© Александрова Н. Н., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Татьяна заглушила мотор, поставила машину на ручник, выбралась на улицу. Ее сразу насквозь прохватил сырой резкий ветер, швырнул в лицо мокрую колючую гадость – то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем. Она подняла воротник, включила сигнализацию и, сгорбившись, побрела против ветра к дому.

Фонарь возле подъезда, как всегда, не горел. В глубокой темноте Татьяна нашарила в кармане ключи, прижала металлическую «таблетку» к плате домофона. Дверь послушно открылась, за ней зияла полная, непроглядная тьма. Электричество, что ли, отключили? Но тогда бы и домофон не работал…

Делать нечего. Татьяна собралась с духом и нырнула в черноту подъезда, как в ледяную воду.

Дверь за спиной плавно закрылась, и она оказалась во мраке.

Это было именно то, про что говорят – хоть глаз выколи. Ни огонька, ни искры не проступало в окружающей Татьяну тьме. На какое-то время она утратила все представления о мире – где она находится, куда нужно идти, не могла даже сообразить, где верх, где низ.

Говорят, такое бывает с аквалангистами на большой глубине, когда они впадают в панику, теряют ориентацию, утрачивают представление о направлении и, вместо того чтобы всплывать к поверхности, уходят в морскую глубину…

Ее охватила такая же паника. Ладони стали влажными, сердце глухо, тяжело забилось, во рту пересохло.

Нужно взять себя в руки, преодолеть страх.

Подумаешь, большая проблема – добраться в темноте до лифта…

Татьяна досчитала до десяти, ровно, медленно дыша, зажмурилась и снова открыла глаза.

Ничего не изменилось, из темноты ничего не проступило, но она немного успокоилась и сообразила, куда нужно идти. Самым трудным был первый шаг – робкий, неуверенный… но она сделала его, затем сделала второй шаг, третий… едва не споткнулась о первую ступеньку лестницы, но вовремя остановилась, ощупала ступеньку ногой и начала медленный подъем… Она вспомнила, что здесь всего три ступеньки и поворот, за которым находится лифт.

И вдруг каким-то шестым чувством она поняла, что в темноте, кроме нее, есть еще кто-то.

«Это ерунда, игра воображения, – попыталась Татьяна уверить себя. – Какой идиот может стоять в полной темноте? Это бред! Я снова впадаю в панику».

Взяв себя в руки, она поднялась на вторую ступеньку, на третью…

В темноте кто-то был.

Все ее чувства мучительно обострились. Она слышала стук чужого сердца, ощущала едва уловимое дыхание на своей щеке…

Бред. Главное, не поддаваться панике.

Татьяна сделала еще один шаг, повернула налево…

Из темноты проступила яркая красная точка.

Светящаяся кнопка вызова лифта.

Татьяна облегченно перевела дыхание. Теперь она знала, куда нужно идти. Это светящееся пятно манило ее, как одинокое окно среди темного леса манит припозднившегося путника.

Самое страшное осталось позади. Еще несколько шагов, и она окажется в ярко освещенной кабине лифта, а потом – в собственной квартире…

Она включит яркую люстру, и потолочные светильники, и торшер, и бра, зальет квартиру ослепительным светом и будет смеяться над своими недавними страхами…

Она сделала еще два шага, протянула руку к кнопке… и вдруг при этом слабом, едва различимом свете увидела затаившуюся возле лифта человеческую фигуру.

– Кто… кто здесь? – испуганно, едва слышно проговорила она, попятившись.

Человек в темноте ничего не ответил. Он достал зажигалку, щелкнул колесиком, выбросил перед собой язычок пламени.

