«Э-э.. – я задумчиво сцепил пальцы в замок. – В космосе так-то хватает углеводородов на любой вкус, если кому они понадобятся. А у некоторых старых звёзд ядра – цельный алмаз. Натурально».

Бездомный наконец посмотрел на меня, притом крайне недоверчиво. Впрочем, смерть не терпит лжи. О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды. Вот и мёртвым заповедано примерно то же самое.

«Чё, не брешешь?»

«Нет».

«Ну ладно тогда», – и мужчина вновь погрузился в свои невесёлые мысли.

А ему ведь ещё минимум сорок дней тут скитаться, – мысленно прикинул я. – Сначала истлеют и оборвутся все физические, телесные привязки, вне зависимости от наличия самого тела – это дня три; потом самые сильные эмоциональные – дней девять как минимум. Ментальность частично распадётся примерно к сороковому дню. Тогда его заберёт жнец. Если покойный решит задержаться более положенного, попытается спрятаться или скрыться – его всегда может разыскать Цербер. Кое-что о смерти я всё-таки разузнал.

Обычно в этот вот временной интервал мёртвые навещают тех, кто им дорог. Последняя проекция в Явь уже почти распавшейся личности происходит через год. Свыше этого срока вступают в силу другие законы. С ними мне ещё только предстояло разобраться.

Сорок дней! – я сочувствующе поглядел на бедолагу, сильно сомневаясь, что ему есть кого навещать в этом продрогшем мире. – Три дня просидеть возле собственных выпотрошенных внутренностей и засохшей крови – куда ни шло. Но потом ещё тридцать семь мыкаться, с завистью глядя на тех, кто остаётся жить. Умирать в праздники, когда тебя даже помянуть некому, должно быть, неприятно. Вот ещё один готовый вариант полтергейста – такие несчастные. Неприкаянные. Правда, после девятого дня они сильно ослабевают, и степень их влияния на реальный мир значительно падает.

«Ни тебе холмика могильного, ни креста», – будто уловив моё настроение, пробормотал бездомный.

Я намеренно не спрашивал его имя: как я успел уяснить, к именам, точнее к тем, кто их носит, сильнее привязываешься. Куся наглядно мне это продемонстрировала.

Я поднялся с холодных ступеней. Жаль его, но увы, друг другу мы не помощники. Мужчина даже не пошевелился, всё так же будто в трансе таращась в никуда. Я молча выбрался из подвала. Снег к вечеру повалил сплошной стеной, будто пытаясь наскоро наверстать упущенное и к январю засыпать вся и всех. Медленно, даже как-то нехотя, я побрёл вдоль забора, расчерчивая когтями бетонные плиты. Спустя некоторое время в потёмках мимо меня пронеслась резвая и довольная стая падальщиков: удивительно, как их неправдоподобно тонкие лапы не тонули в сугробах? С окровавленных морд на снег упало несколько бурых капель. К утру заметёт и их. Только эта непорочная чистота и останется. Холодная, правильная. Незапятнанная.

Глава

XXXII

. Снегурочка.

Оказывается, падальщики бежали так быстро ни куда-то, а к кому-то. Этим кем-то оказалась девушка. Хотя сквозь усиливающуюся пургу в отдаленье едва-едва проступал один лишь тёмный силуэт, тем не менее очертания были до того хрупкими, явно женскими. Я замедлил шаг, почуяв, что стоит она ко мне спиной, и, наверное, на глаза ей лучше всё же не попадаться – мало мне странных и не слишком-то приятных знакомств? Нет, вполне предостаточно, – мысленно решил я. Но она, видно, тоже ощутив присутствие кого-то постороннего, вдруг обернулась. Снег, валящий до того неустанно, прекратился как по волшебству. Впрочем, это оно и было. Самая обыкновенная ворожба очень даже необыкновенного созданья.

