– В первый раз, – зевает Хлынов. – Скорее всего, отказ будет. Из прокуратуры. В возбуждении уголовного дела. А он, чудик, радуется. Да-а-а… До отпуска-то сколько еще? Июнь, июль… Да и толку? Все равно на дачу ехать. А там не разлежишься. Дом старый, участок большой. Работа всегда найдется.

– Дача – это шашлыки, – мечтательно говорит дежурный. – Шашлыки, водочка…

В этот момент дверь открывается, и в помещение входит мужчина – высокого роста, широкоплечий, с приятным лицом, которое немного портит нос картошкой. На лоб падает светлая прядь. Лоб высокий, брови вразлет. Мужчина подходит к окошечку, за которым сидит дежурный, и говорит:

– Я это… Того… Сдаться хотел.

– Чего? – переглянувшись, хором тянут дежурный и Хлынов.

– Ну, это… Явка с повинной.

– И что же ты, парень, натворил? – улыбается Хлынов. – С тещей подрался? Любимого ее попугая в сортире утопил? Давай колись!

– Я это… того… – Мужчина мнется. – Мобилы воровал.

– Мобилы? – настораживается Хлынов.

– Ага, – радостно подтверждает мужчина. – На улице, у баб. У кого шнурок с шеи срывал, у кого сумочку… это… того… Ну, отбирал. Но я только мобилы. Денег не брал.

– И сколько уже отобрал? – щерится Хлынов и делает незаметное движение к двери. Он по эту сторону стекла, а мужчина по ту.

– Пять! – все так же радостно говорит мужчина.

– Ну, это ты врешь! – Хлынов бесшумно отпирает дверь и тянет за ручку. У него четыре заявления от потерпевших. Все они – женщины. Заявляют о том, что на них напал неизвестный и силой отобрал мобильные телефоны. Описание сходится. Высокого роста, широкоплечий, лицо приятное, а вот нос картошкой. Две женщины упоминали о татуировке на правой руке. Хлынов бросает осторожный взгляд на пальцы мужчины, которыми тот теребит свой замечательный нос, и чувствует, как по спине бегут мурашки. От предвкушения удачи.

– Точно – пять.

В этот момент Хлынов открывает дверь. Теперь он в двух шагах от мужчины. Машинально прикидывает: тот выше ростом, в плечах шире.

– Точно – пять?

– Ага!

Хлынов незаметно перемещается поближе к объекту. В этот момент на пульт дежурному поступает звонок. Глянув за стекло, тот что-то коротко отвечает. Хлынов надеется, что правильно. Опытный сотрудник.

– Как же тебя пропустили? Через проходную?

– Так я это… того… так и сказал. К начальнику, мол. С повинной.

Мысленно Хлынов матерится. Понаберут всяких! А если террорист придет? С дежурным связались с пятиминутной задержкой. Что их отвлекло там, на проходной? На девочек засмотрелись? Красивые девочки мимо ходят. Май. Жара. Юбочки короткие, туфельки на шпильках, походка волнующая. Бдительность и притупляется. Вызвать на ковер и…

– Я документ показал, – с гордостью говорит мужчина.

– Паспорт?

– Ага!

– Значит, паспорт у тебя с собой? Давай.

Мужчина послушно лезет в карман и протягивает Хлынову паспорт. Тот открывает документ и читает:

– Пенкин Анатолий Иванович. Четырнадцатого июля шестьдесят шестого года. Место рождения деревня Сосенки… Это где ж такая?

– Далеко.

– Понятно, что не близко. Э-э-э… А регистрации-то у тебя нет! Анатолий Иванович! На каком основании проживаешь в столице?

Пенкин невольно вздыхает:

– Так это… того…

– Ну, понятно. – Хлынов хлопает его по плечу. – Пойдем, поговорим. Насчет регистрации.

– А как же насчет мобил? – Пенкин растерян.

– И за это тоже. Кстати, я не представился: оперуполномоченный Хлынов Олег Александрович. Уголовный розыск.

– Ага. – Пенкин морщит лоб. – Это… Так мне к вам!

– Ко мне, – соглашается Хлынов. – А я только что жаловался, что праздники кончились! Так вон же он: праздник!

Анатолий Пенкин смотрит на него озадаченно. И идет к лестнице на второй этаж. Хлынов пропускает его вперед. Оборачивается, смотрит через плечо на дежурного и подмигивает. Тот широко улыбается. Удача! Явка с повинной! Пенкин-то простак! Сколько бы его ловили? Нападал он преимущественно в сумерках, особых примет нет. Разве что татуировка на правой руке… Но мало ли на свете «Толянов»? Именно так и написано на пальцах у Пенкина. И кто его надоумил прийти с повинной?

