Когда пришла настоящая слава, оглушительный успех, мне уже неловко было ее гнать. Тем более потом, когда мои гонорары взлетели до небес и денег стало слишком много. Неприлично много. Когда меня начали атаковать журналисты, перед каждым интервью я безумно нервничала. А Лара без конца повторяла: «Не бойся, все будет хорошо…» Как заведенная. И по-прежнему с беззаветной преданностью кидалась на моих врагов…

…А ту собаку кто-то из жителей поселка потом пристрелил…»

Вот и все. Ни слова о романе между мужем и Ларой. Неужели же не знала? Или не хотела знать? А ведь ее обманывали в собственном доме! Собака-Лара умела не только лаять, норовила стянуть чужое. Чужого мужа, чужую славу. Но, быть может, Сабине было все равно? Она любила другого. Но почему тогда жила с Сабуровым? Почему не подала на развод? Жанна терялась в догадках. Ведь все так просто! Жить надо с тем, кого любишь, предавших друзей и мужей выгонять немедленно. Непонятно…

Пока она понимала только, что надо как можно быстрее встать на ноги. Олег Николаевич осматривал ее ежедневно, и, заметив разложенные на столе рентгеновские снимки, она каждый раз спрашивала:

– Ну, как?

– Лучше, чем я думал. Ты переросла свою болезнь. Это случается. Но операция необходима.

– И когда? – с нетерпением спрашивала она.

– Скоро.

…Прошла неделя. Сабуров звонил, интересовался, как идут дела, Лара ни разу. Никто из них так и не приехал. Зато внимания, которое уделял ей Олег Николаевич, хватало с лихвой. Жанна уже поняла, что в клинике он не главный, она принадлежит не ему, но ни к кому не относятся с таким уважением и с такой любовью. Все медсестры поголовно в него влюблены, что уж говорить о пациентках! Олег Николаевич был кандидатом медицинских наук, практикующим хирургом. То есть материал для докторской нарабатывал в операционной, где его замечательные нервные пальцы работали без устали. Его невозможно было застать в кабинете, он ходил по палатам, осматривал больных, лично присутствовал при перевязках. Казалось, ничто не может пройти мимо его бдительного ока. Потому и успех оказался таким впечатляющим, и деньги в клинику текли рекой. Был ли он богатым человеком? Жанна на это надеялась, хотя и не видела, куда бы он мог тратить деньги. Работа стала для этого человека всем. Хорошо, что он так и не пошел в киноартисты!

Наконец настал день операции. Рано утром медсестра принесла стаканчик с горькой жидкостью темного цвета и сказала:

– Ну, вот и дождалась! Анализы в порядке, сердечко у тебя хорошее. Олег Николаевич готовится. Скоро придут за тобой. Ты не бойся.

– Я и не боюсь, – удивилась Жанна. Олегу Николаевичу она верила, как Богу. Как же можно в таком случае любить его обычной, человеческой любовью? Никто этого не понимает. А жаль. Больше всего его самого.

Она думала о нем, о его замечательных руках по пути в операционную. Ее везли на каталке, прикрыв до подбородка белоснежной простыней. В операционной оказалось прохладно. Свет шел откуда-то сбоку, в центре же сгустилась темнота. Жанна начала мерзнуть. На стол, над которым нависла круглая многоглазая лампа, смотрела без страха. Присутствующие в операционной люди были деловиты без суеты и малейшего волнения. Наконец появился Олег Николаевич с лицом, закрытым маской. Жанна попыталась улыбнуться ему, но он не ответил. Глаза остались холодными, спокойными. Она поняла, что время улыбок прошло, готовится что-то серьезное. И тут вспыхнула лампа. Теперь все сосредоточилось в центре, где находился операционный стол.

Уже лежа на столе, она мелко-мелко дрожала. Не от страха, а от холода. Врач-анестезиолог поглаживала ее руку в месте локтевого сгиба, искала вену.

– Рукой поработай, – услышала Жанна.

