка напрягало. Поэтому, хотя она и не особенно верила во всякую чертовщину, необъяснимые звуки в темноте ночи реально испугали ее. А тут еще некое легкое дуновение пронеслось вдруг по комнате и коснулось ее волос… Вдобавок что-то явственно где-то, совсем поблизости, прошуршало… Может, за окном? Нонка с вечера прикрывала его, но, возможно, створки распахнуло ветром?

Девчонка поднялась с постели, накинула халатик и подошла к окну. Так и есть! Окно открыто! Привстав на цыпочки, Нонка толкнула створку и высунулась наружу. Там было темно, как бывает летом только на юге. В черноте неба мерцали звезды, кажущиеся очень большими и близкими. Они не просто мерцали, сегодня они как-то особенно сияли и перемигивались! Это было очень красиво. Нонка невольно залюбовалась на них, забыла о своем страхе и почти совсем было успокоилась… Но внизу, под окном, вдруг раздался чей-то шепот… Высунувшись из окна еще больше, девчонка вскрикнула от удивления: там, прижавшись к стене дома, сидел человек, не очень различимый в ночи…

– Кто здесь? – громко спросила Нонка.

Фигура зашевелилась.

– Эй! Кто ты? Что ты тут делаешь?

В ответ раздалось жалобное всхлипывание.

– Помочь тебе? Чего ты ревешь?

Ответа не последовало, но человек, что сидел там, в темноте, как-то уж очень жалко скорчился и вдруг заплакал отчаянно, в голос. Это заставило Нонку забыть о своем страхе и броситься к двери…

Спустя несколько мгновений она стояла под окном. Ее глаза быстро адаптировались к темноте, и в прислонившейся к стене фигуре она узнала Лику Свирину, девчонку из параллельного класса.

– Лик, ты чего? Что случилось-то? – тревожно спросила она, осторожно коснувшись плеча Свириной.

Когда-то давно, совсем в детстве, они играли вместе, но с тех пор прошло много времени. Теперь при встрече они только перебрасывались иногда парой слов. Лика отлично училась и была серьезной, умненькой девочкой, порой даже слишком умненькой и рассудительной, чего о Нонке сказать было нельзя. Она-то уж почти всегда руководствовалась эмоциями и часто сначала делала что-либо, а потом думала. Мать не раз говорила ей, что она из тех, кому «умная мысля приходит опосля». Но зато Нонка была веселой, доброй и отзывчивой. Если кому-то нужна была помощь, она никогда не отказывалась помочь. Это располагало к ней даже самых заносчивых и гордых девчонок. Поэтому стоит ли удивляться, что Лика, у которой что-то стряслось, прибежала именно к ней?

Лика на мгновение перестала плакать и подняла голову. В свете, падавшем из окна, стало видно ее зареванное и несчастное лицо. Нонка наклонилась к ней:

– Что ты здесь сидишь, Лика? Пойдем-ка лучше в дом!

Она решительно взяла Лику за руку и потянула за собой.

– Я одна сегодня ночую, мама и Колька уехали. Хочешь – можешь у меня переночевать. Ты что, со своими поссорилась, что ли? – спрашивала она по дороге. – Ну, не реви! У тебя мама классная, и отец добрый! Завтра помиритесь! А то можно и сегодня пойти, если ты хочешь! Я тебя провожу…

Они поднялись на веранду. Нонка включила свет, усадила Лику на старенький диван и села напротив.

– Ничего ты не понимаешь! – всхлипнула Лика, напрасно вытирая заплаканные глаза, потому что слезы продолжали и продолжали из них катиться.

Нонка взяла с плиты чайник, налила в чашку воды и протянула ей:

– Выпей и успокойся! После расскажешь, что за горе у тебя, а сейчас хоть глоточек сделай… Пей, а то я сейчас тоже зареву!

– Тебе-то чего реветь? Ты – счастливая, не то, что я! – вдруг зло крикнула Лика и снова заплакала.

В это время на крыльце раздались торопливые мужские шаги и кто-то осторожно постучал.

Нонка нерешительно посмотрела на Лику…

– Не открывай! – прошептала та. – Ни за что не открывай!

Нонка осторожно подошла к двери и прислушалась… За дверью было слышно чье-то частое, тяжелое дыхание и шарканье ног. Потом стоящий там человек развернулся и так же поспешно пошел прочь. Шаги простучали по лестнице, прошуршали по траве и затихли…

Нонка повернулась к Лике. Та молча смотрела на нее большими заплаканными глазами. Лицо у нее было бледное и несчастное…

– Не знаю, кто это был. Похоже, мужчина какой-то, – сказала Нонка, – но он уже ушел…

Лика посмотрела на нее и ничего не ответила.

– Ты не хочешь рассказать, что случилось?