Пенкин и Хлынов идут по длинному коридору. Анатолий крутит головой, читает надписи на дверях и бессмысленно улыбается. Хлынов невольно думает: «А может, он это… того? Сумасшедший?» Всякое бывает. Наговорит на себя, признается во всех смертных грехах, а по нем, оказывается, психушка плачет.

Они входят в кабинет, на дверях которого табличка: «Уголовный розыск». Хлынов усаживается на стул и гостеприимно говорит:

– Ну, садись, Пенкин Анатолий. Будем составлять протокол.

– Ага.

Пока Хлынов раскладывает на столе бумаги и ищет ручку, Пенкин смотрит на него с готовностью. Первым делом Хлынов переписывает паспортные данные. Потом зевает:

– Ну-с, как говорится, приступим. К уголовной ответственности раньше привлекался?

– Ага, – кивает Пенкин.

– Что «ага»? – Хлынов поднимает голову.

– Так это… того… Все равно ведь узнаете.

– Опа! Значит, имеешь судимость? Когда отбывал наказание?

– Так это… уж восемнадцать лет, как освободился!

– Судимость, значит, давно погашена. А подробности?

– Так это… за драку. Выпили мы, пошли в клуб, на танцы. Там выпили еще. Ну и… Сам не помню, как вышло, – разводит руками Пенкин. – Очнулся в участке. Оказалось, помяли городских маленько. А одного – сильно. Инвалидом он остался.

– Причинение тяжкого вреда здоровью из хулиганских побуждений. Понятно. Сколько отсидел?

– Три года. Вроде как ранее не судимый, да и пацан еще зеленый был. Снисхождение, значит. Минимум дали. Должен был в армию идти, а тут…

– Пошел под суд, потом на зону. Понятно. Ну, вышел ты, а дальше?

– Так это… В деревне жил. Потом в Москву подался.

– И давно ты в Москве?

– Да уж лет десять.

– На нелегальном положении, значит. Как решаешь проблемы с законом?

– Так это… – Пенкин смотрит на капитана в упор. Взгляд его невинен, как у младенца. Глаза серые, ресницы светлые, пушистые. Вдруг меж них мелькает искорка, словно бы втайне Пенкин потешается над своим собеседником. Впервые в душу Хлынова закрадывается сомнение. А так ли он прост, этот Пенкин?

– Ну-ну, договаривай.

– Как-то решаю, – бормочет Пенкин. Понятно: взятки дает. А деньги откуда?

– Работаешь?

– Ага! – вновь оживляется Анатолий. – На стройке. Рабочие руки повсюду требуются. Строится Москва. А я и каменщик, и плотник, и в электрике малость соображаю. Работаю. Как не работать?

– Живешь где?

– Квартиру снимаю. Хрущоба под снос, первый этаж. Цена сходная.

– Хозяева, понятное дело, о судимости не знают.

– Почему не знают? – удивился Пенкин. – Свои же.

– Понятно. Тоже из мест не столь отдаленных. Рыбак рыбака… Больше закон не нарушал? Я имею в виду, не находился ли ты под следствием?

– Не-а.

– Точно? Не врешь?

– Богом клянусь, начальник! Ни-ни! Жил тихо.

– А как же с мобилами вышло?

– Бес попутал. Я ж говорю: запишите явку с повинной. Работы не было, ну и я…

– Когда украл первый телефон?

– В начале ноября. – Тон Пенкина резко меняется. Теперь он серьезен. Хлынов тоже: все сходится. Первое заявление от потерпевшей поступило в ноябре. Анатолий морщит лоб: – Точную дату не помню. Праздники, выпить захотелось. А денег нет. С работой перебои.

– Праздники какие?

– Как какие? Ноябрьские! Красный день календаря!

– Так ты за коммунистов? Ноябрьские-то отменили!

– Э-э-э, начальник. Не отменили, а добавили. Теперь с четвертого можно начинать. И аккурат по восьмое.

– Логично. Значит, ты пьешь?

– Точно!

– Ты – алкоголик?

– Да ты что?! Какой же я алкоголик?!

– Но телефон украл, когда трубы горели. Что со вторым?

Далее Пенкин подробно рассказывает, как воровал у доверчивых гражданок мобильные телефоны. Мужик он симпатичный, потому женщины подпускали его близко, с некоторыми он даже знакомился перед тем, как ограбить. И заявляли они скорее от обиды, потому что имели на Пенкина виды. А тот обманул ожидания, оказался обычным вором. Хлынов подозревал, что потерпевших было гораздо больше. Пенкин говорит о пяти украденных телефонах. Врет? Заявлений четыре. Надо дать объявление на телевидение. Фото, видеосъемку. Может быть, его и опознают.