И изо всех сил стала сжимать и разжимать кулак, пока самой не сделалось жарко. Укола Жанна почти не почувствовала. Но сон пришел не сразу.

– Считай, – сказала ей анестезиолог.

– Один, два, три, четыре, пять…

Снов не было. Был провал в темную пещеру. Она падала, падала долго, пока ноги не коснулись дна. Потом в темноте появились мерцающие огоньки. А вдалеке яркий свет, он постепенно усиливался и приближался. Пещера стала заполняться людьми. Она изо всех сил пыталась понять, кто это? Что за люди? Возможно, тот человек с хмурым лицом, одетый в оранжевый жилет рабочего-путейца, – ее отец. А та старушка в вязанке и телогрейке – бабушка. Ее давно нет в живых. И отца нет тоже. Уже много лет. И вот они пришли, стоят, смотрят. Молчат. Ждут. Но чего? Ей захотелось с ними поговорить, спросить, в чем дело? На мгновение сердце пронзила острая боль, но она не успела даже испугаться. И почувствовала, что свет становится ярче, а тело, которое он обволакивает, удивительно легким. Это оказалось не страшно, наоборот, приятно. Она вдруг почувствовала свободу. Господи! Как же это прекрасно!..

– Ну, давай, девочка, давай! Возвращайся!

Кто это? Кто встал вдруг между ней и светом? И зачем делать так больно? Не надо возвращаться… не хочу…

– …остановка сердца… непонятно… Олег Николаевич, что это?

– Перенапряжение… четыре часа операция шла… она умница… справится…

Не хочу! Но как же так? Значит, не все? Зачем ей надо вернуться?

– Давай, давай. Рано тебе еще. Не любила, не жила. Ну, умница! Почти справилась! Кислород ей подавать не прекращайте. Пусть отдышится. Жанна, все уже! Слышишь? Все!

Это еще не все. Это только начало. Потому что больно. Очень больно. И эта боль надолго. Ее вновь везли по коридору, потом бережно переложили на кровать. Но, как ни старались, от боли она вновь потеряла сознание. Словно со стороны видела, как медсестра набирает лекарство в одноразовый шприц. И вновь провалилась в забытье. Так продолжалось несколько дней. Ее то и дело бросало в жар, и сон приходил душный, влажный.

Теперь уже забытье ничем не напоминало пребывание в темной пещере. Впереди – ни долгожданного покоя, ни света, только новая боль, которая неизбежно сопутствует жизни. Вскоре жар прекратился, но стало очень холодно. Она барахталась в ледяной воде, где-то у самой поверхности, куда пробивался солнечный свет, и время от времени ей приходилось выныривать, чтобы глотнуть свежего воздуха. Иногда волны ласково качали ее, порою бросали из стороны в сторону, накатывали так, что она захлебывалась соленой водой. Кажется, это были слезы. Так она плавала еще несколько дней, пока очередной волной ее не выбросило на берег. Пришлось открыть глаза.

Рука болела в месте локтевого сгиба. Из вены торчала игла. Жанна подняла глаза. Капельница. Понятно: кормят ее. Сколько же еще так будет продолжаться?

– Доброе утро, – улыбнулась находившаяся в палате медсестра. – Очнулись? Замечательно! Хорошая новость! То-то радости будет! Вашим здоровьем интересуются каждый день.

– Кто? – с трудом выговорила она.

– Мужчина, который представляется как Сергей Сабуров. – И женщина в белом халате взглянула на нее с откровенным интересом. Имени Сабины не прозвучало, но… Но персонал клиники давно уже приучили не задавать бестактных вопросов, Жанна же от комментариев воздержалась. Еле заметно вздохнув, медсестра добавила: – И еще ваша мама звонила.

Сабуров, значит? Ну, этот из вежливости интересуется. А мама… Как она узнала? Ах да! Сабуров! Сообщил. Из города, должно быть, звонила. Или…

– Я скажу Олегу Николаевичу. Правда ведь он гений?

– Я хочу есть. Можно?