Татьяна узнала проступившее из мрака лицо. Правда, оно было искажено, перекошено неровным слабым освещением, и на нем проступило какое-то странное выражение, но все равно это было хорошо знакомое ей лицо…

– Это вы, – проговорила она с облегченным вздохом. – Честно говоря, вы меня напугали. Что здесь со светом? Отключили электричество? Но домофон работает…

Он снова ничего не ответил, только провел перед ее лицом язычком пламени, словно не узнавая, словно сверяя ее с фотографией. Затем огонек погас, стало еще темнее, чем прежде. В сгустившейся темноте раздался странный шорох, и вдруг сильные руки обхватили Татьяну, и на ее голову надели что-то скользкое, шуршащее… она с ужасом поняла, что это – полиэтиленовый мешок.

Татьяна пыталась бороться, пыталась кричать… но сильные руки держали ее, а воздуха в груди было так мало, что не удавалось не только крикнуть, но хотя бы произнести жалкую, бессильную просьбу, хотя бы спросить, за что…

– За что… – прошептала она пересохшими губами. – За что?

Тьма молчала.

Сердце глухо стучало в груди, в горле, в висках.

Воздух кончался. В непроглядном мраке выступили багровые круги и квадраты. Они кружились, скрежетали, сталкивались…

Татьяна еще раз дернулась, пытаясь освободиться, ноги ее подогнулись, и она упала на холодный цементный пол.

Телефон звонил и звонил, и наконец Надежда решила, что нужно снять трубку. Так долго трезвонить могли только три человека: ее муж, ее мать и самая близкая подруга Алка Тимофеева. Все трое прекрасно знают, что она, Надежда, никуда не может уйти из дома и что если и прикорнула она на диване, то от телефонного звонка непременно проснется. Если же она не подойдет к телефону, то все трое всполошатся, навоображают себе, что Надежда лежит без сознания или же ее хватил внезапный паралич, и она не может двинуть ни рукой, ни ногой, ни языком пошевелить.

В этом случае мать способна вызвать «Скорую помощь» в сопровождении МЧС и четырех расчетов пожарной команды, а муж с Алкой все бросят и примчатся немедленно Надежду спасать.

Надежда пошарила ногой в безуспешных поисках шлепанцев и потащилась к телефону босиком. И, как всегда после долгого молчания, голос отказал.

– Алло… – прохрипела Надежда.

– Тася, это ты? – прокричал в трубку старушечий голос.

Ну вот пожалуйста, зря только тащилась через всю квартиру!

– Не туда попали! – буркнула Надежда и повесила трубку.

Однако не успела она отойти от телефона, как тот затрезвонил снова.

– Тася, нас разъединили! – орала старуха. – Я должна тебе сказать, это очень важно! Я долго думала и наконец все поняла!

– С чем вас и поздравляю, – пробормотала Надежда.

Старуха не услышала, и Надежда поняла, что бабушка, мягко говоря, глуховата.

– Все очень серьезно, им грозит опасность! – надрывалась старуха. – Ведь они все могут погибнуть – и Маша Чонишвили, и Настя Рубинина, и Эля Маленко… И дочка Муси Серебровской… Он приходил ко мне, думал, если я глухая, так уже ничего не соображаю!

«Ага, значит, все-таки глухая, – подумала Надежда, – я так и знала».

– Женщина! – заорала она. – Вы зря все это рассказываете! Это не Тася! Вы не туда попали!

Однако вместо крика из горла вырвались, как обычно, сипы и хрипы, не пробившие старухину глухоту.

– Тася, обязательно приходи ко мне вечером! – гнула свое старуха. – Или в крайнем случае завтра, я буду ждать! Ты же знаешь, я никуда не выхожу!

– Господи, да что же это такое! – Надежда потеряла терпение, хотела снова крикнуть, чтобы старуха не обольщалась, никто к ней не придет, потому что звонит она вовсе не Тасе, а ей, Надежде. Наверняка перепутала номер, в маразме небось давно.