– Нет. Давай спать ложиться, – пробормотала Лика, отворачиваясь. – Я переночую у тебя?

– Ночуй. Мама с отцом тебя искать не будут?

– Ничего. Пусть поищут! Так им и надо!

– Из-за чего ты на них так рассердилась? Они же волнуются!

– Не твое дело! Много будешь знать… Я тут, на диванчике, лягу, а ты – ты к себе иди!

Она легла, пристроив голову на диванный валик, и отвернулась к стене.

Нонка принесла из маминой комнаты подушку и одеяло, положила на диван и посмотрела на Лику. Та, похоже, немного успокоилась.

– Свет выключай! И отправляйся к себе, оставь меня в покое! Слышишь?

Нонка повернула выключатель.

– Грубая ты, Лика, какая-то сегодня. Не личит это тебя, – сказала она уже в темноте и, помолчав, добавила, – спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – донесся до нее сдавленный, глухой голос Лики. Похоже, та снова начинала плакать. Нонка постояла немного, вздохнула и ушла, оставив дверь слегка приоткрытой.

Ей не сразу удалось уснуть, но, уснув наконец-то, она спала так крепко, что не слышала, как Лика незадолго до рассвета встала и тихонько вышла из дома. Когда Нонка проснулась, ее ночной гостьи на веранде уже не было. Подушка и аккуратно свернутое одеяло лежали на диване.

Нонка пожала плечами и вышла на крыльцо. Раннее погожее утро охватило ее свежей прохладой. Ничто, казалось, не напоминало о ночном происшествии. Листья росшей у дома яблони были густо покрыты капельками росы. Роса была и на траве. Все было как всегда, вот только на недавно покрашенных ступеньках крыльца виднелись следы от больших мужских ботинок. Очевидно, их оставил неизвестный, что приходил ночью…

Собаки во дворе не было. Нонка свистнула и прислушалась, но все было тихо. Найда отсутствовала, иначе она уже примчалась бы на свист.

«Ну, и ладно! – подумала Нонка, вспомнив о Лике. – Ушла и ушла! Хотя могла бы и разбудить, кажется! Попрощаться хотя бы!

В душе она была обижена Ликиным молчаливым уходом, но думать об этом ей было некогда. У нее было много дел в доме и в огороде. Субботний день обещал быть жарким. Надо было полить огурцы, помидоры, перцы и синенькие, вымыть полы в доме и вообще прибрать все перед приездом матери и брата.

Она быстро перекусила и принялась сперва за поливку, торопясь закончить ее пораньше, чтобы брызги воды успели просохнуть на листьях до того, как солнце поднимется выше и начнет жарить по-настоящему.

Когда последние грядки были уже политы, явилась грязная и донельзя довольная Найда с задушенным зайцем в зубах. Заяц был совсем маленький, с бурой спинкой, и Нонке стало его жалко, но Найда смотрела на нее такими гордыми и счастливыми глазами, что Нонка не стала ее ругать. Да это было бы и ни к чему! Зайцев за последний год развелось так много, что они осмелели донельзя и зимой часто забегали в сады и портили своими зубами стволы молодых яблонь.

– Ну, поймала, так и ешь его, охотница! Чего я-то с ним делать буду? На место, на место иди! И свой трофей с собой забирай!

Найда, склонив голову на бок, с обидой посмотрела на хозяйку, но потом подумала, встряхнулась и убежала в сарай, прихватив добычу.

Только Нонка успела проводить ее глазами, как скрипнула калитка и раздались чьи-то легкие шаги. Через несколько мгновений из-за угла дома показалась Лика Свирина. Она была спокойная, в нарядном платье и красивая, как никогда. Ее русые волосы были аккуратно причесаны, и вообще вся она выглядела решительной и собранной, как спортсмен перед прыжком.

– Привет! – сказала она.

– Привет! – улыбнулась Нонка, вопросительно глядя на нее.

– Мне поговорить с тобой надо…

– Говори, я слушаю…

– Нет, давай в дом пройдем! Твои еще не приехали?

– Только в понедельник утром приедут…

Они вошли в дом. На залитой солнцем веранде уже было жарко, и Нонка пригласила Свирину в свою комнату. Как почти взрослая, она занимала ее одна. Мать спала в угловой – маленькой и уютной, а Колька – в большой, которую они гордо именовали залом. Там был телевизор, по которому он смотрел мультики, поэтому эта комната особенно ему нравилась.

В комнате Нонки стояла кровать с блестящей никелированной спинкой, шкаф с книгами, пара стульев и старенький письменный стол. Девчонки сели на кровать, заправленную синим жаккардовым покрывалом.

– Ну, говори! Я слушаю! – сказала Нонка, приветливо глядя на Лику.

– Не богато вы живете! – сказала Лика. – Я думала, у вас лучше… Все-таки у тебя мать с образованием – учительница…

– У нас все есть, что нам надо! – сказала обиженная Нонка.