«Привет!» – поздоровалась со мной девушка и до того дружелюбно помахала рукой, что я аж опешил. Будто мы – давние друзья. Надо бы тоже проявить деликатность. Я неуверенно помахал в ответ и пошёл навстречу, разглядывая её. Платье в пол, расшитое замысловатым искрящимся узором, расписной полушубок, отороченный белым мехом, так же покрытые вышивкой сапожки. Длинная серебристая коса затейливо обвивала голову. Невысокая и изящная, в сравнении со мной и вовсе миниатюрная. Ну просто Снегурочка. А вот лицо.. до того кукольное, что казалось ненастоящим. Будто это очаровательная маска: выбеленная кожа, жемчужные зубки, и глаза – льдинки. Колючие, неподвижные. Падальщики радостно вились у ног хозяйки, точно свора борзых подле барыни.

«Снегурочка, значит? – хихикнула девушка, беззастенчиво прочитав мои мысли (ну, я их не шибко и прятал: лежали они на поверхности, кто хочешь – бери). – Тогда так и называй! А-аа ты…».

Она сделала приглашающий жест рукой, как бы вынуждая и меня представиться тоже. Ох, до чего же я это не любил. Тяжко вздохнув, я пожал плечами, посмотрев куда-то в сторону. Она только хмыкнула в ответ, ни капельки не обидевшись, и подошла поближе, с любопытством изучая меня. Её ручные твари, как горгульи на свесах соборной кровли, чинно уселись по кругу.

Я поглядел на девушку сверху вниз: ну точно фарфоровая статуэтка. Снегурочка тем временем, продолжая дружелюбно улыбаться, взяла меня за руку: её миниатюрная ладошка оказалась просто ледяной, да чего на неё пенять: я и сам был ничуть не лучше.

«Ах! Прелесть!» – с восхищеньем выдохнула она, нежданно-негаданно вдохновившись нашим нечаянным сходством. После чего, воодушевлённо сложив ручки, так что вышло у неё почти что молитвенно, проговорила: «Такой холодный, что мёртвые позавидуют! И такой красивый! Нет, определённо, с собой заберу! Негоже такому чуду даром здесь пропадать!»

Проигнорировав нехороший финал её восторженной речи, я аккуратно уточнил: «Это я-то.. красивый?»

«Ну конечно», – снова по-девчачьи легкомысленно хихикнув, подтвердила она.

«Надо же», – я вскользь коснулся собственного лица. Она взаправду меня до крайности удивила своей спонтанной похвалой: очень уж высокий, худой, холодный до жути. Какие всё-таки специфические вкусы, явно не человеческие.

«Так а я и не человек, – засмеялась моя собеседница. – Снегурочка же, аль позабыл?»

Нет, я не забыл. И рассеянно кивнул в ответ. А потом вдруг проговорил: «Тут случилось кое-что.. один бездомный замёрз».

«А-а, этот горемычный, – девушка махнула рукой в сторону цехового подвала. – Знаю-знаю. Миленьких моих маленьких славно накормил». И она ласково потрепала одного из падальщиков по уродливой лысой голове.

«Да, – раздумчиво продолжил я. – Негоже ему.. вот так…»

«Да не беспокойся ты о нём, – девушка снова улыбнулась своей кукольной улыбкой. – Я и его заберу: чай и мыкаться ему не придётся, раз уж миленьких моих уважил».

Это хорошо, – подумал про себя я. На такой результат я даже и не рассчитывал. Всё-таки зимние божества зачастую жестоки.

Я вновь поглядел на девушку, снова сжавшую мою руку и понял, что мне её лицо напоминает. Череп. Гладкий, точно отполированный. А сверху тончайший слой эмали – морок.

«Да ты ещё и внимательный!» – вновь лучезарно заулыбавшись, искренне порадовалась за меня Снегурочка. А потом, вдруг, слегка посмурнев, добавила, выпуская мою руку из своих цепких пальчиков: «Ну да погуляй пока. Забрать – не заберу. Нельзя тебе».

Честно сказать, я в некоторой степени даже расстроился.

«Не огорчайся, – утешительно потрепала она меня по предплечью. – Дело-то наживное».