И снова крика не вышло, вместо этого она всерьез закашлялась, а когда перевела дух, то в трубке раздались короткие гудки. Надежда пожала плечами и положила трубку на рычаг. После приступа кашля ее бросило в пот, а в ушах как будто застучал паровой молот. Она посидела немного, чтобы успокоиться, потом побрела на кухню, чтобы выпить воды. Бросив по дороге взгляд в зеркало, она увидела жуткую личность с лицом отвратительного серо-зеленого цвета, одетую в помятый спортивный костюм. Волосы свисали по краям лица безжизненными космами, глаза смотрели на мир тускло, в них отражалось полнейшее равнодушие к собственной судьбе. Только увидев в зеркале, что личность босиком, Надежда ощутила, как противно холодят ноги плитки пола. Пришлось вернуться в комнату за тапочками. На их поиски ушло у Надежды минут двадцать, потому что после каждого наклона темнело в глазах и стреляло в пояснице.

Первый шлепанец нашелся легко, второй оказался далеко под кроватью.

– Ты небось постарался? – спросила Надежда огромного рыжего котяру, который валялся на кровати в самой вольготной позе.

Кот поглядел презрительно и отвернулся, не удостоив Надежду ответом. В который раз Надежда пожала плечами и целеустремленно доползла до кухни. Для того чтобы налить воды в чайник, понадобилось дополнительное усилие. Зато Надежда дала себе послабление и разрешила не заваривать чай, а положить в стакан одноразовый пакетик. Она долго сидела, прихлебывая остывающий чай, и думала, как же она дошла до жизни такой.

Все началось полтора месяца назад. Февраль был тяжелый и переменчивый, с метелями, морозами и оттепелями. Липкий и мокрый снег сменялся мелким нудным дождем, а наутро резко подмораживало и дул пронизывающий ледяной ветер.

В городе свирепствовала очередная эпидемия гриппа. Люди в одночасье валились с ног с высокой температурой. Врачи пугали опасными осложнениями, было даже несколько случаев летального исхода.

Вот уже почти год Надежда официально считалась домохозяйкой. Слово это она ненавидела, а к статусу потихоньку привыкла. Домашнее хозяйство, конечно, вела, но в четырех стенах старалась не засиживаться. Муж ее, Сан Саныч, много и плодотворно работал и сумел создать вполне приемлемые условия жизни для своей любимой жены Надежды и своего нежно обожаемого рыжеполосатого кота Бейсика. Кот принимал его заботы благосклонно, и все ему было мало. Время от времени Надежда пыталась приструнить наглого котяру, но ее слово в этом вопросе никогда не было решающим.

В феврале, когда одна половина населения болела гриппом и прочими простудными заболеваниями, а вторая тряслась, как бы не заболеть, Надежда сполна оценила свое положение домохозяйки. Ей не нужно было толкаться два раза в день в переполненном вагоне метро, никто не дышал ей в ухо и не чихал в лицо, она не парилась в душной маршрутке, не вываливалась расхристанная, подставляя непокрытую голову мокрому снегу, и сырой ветер не продувал ее сквозь расстегнутую одежду до самых печенок.

Однако человек, как известно, предполагает, а Бог располагает. Где-то там, наверху, звезды над головой Надежды Николаевны сложились в неблагоприятную комбинацию, и как-то утром она почувствовала себя плоховато.

«Наверно, вчера продуло, когда возвращалась от мамы вечером», – подумала Надежда и проводила мужа на работу.

Днем она немного покашляла и даже померила температуру, так, на всякий случай. Градусник показывал тридцать шесть и шесть десятых, в чем Надежда нисколько не сомневалась.

Вечером выяснилось, что муж назавтра срочно улетает в командировку. Услышав Надеждин кашель, муж пощупал ее лоб и испытующе заглянул в глаза.

«Пустяки! – отмахнулась Надежда. – Кашлянула два раза, и нос заложило. Дело житейское!»

Все пять дней отсутствия мужа Надежда боролась с кашлем. Она литрами пила настой из корня алтея, испробовала три вида таблеток, сыпала в носки горчицу и мазала грудную клетку барсучьим жиром. Она извела кучу настоев для ингаляций и едва не обварила кожу на лице, когда пыталась дышать паром от вареной картошки.