– Сейчас, сейчас. Все скажет Олег Николаевич.

И женщина в белом халате выпорхнула из палаты…

…Теперь каждый день он начинал обход с ее палаты. И задерживался подолгу, иногда в ущерб другим пациентам. Жанна его не понимала. Те, знаменитые, нужны людям. А она? Зачем с ней так возиться?

– Ты должна почувствовать боль в ногах, – говорил Олег Николаевич, завершая осмотр. – Боль – это жизнь.

– Я смогу ходить?

– У тебя просто нет выхода. Каламбур, да? Ну, улыбнись!..

…Первым ее навестил Сабуров. Приехал один, без Лары, без детей. Вошел в палату, посмотрел, попытался улыбнуться:

– Ну, как дела?

– Разве вы не видите. Лежу вот.

– Хорошо выглядишь, – промямлил он.

– Врете! – не выдержала Жанна. – Ну почему вы все время врете!

– А сама-то… То есть я тебе фруктов принес. Соки.

– Спасибо, здесь хорошо кормят, – и Жанна посмотрела на него враждебно. И вдруг спросила: – Как поживает Лара? Вы еще не поженились?

– Да с чего ты взяла, что я…

«Врете! И снова врете!» – закричал ее взгляд. Сабуров надолго не задержался. Улизнул, как только в палату вошла медсестра с подносом, на котором лежали ампулы и шприцы. Жанна почувствовала ненависть. Скоро он женится на Ларе! Как же этому помешать? Ну, как?!

На следующий день у нее зашевелились большие пальцы ног. Но от Олега Николаевича она это скрыла. Для него такое событие праздник, но, если зашевелятся и другие пальцы, праздник будет гораздо значительнее. И она старалась. Очень старалась.

Меж тем миновала уже середина сентября, выдавшегося в этом году удивительно теплым, мягким. Можно было подолгу гулять на территории клиники, вдыхая запах хвои, которой не грозило осеннее увядание. Вечнозеленые сосны стояли прямые, устремленные ввысь, как свечи на именинном торте. Люди, рождавшиеся здесь заново, не спешили обратно в большую жизнь. Сама обстановка располагала к размышлениям, воспоминаниям, к неспешным передвижениям и долгим разговорам. Но Жанна спешила. И потому старалась изо всех сил.

Олег Николаевич проводил с ней много времени. Порой сам вывозил на прогулку в инвалидном кресле, развлекая разговорами. Жанна удивлялась: где он только находит время? И почему возится с ней? А ему, казалось, нравилось делать первые записи на чистом листе, которым стала отныне ее жизнь. Он спешил, пока не вмешались другие. Боялся, что те, другие, окажутся плохими людьми и испортят девочку. О, если бы он узнал о ее проделках! О том, как она попала в дом Сабурова, каким способом получила деньги на операцию! Но Жанна скорее дала бы отсечь себе руку, чем рассказала ему правду.

Частенько она думала о его жене. Угадала или нет?

И однажды они встретились. Олег Николаевич сопровождал Жанну на прогулке, они уже возвращались, когда на дорожке появилась модно и дорого одетая брюнетка. Она подходила, и Жанна чувствовала, как его рука, лежащая на спинке кресла, напрягается. Олег Николаевич невольно замедляет шаги.

– Так вот ты где, Олег! – сказала брюнетка, подойдя к ним. Жанна не смогла удержаться от завистливого вздоха: красивая! Очень! Понятно теперь, куда он тратит деньги! Эти вещи, должно быть, дорого стоят! А камни у нее в ушах! Как ярко они сверкают!

Брюнетка тоже бросила на нее внимательный взгляд. И тут же успокоилась – не конкурентка. В инвалидном кресле, ноги прикрыты пледом. Там, под пледом, наверняка скрываются отвратительные шрамы. Б-р-р-р. И брюнетка невольно одернула юбку на длинных стройных ногах.

– Лола, ты зачем приехала? – спросил Олег Николаевич.

– А что, нельзя? Я скучаю!

– Но я на работе.

