его укокошили.
– Серафима Евгеньевна, вы плохо выглядите, – замечает Зося.
– Я в который уже раз потеряла близкого человека… Жизнь так несправедлива.
– Расскажите, – просит Виолетта. – Скучно же.
– А может, ты для нас спляшешь? – Люська в атаке. – Стриптиз исполнишь? Чего привязалась к пожилому человеку?
– Нет, отчего же, – взгляд у Ирисовой неожиданно просветляется. – Я последнее время часто вспоминаю прожитые годы. Как быстро жизнь прошла! А начиналась блестяще: театральное училище, главные роли в спектаклях, съемки в фильмах, успех. Вы не представляете, что это такое: успех! Пьянит не хуже шампанского! Выйдешь на улицу, а вслед восхищенный шепот: «Это же Ирисова! Та самая!» Ах! А какие фильмы снимали тогда! Я была востребована и удивительно счастлива. Один зарубежный режиссер сказал: «Это русская Марлен Дитрих». У меня было удивительное лицо, утонченное, щеки впалые, но в отличие от немки я себе зубы не удаляла.
– Какие зубы? – удивляется Люська.
– Задние, глазные. Чтобы щеки казались впалыми. У меня врожденный аристократизм, – с гордостью сказала Серафима Евгеньевна. – Я часто играла аристократок. А потом пожилых аристократок. Всю жизнь я обожала нежный сиреневый цвет. И даже псевдоним себе взяла: Ирисова. В молодости у меня были восхитительные воздушные наряды любимого цвета! Мне шила их знаменитая в то время