Ничего не помогало. Днем еще можно было как-то существовать, Надежда Николаевна отвлекалась делами и разговорами по телефону, однако стоило ей ночью принять горизонтальное положение, как кашель начинал свою пытку.

Иногда удавалось заснуть примерно на час, потом Надежда просыпалась и пыталась сдерживаться. Терпения хватало минут на сорок, после чего она садилась в постели и начинала кашлять со вкусом и от души, радуясь, что мужа нет рядом.

На третий день в дверь позвонила соседка сверху и деликатно поинтересовалась, что же это с Надеждой происходит. Слышимость, конечно, в их доме не слишком, все же полы не картонные, однако от тех душераздирающих звуков, что издает по ночам Надежда, и мертвый проснется.

Надежда объяснила все как есть, пыталась извиняться, соседка глядела с недоверием, в квартиру войти наотрез отказалась и шарахнулась от Надежды Николаевны, когда та без злого умысла подошла к ней слишком близко.

К приезду мужа у Надежды, кроме кашля, началось расстройство желудка от корня алтея, аллергическая сыпь от барсучьего жира и сильное сердцебиение, потому что в одно из лекарств от кашля, как выяснилось, входил кодеин. Температура, однако, упорно держалась на тридцати шести и шести десятых.

Муж, глянув на Надежду, изменился в лице, однако он был страшно измотан и не спал почти целые сутки, поэтому тяжелого разговора не последовало.

Муж у Надежды был второй и любимый, жили они душа в душу почти девять лет, ссорились редко, потому что у Сан Саныча был замечательный характер – спокойный и ровный. Человек он был аккуратный, воспитанный, в быту нетребовательный, имел не только умную голову, но и умелые руки, что, согласитесь, встречается в мужчине не так часто.

В одном Сан Саныч был непреклонен. Его первая жена умерла от тяжелой продолжительной болезни, и теперь он страшно боялся потерять и вторую. Поэтому он очень следил за Надеждиным здоровьем и благополучием. И если бы не командировка, то давно уже брошена была бы Надежда в руки докторов.

Есть люди, которые обожают лечиться. Они заботливо лелеют каждую свою даже небольшую болячку, относятся к ней с повышенным вниманием и постепенно заражают своим отношением лечащих врачей. Они много времени просиживают в очередях перед врачебными кабинетами, ничуть от этого не страдая, общаются, приобретают множество знакомых и единомышленников, обмениваются с ними полезными сведениями и уникальными рецептами. Выражаясь современным языком, участковая поликлиника для них – это клуб по интересам. Они знают все ходы и выходы, знают всех врачей по именам, а также знают, от кого ушел муж, у кого проблемы с сыном, невесткой или со свекровью. Они умеют вовремя записаться на бесплатную консультацию и получить направление на горящую путевку.

Причем вовсе не обязательно такие люди уже на пенсии. Напротив, самые успешные индивидуумы ведут такую жизнь с молодости. Знавала Надежда Николаевна таких женщин: то она на больничном, то в санатории, то отпрашивается с работы на какую-то особенную медицинскую комиссию или на процедуры, годам к пятидесяти оформляет инвалидность, и муж, выдрессированный за долгие годы, сдувает с нее пылинки, и дети ходят по струнке.

Причем, что характерно, живут такие вечно больные особы очень долго и переживают всех своих близких.

Надежда же никогда не любила ходить по врачам. Она считала, что для такого времяпрепровождения нужно железное здоровье. Один вид грозной женщины в белом халате, выглядывающей из окошка регистратуры, с юности вызывал у нее дрожь в коленках. Она была твердо уверена, что таких суровых теток специально выращивают где-то в питомниках и обучают, как сделать так, чтобы в поликлинику не пролез ни один больной. Надежде, во всяком случае, удавалось такое крайне редко – или вместе с толпой сотрудников на профосмотр, или если заранее записаться к специалисту.