Я озадаченно поглядел на неё, но, ничего мне не объясняя, моя новая знакомая, развернувшись, направилась прочь, и через несколько шагов растаяла в непроглядном снегопаде, не оставив после себя ни единого следа.

Какие всё-таки девушки и существа женского подобия – ветреные создания: что Ленор, что Снегурочка, – отметил про себя я. – Обе грозились утащить, одна назвала хорошеньким, другая так и вовсе красивым, а что в итоге? Разглядели получше, не нашли желаемого и сразу взад пятки. Всем одухотворённых, видите ли, подавайте. Нет, ну так дела не делаются!

Я, понурившись, поглядел под ноги. А потом, решив удостовериться в истинности слов Снегурочки касаемо неприкаянного бедолаги, направился к подвалу. Внутри стоял всё тот же отвратительный запах, но фантом куда-то исчез. Я ещё раз пристально оглядел помещение, пройдясь до каморки и обратно. Прислушался. Его и действительно не было. Забрала, не обманула. Ну хоть кому-то из нас в канун праздников повезло.

Глава

XXXIII

. Живой.

Я уселся под навесом возле одного из цехов. Ночка выдалась та ещё: настоящий буран. За эшелонами носящихся вокруг снежных хлопьев то и дело мелькали причудливые силуэты: двухголовые, многорукие, бегающие на четвереньках, они спешно ускользали куда-то во тьму и тотчас возникали уже в другом месте. А к завываниям вьюги и скрежету металлического настила добавлялся хоралом леденящий потусторонний вой. Заброшенные места – не иначе генератор разного рода аномалий.

Не придумав себе иного примененья, я так и просидел до утра, наблюдая за дикими плясками нечисти и нежити. Самое для них время. Раздолье да приволье. Меня же самого, в культурных мероприятиях не участвовавшего, основательно замело, так, что собой я представлял просто-напросто какой-то сугроб с глазами. Зима – это ведь тоже одна из персонификаций смерти. Много ли кто выживет в такую-то темень и метель? Только мёртвым вольная-волюшка по миру бродить. Ну и я вот ещё, со своим статусом неопределившийся, тоже тут подвязался.

…

Несколько ночей к ряду я отрешённо созерцал завораживающие и жуткие зимние пируэты, так и не найдя для себя занятия более продуктивного. Впрочем, ничто не предвещало беды и то ладно. Полуночные кошмары в очередной раз сменились давящей дневной хмарью, и веселее, как водится, не стало. А потом вдруг…

Я замер истуканом там же, где и стоял, ловя ладонью зазевавшиеся снежинки. Чувство, пронзившее мой разум раскрывшейся булавкой, было резким и неприятным. А ещё знакомым, но каким-то неправильным. Обречённость, рухнув вослед тяжёлым занавесом, сию же секунду затмила для меня и без того блёклое зимнее Солнце, устало сползавшее в густой фиолетовый сумрак и снежную мглу.

То, что я ощутил, без сомнения, принадлежало моему миру, далёкому, брошенному впопыхах, оставившему по себе лишь сумбурные воспоминанья. Ну неужели так вот всё и завершится? От одной этой мысли пробирал озноб. Да, смерть всегда происходит с кем-то другим. Хотя меня ожидало нечто иное. Тем не менее исчезать во «всеблагой» пустоте катастрофически не хотелось. Как же сказал тот бедолага-бездомный.. «ни могилки тебе, ни креста». Пуст-то-та.

Я резко сжал прежде расслабленно распростёртую к небесам ладонь, переломав тончайшие косточки-льдинки легкомысленно доверившихся мне снежинок, одним своим судорожным движеньем превратив безукоризненный порядок в сущий бардак. Однако мигом позже, справившись с постыдным приступом паники, я-таки осознал, что всё – вовсе не то, чем кажется. Рановато ставить свечку за упокой: пускай я уже упредительно ей запасся впрок.