– Не много же вам надо!

– Ну, знаешь! – рассердилась Нонка. – Ты вот что: говори, зачем пришла, да и иди себе, если тебе у нас не нравится!

– Ладно, Нонк, ты не обижайся! – примирительно сказала Лика. – У нас ведь еще беднее: стол да стулья, да печь посреди хаты. Правда, и у вас посреди… Все не так, как у тех, кто в городе живет…

Она замолчала и молчала долго.

– Может, тебе чаю налить? – спросила Нонка, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Не надо. Я дома пила… Знаешь, зачем я пришла?

– Зачем?

– Хотела позвать тебя завтра с собой. Я в город хочу поехать. Поедешь?

– Да у меня и денег нет… Мама только на хлеб оставила, а в город ехать – в один конец билет целый рубль стоит!

– Я тебе дам. Вот, гляди!

Лика сунула руку в карман и вытащила несколько десятирублевых купюр.

– Откуда у тебя столько деньжищ?

– У Нины взяла. Это мои, собственные. Мне отложенные.

– Почему ты мать по имени называешь?

– Многие так родителей называют! Что тут такого?

– Глупо это и как-то не по-человечески!

Лики пожала плечами и вдруг выпалила:

– Не родители они мне вовсе! Я вчера это узнала. В «Доме малютки» они меня взяли!

Она опустила голову, и слезы покатились по ее щекам…

Нонка изумленно уставилась на нее. У нее все слова словно вдруг разом вылетели из головы, и она сидела теперь, не зная, что сказать. Лика, отвернувшись от нее, вытирала слезы, шмыгая носом. Тикали ходики, за окном лениво взлаивала Найда, с реки доносился гул мотора спешащей в низовья «Ракеты»…

– Так ты из-за этого вчера так плакала? – заговорила наконец Нонка.

Лика молча кивнула.

– Как ты узнала?

– Бабка Петруниха сперва сказала. Она Вовку своего лупила, он ревел, как резаный, я и вступилась.

«Как вам не стыдно? – говорю. – Что вы его бьете, словно он вам не родной?»

Ну, она и давай кричать: «Ты-то, детдомовская, вообще помалкивай! Из милости тебя взяли Нинка с Петром на свою голову! Еще наплачутся от тебя!».

– Я, как услышала такое, онемела вовсе! Только стою и гляжу на нее… А она плюнула на землю, Вовку схватила и в дом к себе…

– И ты ей поверила? Вот дурная! – засмеялась Нонка. – Эта ж Петруниха вообще шарлатанка! Она гаданием и ворожбой занимается. Я видела: к ней даже из города приезжают. Ей врать – дело привычное!

– Не поверила я сначала… Подумала, что она так по злости сказала. Пришла я домой… А там мама с отцом. Они как раз с работы вернулись. Я рассказала им все… Мама посмеялась и сказала, как и ты, что нашла, дескать, кого слушать! Поцеловала меня… «Наша, – говорит, – ты дочка, и ничья больше!»

А я смотрю на нее и мне все страшнее делается: она врать-то не умеет совсем, по ней сразу видно, если она соврать пытается…

Отец – тот ничего не говорил, сидел только все и хмурился… Потом, правда, пошутил, что он, дескать, сам, лично, меня в капусте нашел!

Ну, посмеялись мы и разошлись кто куда.

Я во двор сперва ушла, а потом в комнату к себе вернулась, легла и читать стала. Читаю и слышу вдруг, как отец говорит маме: «А может быть, надо сказать ей, Нина, как оно на самом-то деле? Все равно ведь узнает правду от кого-нибудь, и тогда еще хуже выйдет!»

Я вскочила – и обратно, к ним! Отец даже чашку уронил – не думал, что я в доме. Смотрят они на меня, белые оба, и молчат…

Громкий стук в оконное стекло заставил Лику замолчать. Она закусила губу, встала и направилась к окну, однако Нонка опередила ее и быстро отдернула занавеску. Нестарый еще, крепкий мужчина с загорелым симпатичным и взволнованным лицом глянул на нее снизу вверх. Это был Петр Свирин, отец Лики. Нонка открыла окно.

– Наша – у тебя? – отрывисто спросил Свирин.

Нонка кивнула.

– Пусть выйдет!

Нонка снова кивнула и повернулась к Лике.

– Лика! Папа тебя зовет… Пойдешь?

– Не пойду! Скажи ему, пусть уходит!

Нонка повернулась к окошку. Похоже, Свирин все слышал. Его лицо казалось таким расстроенным, что Нонке стало жалко его.

– Дядька Петр! – заговорила она поспешно. – Вы заходите, у нас дверь открыта. Заходите, пожалуйста, я выйду, а вы разговаривайте, сколько вам нужно! Идите, Найда не тронет, она добрая!