– Пока я вижу только, что ты гуляешь по парку. В сопровождении девицы.

– Она моя пациентка. И не будем об этом.

– Что ж… Ты спросил, зачем я приехала? Олег, ты наверняка забыл, что у нас билеты в театр! На сегодня! Я предупредила няню. Начало в семь. Между прочим, уже половина пятого! А тебе еще надо поужинать и переодеться.

– А спектакль интересный? – спросил он.

– Какая разница? Премьера же! Модный режиссер! Мне с таким трудом удалось добыть билеты! Там будут все! Ты понимаешь? Все! – с придыханием сказала брюнетка.

– Хорошо, я приеду. Прямо в театр, – покорно ответил Олег Николаевич.

– Ну, уж нет! Я без тебя не уеду! Я знаю, чем это кончится! Очередная срочная операция, отключенный мобильный телефон, и я вновь поеду в театр одна! Есть у меня муж или нет? Один раз можно уйти с работы на два часа пораньше? Олег! Отвечай!

– Послушай, мы не одни…

– Да?

– И у меня и в самом деле много работы.

– Работы? Я знаю, что это за работа! Я…

– Едем, – оборвал ее Олег Николаевич. И Жанне: – Я сейчас пришлю к тебе медсестру. Извини.

И ушел вместе с Лолой. Жанна опять ничего не поняла. На следующий день во время прогулки не удержалась и спросила:

– Олег Николаевич, за что мужчины любят таких женщин, как Лола? – Чуть не сказала «Лара». А в сущности, какая между ними разница?

– Любят? – удивился он. Потом спохватился: – Ах да, конечно. Любят. А почему бы мне ее не любить? Ты сама все видела. Она красива, образованна и неглупа. Она – хорошая мать. И хорошая хозяйка. У меня замечательный сын, и я счастлив. Да, счастлив. Она защищает меня от всех женщин, которые… И что такое любовь? Любовь – это, в сущности, иллюзия. Наши фантазии о человеке, который и десятой долей всех приписываемых ему замечательных качеств не обладает. Человек взрослеет, становится мудрее, и ему хочется поменять одну иллюзию на другую. Он вырастает из старой, как из платья, которое давно уже ему мало. Насчет Лолиты у меня нет никаких иллюзий. Я с самого начала шел на это сознательно. Я хирург. Мне нельзя жить иллюзиями.

– Олег Николаевич, а вдруг вы полюбите кого-нибудь по-настоящему?

– Я? Полюблю? Кого? Женщину, которую вылечу и она всю жизнь будет жить иллюзией, будто обязана мне всем? Я всего лишь делаю свою работу. Неужели же я смогу привязать ее к себе чувством благодарности? Нет, это исключено. Никаких романов с пациентками. А других женщин в моей жизни нет. Разве что коллеги по работе. Но быть рядом с утра до ночи, вместе находиться в операционной и видеть, как ее руки… Какая любовь это выдержит? Нет, мой выбор оптимален. У нас с Лолой прекрасная семья. Она – замечательная женщина. Не все же такие счастливцы, как твой Сабуров. Ему выпало счастье быть любимым по-настоящему и так же страстно любить. Он – благородный человек. Заботится о тебе. И я уверен, что у тебя тоже все сложится хорошо. Ты встанешь на ноги, выйдешь замуж, родишь детей и будешь жить долго и счастливо.

– Ну вот! Начали за здравие, а кончили за упокой!

– Да не наоборот ли?

– Вы сначала правду говорили, а теперь врете.

– Да зачем тебе правда? Думай, что жизнь прекрасна, и радуйся ей! В девятнадцать-то лет!

– Ничего в ней нет прекрасного, – нахмурилась Жанна. – Потому что все хорошие люди обязательно несчастны. Как вы.

– Ну, ты зря записала меня в несчастные. У меня есть любимая работа. Я счастлив, когда мои пациенты выздоравливают…

– У меня на ногах пальцы шевелятся.

– Что?! Давно?!