Да, методика наша: все одно, что самая примитивная, а не чета людской ворожбе. Вот только сотворил сие чудодействие всё-таки человек. И вполне себе по-людски.

…

«Михаил!..»

Одно имя для Яви. Другое – для Нави. Я же специально назвал его так, желая напомнить о его сугубо мирском происхожденье. И о том, что всего его магические уменья, какими бы разносторонними они ни были, немного стоят. Но тут же, спохватившись, подумал, что такое-то звучное наименованье, пожалуй, и вовсе сводит на нет мою попытку поставить зазнавшегося чародея на место. В общем, желаемого педагогического эффекта я не достиг.

Однако молодой маг вздрогнул и обернулся, рукой задев восковую свечу, коптящую на столе. Она тотчас упала, и грязно-желтый, с чёрными прожилками воск растёкся бесформенным пятном, запачкав манжету белой рубашки, непоправимо испортив ткань.

К моему собственному удивлению, от назойливых мук совести не осталось и следа, стоило мне разозлиться. Это было новое, странное и страшное переживанье. А устраивать безалаберные игры с огнём не страшно? – тотчас стукнуло в голове. Как вообще он сумел?.. Не людского ума это дело, и уж тем паче не людскими руками его делать!

Да, и до нашей встречи Мигель достаточно долго изучал и практиковал магию, имея неплохую осведомлённость в сфере демонологии и некромантии, хотя и был для таких глубоких изысканий чрезвычайно молод. Виртуозно умел он приручать и использовать в своих целях примитивных земных элементалов: саламандр, ундин, сильфов. Чертей и домовых. Да мало ли чего ещё! Я же просто хотел показать ему расширения кругозора ради, что можно управлять реальностью и по-другому, не ограничивая себя теснотой рамок устоявшихся магических практик. Пара скриптов на ином языке программирования. Всего-то. Такие пассажи мне лично казались делом нехитрым. Да ах, да, ему же так любопытно было узнать, каким именно чудесным образом я путешествую, как ухитряюсь проделывать столь сложный путь между измерениями, даже не запылив в долгом странствии сапог (которых я и не носил в общем). Сказано – показано. Это что выходит?

«Да-да, – ехидно оскалилось отраженье в зеркале напротив. – Ты сам – дурак. Я же говорил. Пораскидывайся ещё бисером-то – быстрее найдут». Доппельгангер, продолжая ухмыляться, как-то нехорошо сощурился. Ну, – мысленно выдохнул я, – теперь-то уже поздно было раскаиваться и сетовать на собственную недальновидности: всё, что мог, Михаил уже натворил. Нет, но в принципе провернуть такое!.. Вот уж чего-чего, а этого я точно спрогнозировать бы не сумел, хоть по стотысячному разу просчитав сценарий. Ну не по плечу это землянину, неподъёмно, нереально! Не знаю, какая ветреная Фортуна Мигелю помогала… Тому, кто лезет очертя в омут за жемчугом, могут, между прочим, и руку оттяпать по самую голову! А вот надо же, обошлось. Живой. Пока что.

Я просто не находил слов. Молодой (и безответственный!) маг, тем временем, медленно поднялся из-за стола. Он был бел как мел, но вымученно улыбался. Я только и смог что головой покачать, скрестив на груди руки.

«Живой», – выдохнул Михаил, глядя на меня.

Я вздрогнул, пробормотав: «Не уверен». Жизни во мне было.. столько, что даже в смерть не брали.

Почувствовав моё настроение, Мигель перестал улыбаться, и его лицо приняло привычный сосредоточенный вид. Подрагивающим голосом набедокуривший кудесник, оправдываясь, тихо проговорил, что просто пытался меня разыскать: он ведь не знал, каково мне после того злосчастного визита на Калинов Мост, и что со мной вообще сталось. А найти меня оказалось непросто (ну ещё бы). Обычная магия тут не работала от слова совсем: он ведь перепробовал уже всё, что знал и умел не по одному разу.