– Кто надоумил тебя прийти с повинной?

– Так это… – Пенкин запнулся. Теперь его гладко выбритые щеки заливает румянец, взгляд затуманивается. Хлынов отмечает, что мужик и в самом деле симпатичный. Бабам такие нравятся. Только вот нос. Кажется, что взят с чужого лица и приставлен к Пенкину. «Какая же глупость этот нос!» – невольно думает Хлынов. Анатолий Пенкин ловит этот взгляд, и лицо его внезапно меняется. Он трогает нос и с усмешкой смотрит на Хлынова: – Бывает.

– Что бывает?

– Любовь, говорю, с человеком бывает. – И вновь перед Хлыновым простачок, парень из деревни Сосенки. – Вот и со мной тоже. Случилось, да. С повинной прийти меня Натаха надоумила. Сожительница моя. Не расписаны мы с ней. Я ж хотел, как у людей. Предложение сделал. А она: «Ты, Толик, бандит. Не пойду я за тебя замуж».

– Ты ей рассказал о кражах?

– Так это… Ну… Я ж с ней так и познакомился!

– Не понял?

– Чего тут не понять? – в свою очередь удивляется Пенкин. – Ограбить я ее хотел. Подкатился к бабе, то да се. Потом цап за сумочку. А она смотрит на меня своими глазищами и спрашивает: «Может быть, вам еще денег дать? Может быть, вам мало?»

Хлынов тупо смотрит в протокол. Что-то не вяжется. Натаха. Сожительница. «Может быть, вам еще денег дать?» Что он несет, этот Пенкин?

– Кем она работает? Наталья… Как там ее?

– Алексеевна. Чусова. Так вы что, Натаху хотите допрашивать?! Ни слова больше не скажу!

– Нам все равно придется с ней поговорить. Где она работает? Где проживает?

– У меня покамест и проживает. На съемной квартире. А работает… Салон красоты у нее. Содержит.

– Значит, твоя сожительница богата?

– И что с того?

– Зачем же ты телефоны воруешь?

Вопрос ставит Пенкина в тупик. Какое-то время он смотрит в окно и что-то соображает. Потом грозит Хлынову пальцем:

– Э-э-э, начальник! Ты меня не путай! Телефон я когда увел? В ноябре! А с Натахой когда познакомился? В феврале! Аккурат под двадцать третье! У меня по праздникам конфуз случается. Причем по патриотическим. Выпить хочется, ну сил нет! За процветание Отечества. Выходит, я Родину люблю. Как думаешь, начальник, будет мне за это от суда скидка?

– Хватит чушь нести, Пенкин. И не тыкай мне. Давай по сути. Вы знакомы каких-нибудь три месяца, а ты уже сделал ей предложение? – удивляется Хлынов.

– А чего тянуть? Вижу – своя в доску. Деревенская.

– Погоди, погоди. А как же салон красоты? Деревенская девушка – владелица салона красоты? На «вы» обращается к мужчине, пытавшемуся ее ограбить? Что-то не вяжется, Пенкин.

– Так когда она в Москву-то приехала? Уж лет десять прошло! Или пятнадцать!

– Так десять или пятнадцать?

– Ты что думаешь, начальник, я эти три месяца подробности ее биографии уточнял? – откровенно смеется Пенкин. – Делать мне больше нечего! Или у тебя с этим проблемы?

– Но-но! Ты мне, во-первых, не тыкай. А во-вторых…

– Точно: проблемы, – с удовлетворением говорит Пенкин. – Во до чего мужика довели! Все жизнь наша поганая! А радио включишь, так там через каждые десять минут: «Проблемы с потенцией, эрекцией, эякуляцией…»

– Заткнись!

– Понял.

– Давай по сути. Значит, твоя сожительница отказала тебе под предлогом, что ты бандит, и велела прийти с повинной.

– Ну уж ты скажешь! Велела! Я сам так решил. Отсижу – и женюсь на своей Натахе.

– Ты соображаешь, Пенкин, сколько тебе придется сидеть? Учитывая твое криминальное прошлое?

– Так когда это было-то? Э-э-э, начальник! Шалишь! Судимость-то давно сняли! И как же явка с повинной? Ведь я сам пришел! Сколько бы вы меня ловили?

– Думаешь, суд это учтет?

– Натаха свидетельницей выступит, – уверенно говорит Пенкин. – Расскажет про нашу с ней любовь. Много не дадут. Путаешь ты меня, начальник.