– Уже несколько дней. Сначала только большой, а теперь…

– Почему же ты молчала?!..

…И дело быстро пошло на поправку. Он радовался как ребенок и казался таким счастливым! Ведь все прочие возвращались к нормальной жизни, а Жанна начинала ее заново. И Олег Николаевич втайне гордился своим творением. Потихоньку она стала вставать, держась за кресло. Пять минут, десять, полчаса… Сначала ноги дрожали и подгибались, и она, обессиленная, падала обратно в кресло и с трудом переводила дыхание. Первые полчаса, проведенные ею на ногах, они с Олегом Николаевичем праздновали, словно второе рождение.

Когда вновь приехал Сабуров, Жанна встретила его стоя. И с вызовом посмотрела ему в глаза. Визит продлился недолго. Через день, в субботу, Сабуров привез в клинику ее мать.

Та по случаю праздника нарядилась в мохеровую кофту с нашитыми крупными блестками и накрутила волосы. Жидкие, мелкие кудряшки неопрятно свисали по обеим сторонам лица. В ушах у матери были дешевые серьги со вставками из зеленой пластмассы. Жанна вспомнила Лолу, ее модную стрижку, дорогие украшения и невольно залилась краской. В довершение всего на ногах у матери были резиновые боты. Она ведь шла к шоссе, где ее ждала машина, наступая в лужи и цепляя рыжую глину. Там, на переезде, другую обувь осенью не носят. С середины недели теплая солнечная погода сменилась дождливой.

Жанна спустилась на лифте в холл и встретила их там, внизу, сидя в инвалидном кресле. Мать то и дело переступала с ноги на ногу, и на ковровом покрытии остался кусочек засохшей рыжей глины. Жанна почувствовала, как кровь прилила к щекам. Должно быть, в салоне серебристого «Форда» остались такие же грязные комки! Но Сабуров делал вид, что ничего не случилось.

Когда Жанна встала, мать в голос заплакала. Сабуров смущенно сказал:

– Я пойду, подышу воздухом.

Жанне так не хотелось, чтобы он уходил! Когда ее навещает Сабуров, чувство возникает совсем иное. За него не стыдно. Он хорошо одет, держится уверенно и ведет себя как человек значительный, пользующийся почетом и уважением. Хорошо, что мать приехала в клинику трезвой. Но по глазам видно: ей хочется поскорее отпраздновать чудесное выздоровление дочери. Нельзя допустить, чтобы это случилось здесь. Не допустить…

Визит не удался. Мать говорила так громко, что Жанне стало неловко. Она уже понимала, что те, особенные люди никогда не кричат. Чем тише они говорят, тем слова их кажутся значительнее. На них с матерью оглядывались с откровенным любопытством. Когда посетители уехали, а Жанна вернулась в палату, медсестра, принесшая лекарство, спросила:

– Твоя мама уборщицей работает у этого господина?

Жанна не нашлась что сказать. Правду? Кому нужна эта правда? Молча кивнула и стала еще больше стараться, чтобы покинуть клинику как можно скорее. Ведь весь персонал теперь в курсе, что ее мать – уборщица в доме Сабурова, мужа великой Сабины.

В следующий раз Сабуров приехал уже вместе с Ларой. Та вела себя вполне корректно, увидев Жанну на ногах, кивнула с удовлетворением, провела в клинике полчаса, сделала медперсоналу несколько замечаний и первой направилась к выходу. Сабурову ничего не оставалось, как последовать за ней. Жанна вновь чуть не задохнулась от ненависти. Вечером та же медсестра спросила:

– Эта красивая дама твоя родственница? А ты на нее похожа!

Меньше всего Жанна хотела быть похожей на Лару. Хотя не признать ту красивой не могла. Подумаешь, обе они блондинки! У обеих глаза светлые, а носы прямые. Но, приглядываясь к Ларе, Жанна не могла отделаться от мысли, что ее удлиненное лицо вытянуто книзу, словно собачья морда. Так и хотелось крикнуть Ларе вслед:

– Собака! Собака!