«Ну, зато наша-то в самый раз: бери да пользуйся! Ай, как удобно!» – язвительно заметил я, перебив говорящего на полуслове. Это было мне несвойственно. Вот так бросаться претензиями, встревать поперёк. Да даже сам мой голос переменился. Будто говорил не я, а кто-то за меня.. вот так запросто. Нет, я, конечно, разозлился… Я ли?..

Мигель внимательно поглядел мне в глаза. Вероятно, он тоже ощутил перемену.

Я же вдруг почувствовал, будто падаю вниз, туда, в темноту, откуда неслось угрожающее рычанье. Никакого другого берега, никаких тебе асфоделевых полей – на пороге в Запредельное меня просто пожрёт беспощадный пёс, охраняющий вечное царство сумрачного Бога. Сама память обо мне развеется прахом. Помнить будет разве что мой Создатель, которому я безразличен ровно настолько, насколько и все остальные: Он запросто сотворит себе новые пальцы, новые глаза, уши и.. крылья. В достаточном количестве. С производственными потерями не считаясь.

Устрашающее видение сгинуло. И до меня донеслось назидательно: «Вот видишь?! Попробовал раз – рискнёт и ещё. Шутка ли – такая власть! Тебе башка твоя глупая совсем не дорога что ли?» Будто кто прямо в ухо прошипел. Но я знал, это всё не снаружи. Внутри.

Внезапно я ощутил жгучее бесконтрольное чувство, что, подобно расплавленному металлу, выплеснулось за края переполненной изложницы, калеча и обжигая. Что это такое?! Как будто кто-то.. чувствовал за меня. И буквально силой заставлял меня переживать ровно то же. Я и думать не думал, что эмоцию можно вменить вот так.. насильно! Кушайте – не подавитесь…

Я слегка склонил голову вперёд: во всём теле пульсировало упругое напряжение – точь-в-точь раздразненная, готовящаяся к броску гадюка. Пожалуй, во мне и так доставало змеиных черт, а возникающие в уме аналогии только усиливали отождествление с этими едва ли любимыми человеком тварями.

Миг спустя, совсем уж недружелюбно оскалившись, я жёстко вцепился холодными пальцами в плечо изумлённо раскрывшему глаза молодому магу, прижав его спиной к ребру столешницы. Двойник бы впился в шею зубами, не меньше, да не тут-то было: всё ж таки я ему мешал и лез под руку, пускай он относился ко мне как к досадной подробности. Временным затруднениям, так сказать.

Последняя из свечей беспомощно опрокинулась, разбрызгав восковые капли по сторонам, но, тем не менее, упрямо продолжая гореть, да и сам стол чуть не перевернулся. Однако опёршись на столешницу второй рукой, я удержал его в равновесии. Где-то на заднем фоне испуганно заскулил Лёлик, прямо завыл – до того жалобно и протяжно. И был в этом вое такой ужас и надрыв, что если б я был собой, то непременно вздрогнул бы.

Но я не до конца осознавал, что в ту секунду со мной творилось. Сопротивляться было тяжело. Казалось, разумная уравновешенная часть моего «Я» стремительно ушла под воду, а на поверхности оказалось то, что я и вообразить не мог. Я ли это вообще? Нет, кто-то другой, исподтишка смотрящий моими глазами, нарочито затаившийся в темном чулане, выжидая своего часа. Тот, кто умеет чувствовать. Способный всем существом ненавидеть и до ледяной дрожи бояться. Склонный к заблуждениям. Допускающий ошибки. Абсолютно иное существо, переродившееся, подобно раковой клетке.

Боже, каких невероятных усилий мне стоило элементарно не вцепиться в горло Михаилу, прежде того переломав ему кости. И какой же страшной была эта борьба! Не думал я, что тот, второй, на такое способен. Столько в нём было ярости. Ненависти. Злобы на весь мир. О, я ощутил это сполна! Он себя-таки показал, как есть показал! Только вот сил осуществить свои кошмарные фантазии ему пока что, к большому моему облегченью, недоставало. Но он хотел!..