Свирин кивнул и отошел от окна. Было слышно, как он идет вдоль стены дома. Прибежавшая из сарая Найда тявкнула на него пару раз и успокоилась, приветливо повизгивая. Нонка хотела встретить гостя, но Лика загородила ей дорогу.

– Предательница! – прошипела она. – Вот уж не ожидала от тебя такого!

Она подскочила к окну. Если бы можно было выпрыгнуть, она бы выпрыгнула, но окно было почти на высоте человеческого роста, под ним густо росла малина. Лезть в малинник в тоненьком платье и с голыми ногами было немыслимо.

– Что ты, Лика, с ума сошла? Вовсе уж ты какая-то дикая сегодня! – сердито заговорила Нонка. – Подумаешь, обидели девочку! Да у тебя классные родители, если хочешь знать! Моя мама их в пример другим ставит! Даже если они тебе не родные, так все равно любят тебя и заботятся о тебе, как о самой настоящей родной! Столько лет тебя растили! Одевают вон, как куклу…

Она возмущенно фыркнула и побежала в прихожую.

«Тебе бы моего папашу, – сердито думала она по дороге, – который нас знать не хочет!» В ее душе нежданно такой горькой волной поднялась не затихающая обида на отца, что она даже всхлипнула.

Дядька Петр уже входил в дом. Ботинки он снял у крыльца.

– Ночью натоптал я тут у вас, – извиняющимся голосом сказал он. – Ты не сердись, ладно?

– Я не сержусь! Да вы проходите, дядька Петр! Лика там, в комнате.

Нонка спустилась во двор и села в тени, под яблоней. Найда улеглась у ее ног и тяжело вздохнула. Она чувствовала, что хозяйка чем-то опечалена и жалела ее. Она вообще была очень чуткой и понятливой собакой. Нонка недаром в шутку называла ее подружкой. Она притянула к себе красивую голову Найды и стала гладить по длинным шелковистым ушам…

***

Впрочем, вскоре двери на крыльцо отворились, поспешно вышел дядька Петр. За ним, опустив голову, шла Лика. Они быстро прошли мимо Нонки, очевидно, не заметив ее, но дойдя до угла дома, Лика остановилась и, оглянувшись, обежала глазами двор. Нонка встала и подошла к ней. Глаза Лики были заплаканы.

– Ты никому ничего не рассказывай, ладно? – шепнула она Нонке.

– Ладно! Ты домой?

– Нет. Я после к тебе приду, завтра не получится, наверное, а сейчас идти надо…

– Лика, ты идешь? – уже у калитки нетерпеливо крикнул дядька Петр. Увидев Нонку, он махнул ей рукой. Лицо у него было расстроенное и озабоченное.

– Иду, иду! – отозвалась Лика и заспешила к нему.

Нонка долго смотрела, как они идут рядом по дороге, и рука Лики доверчиво лежит в крепкой руке отца. Она вспомнила о своем непутевом папаше и вздохнула. Непреходящая обида на него заставила ее отвернуться. Стараясь подавить в себе невольное чувство зависти к Лике, она вернулась в дом и занялась уборкой.

Уже поздно вечером к ней забежала ближняя соседка, тетка Клава, работающая нянечкой в местной больничке. Попросив коробок спичек, которые у нее нежданно, будто бы, кончились, она уселась на веранде и битых полчаса болтала о всякой ерунде. Потом вздохнула и перешла к тому, что ее, собственно, больше всего интересовало.

– А чего это у тебя Свирины утречком делали? – вроде невзначай спросила она. – Я видела, как они выходили от вас.

– Ничего не делали. Лика ко мне просто так пришла, а потом отец за ней зашел, и они ушли.

– А-а-а! Нину-то Свирину еле живехонькую сегодня в больницу привезли, Петро и привез. Насилу ее отходили!

– Что с ней?

– Астма у нее! Уж так прихватило, так прихватило! Вся синяя была! Дочка-то сейчас подле нее сидит, а вечером отец ее сменить хотел… Нина-то – она ведь баба больно хорошая, добрая! В войну была санинструктором. Совсем девчоночкой на фронт добровольцем ушла… Уж после войны Петро и она поженились. Дружно жили, ничего… Вот только детишек долго у них не было. Застудилась, видно, Нина в войну, болела часто. Но потом сынок у них родился, да только недолго совсем прожил! Не знаю, что там у него было… Когда он заболел, его в город лечиться отправили. Он все в тамошней больнице лежал. Нина с Петром сначала ездили к нему, а потом вовсе в город перебрались. Нина медсестрой в больницу устроилась, чтоб ближе к сыночку быть. Да вот только не смогли его спасти, помер, бедняжка…

– Я и не знала, что у Лики брат был.