– А я думаю, лет пять. А то и больше.

– Да ты что, начальник! Пять лет! А пусть бы и пять, – неожиданно говорит Пенкин. – Зато потом – с Натахой на всю жизнь.

– Думаешь, она тебя будет ждать?

– Будет, – с уверенностью говорит Пенкин.

– Ох, какого мы о себе высокого мнения!

– Проблемы с потенцией, эрекцией, эякуляцией? – прищуривается Пенкин.

– Заткнись!

«Либо он идиот, либо… великолепный психолог! А здесь просто ваньку валяет. Нет, показалось. Так не бывает. Человек ворует мобилы. Сто процентов: его опознают. Бред какой-то!»

– Прочитай протокол, – Хлынов разворачивает составленный документ на сто восемьдесят градусов и пододвигает его к Пенкину. Несколько секунд Анатолий смотрит в бумагу, потом говорит:

– Все верно. – И берет ручку.

– Да ты прочитай сначала.

– Я вам верю, – все с той же непонятной усмешечкой говорит Пенкин и медленно, словно только-только научился писать, выводит: «С моих слов записано верно».

– Ты писать вчера только научился? – возвращает ему должок Хлынов. За потенцию.

– Руку недавно сломал, – охотно поясняет Пенкин. – Пальцы не так срослись. Как заново писать учусь.

Хлынов внимательно смотрит на его правую руку. Большой и указательный пальцы и в самом деле кривые. Татуировка «ТОЛЯН». О которой упоминали потерпевшие. На каждом пальце по букве. Первые две уехали куда-то в сторону. Ручку Пенкин держит очень неуверенно.

– Где ж ты сломал руку? – подозрительно спрашивает оперуполномоченный. – На стройке?

– Зачем на стройке? Подрался!

– Слушай, Пенкин! Ты мне это брось! Сразу говори: что за тобой числится?

– Меня отметелили, с меня же и спрашивают! – Пенкин обиженно захлопал ресницами. – Какая-то сука каблуком кованого ботинка на пальцы наступила! А рука-то уже была сломана! У меня от боли в глазах помутилось! Месяц в койке валялся! Думаете, у меня медицинская страховка есть? Как срослось, так и срослось! Пришлось, между прочим, опять мобилу красть! На лекарства не хватало!

Все правильно: последнее заявление от потерпевшей датировано концом апреля.

– А что же ты у Натахи денег не попросил? – ехидно спрашивает Хлынов. – Проблемы с потенцией?

– А при чем тут рука? – невинно спрашивает Анатолий.

– Я тебя про деньги спрашиваю, а не про руку! Вот ты говоришь, что, познакомившись с Натахой, два месяца из койки не вылезал. Любовью, мол, с ней занимался. А теперь получается, что один месяц из этих двух лежал с переломами, полученными в результате драки. И что выходит?

– Выходит, за месяц управился.

Взгляд Пенкина чист, как у младенца. Терпение Хлынова на исходе. В камеру его. Теперь никуда не денется. В рамках уголовного дела они докопаются до правды. Времени у Хлынова – вагон! Главное, есть печка, от которой можно плясать. Чистосердечное признание. Чье? В чем? А это мы еще посмотрим!

В раю

…Полчаса в ожидании, до того как умереть. До того, как оказаться в аду. Полчаса в чистилище, чтобы все как следует вспомнить и осмыслить. Где была сделана ошибка? И когда? Ведь до того был рай. Все так считали: я живу в раю. Как у Христа за пазухой. Христос, разумеется, это мой муж. Михаил Конанов. Кормилец и поилец. Многим захочется узнать, где я такого отхватила восемнадцать лет назад. А я вам сейчас расскажу. Как выйти замуж за миллионера – рецепт от Галины Конановой, в девичестве Зайкиной.

Если вы захотели получить миллионера готовеньким, все гораздо проще и… гораздо сложнее. Проще, поскольку не придется с ним нянчиться, убеждать его в том, что у него все получится, успокаивать, когда случаются провалы, гладить по голове, когда он сопит носом, словно обиженный ребенок. Лучше прийти на готовое. Тогда вместе со свидетельством о браке вы получите в единоличное пользование сложившуюся личность, сильного, волевого человека, который смотрит на мир с высоты своих миллионов. Но эта сильная личность знает себе цену, порою ее завышает, и вам придется принять правила игры. Приспособиться. Стать тем, кем он хочет вас видеть, и получить то, чего хотите вы. Деньги и все, что на них можно купить. За исключением того, чего на них купить нельзя, это и будет счастье.

Если же вы решили «слепить» миллионера своими руками – вы пойдете моим путем и в итоге рискуете остаться ни с чем. У разбитого корыта. И не потому, что были ненасытной, как старуха из сказки Пушкина. Скорее были и остались рыбаком. Который выловил золотую рыбку, но в итоге остался с носом. Его использовали и выкинули, как ненужную тряпку. Потому что он так и не обзавелся бабочкой и фраком. Не вырос в… Ну, в кого-нибудь. И перестал соответствовать.

…Двадцать лет назад я вот так же, как сегодня, ехала на вокзал. Ведь все возвращается на круги своя. Тогда в моих руках тоже был огромный чемодан. Только не красный, а бурый, как старый медведь, завалившийся в зимнюю спячку. Студентка второго курса гуманитарного института Галя Зайкина досрочно сдала сессию и поехала на маленькую родину. Десять часов на поезде – и я дома. На втором курсе я все еще была невинной девочкой с круглыми карими глазами, темными волосами, заплетенными в тугую косу, и на вид никто не давал мне больше шестнадцати. Даже на фильмы для взрослых пускали с трудом, когда подруги замолвят словечко. А ведь мне уже девятнадцать, думала тогда я! Старуха!

И вот эта «старуха» тащила чемодан по подземному переходу на Павелецкий вокзал, обливаясь слезами. Потому что опаздывала на поезд. Непредвиденные обстоятельства: авария на дороге и огромная пробка. Где-то на середине длиннющего перехода я поняла, что опоздала. Мой поезд уже ушел. Теперь надо сдавать билет, ругаться с кассиром, добывать новый. С билетами в каникулы проблемы. Я села на чемодан и зарыдала. Мне теперь придется тащиться с этой неподъемной махиной обратно в общежитие, потом идти на переговорный пункт, успокаивать маму. Ведь телеграмма уже улетела: она меня ждет. А потом сидеть без дела и без денег в студенческой общаге, а две разгульные девицы в соседней комнате устроят очередную пьянку, и ко мне будут ломиться всю ночь подозрительные типы. Сессия для соседок только-только началась, и если они будут обмывать каждый сданный зачет и экзамен, да еще пяток завалят… Ничего себе перспектива! Я, невинная девочка, отличница, даже на студенческие дискотеки не хожу, стесняюсь. Жить неделю в квартире, которую соседки превратят в притон! Кошмар!

Я сидела и ревела, оплакивая загубленные каникулы, и тут над моей головой раздался голос:

– Девушка, что случилось?

Я подняла голову и увидела его. Двадцать лет назад мой муж еще не был таким грузным, хотя сложение у него плотное, а аппетит отменный. Тогда ему было двадцать девять, живот только намечался, мешки под глазами отсутствовали, и он еще не был таким занудой. А в данном случае оказался моим спасителем.

– Что случилось? – повторил он. – Вас кто-то обидел?

– На поезд опоздала, – всхлипнула я. – А меня утром мама ждет. Я уже отправила ей телеграмму.

– Давайте мы сделаем вот что… – Он на минуту задумался. – Сейчас пойдем ко мне, я живу в двух шагах, позвоним по межгороду вашей маме, попьем чаю и решим, что нам делать дальше.

– А билет? – всхлипнула я.

– Это я беру на себя, – улыбнулся он.

Еще во времена строительства развитого социализма мой муж проявлял чудеса расторопности. Поэтому в бизнесе потом оказался как рыба в воде. Я была такая наивная девочка, что сразу же согласилась на его предложение. Мне и в голову не пришло, что это может быть маньяк, вор, насильник. Что я рискую. Да и времена тогда были другие. Встречались, конечно, и маньяки, но в принципе людям верить было можно. Я поднялась, мужчина подхватил чемодан (тогда еще у него не было одышки) и легко понес его в сторону, противоположную выходу к вокзалу. Я засеменила за ним.

– А как вас зовут? – спросила я его широкую спину.

Он обернулся и с улыбкой сказал:

– А я разве не представился? Михаил. Конанов Михаил Евгеньевич. Паспорт показать?

Он точно был не маньяк. Я робко спросила:

– А разве у вас с собой паспорт?

– А зачем я, по-вашему, очутился на вокзале? Брал билет.

– Вы куда-то уезжаете?

– Да. В командировку.

Мы шли по длинному переходу. Он нес чемодан и отделывался короткими репликами.

– Ой, а я вас не отвлекаю?

– Поезд завтра. Утром.

– Утром… – повторила я. Отныне мне предстояло стать его эхом. Если бы я знала тогда, чем все это закончится!