В данном случае Надежда Николаевна понимала, конечно, что с ней творится что-то не то, и кашель какой-то слишком уж сильный, однако представляла себе в окошке удивленно-презрительное лицо суровой тетки, на котором было написано крупными буквами:

«Ну и народ! Температуры у нее нету, больничный не нужен – так она все равно к врачу прется, у занятых людей драгоценное время отнимает!»

После командировки муж спокойно проспал всю ночь, поскольку Надежда заранее удалилась на кухню и кашляла там в подушку. Следующим вечером кот Бейсик, который вообще-то говорить не умел, нашел-таки способ наябедничать Сан Санычу на возмутительное поведение Надежды.

По его мнению, ночами хозяйка вела себя отвратительно. Она ворочалась в кровати, пила воду, кашляла так, что несчастный кот вздрагивал во сне и в конце концов вынужден был уйти спать на кресло. Нервы его совершенно истрепались, аппетит пропал, пушистость заметно понизилась.

Надо отдать должное Сан Санычу. Выслушав обидчивое мурлыканье, он больше обеспокоился здоровьем своей жены, чем внешним видом любимого кота.

После очередной бессонной ночи муж рано утром растолкал прикорнувшую Надежду и потащил ее к платному врачу, не слушая никаких возражений и пугая пневмонией. Надежда безуспешно пыталась предъявить ему градусник, который теперь показывал тридцать шесть и девять десятых (очевидно, температура повысилась от радости, что муж вернулся).

Врач послушала кашель и нахмурила брови. Тут же проволокли Надежду Николаевну по всем анализам и рентгенам, а когда снова втащили в кабинет врача, то оказалось, что у нее инфекционный затянувшийся бронхит, запущенный гайморит, острый синусит и вазомоторный ринит, увеличены лимфатические узлы и вдобавок ко всему этому букету воспален тройничный нерв.

Муж схватился за сердце и за кошелек, Надежда же только растерянно хлопала глазами. Ей тут же всадили три больных укола и пихнули под капельницу. Покоя и там не было, потому что врач стояла над ней и грозила всевозможными осложнениями, а потом велела радоваться, поскольку нет пневмонии. Затем врач выписала лошадиную дозу антибиотиков и выдала Надежду мужу, велев через три дня явиться к отоларингологу на предмет гайморита.

За три дня Надежде малость полегчало, кашель не так мучил, и к отоларингологу она отправилась самостоятельно.

Доктор, симпатичный старичок с седыми кудряшками вокруг розовой лысины, увидев Надеждины анализы, пришел в неистовство и закричал что-то о немедленной операции, а то он ни за что не отвечает. Надежда твердо ответила: нет. Доктор вцепился в нее, запустил какую-то блестящую штуку в нос, долго крутил и щупал и наконец глубоко задумался, насупив седые брови.

И вот, когда Надежда уже прикидывала, чем бы стукнуть его по розовой лысине, чтобы сбежать из кабинета, доктор очнулся и сказал, что в самом крайнем случае можно попробовать обойтись без операции. Надежда Николаевна бурно обрадовалась, а доктор выписал еще антибиотиков, на этот раз доза была слоновьей.

Очевидно, антибиотики, кроме вредоносных бактерий, убили в организме Надежды и все полезные, а также уничтожили некоторые важные черты ее характера, как то: жизнелюбие, чувство юмора, целеустремленность, философское отношение к жизни, а также качество, которым Надежда особенно гордилась, – умение посмотреть на себя со стороны. Еще к положительным качествам Надежда причисляла неистребимое любопытство и интерес ко всяким криминальным загадкам, однако муж отчего-то качества эти считал вредными и старался их в Надежде истребить.

Но в данном случае он сильно обеспокоился, потому что по дому вместо его ласковой, домовитой и всем довольной жены бродило теперь непонятного вида существо с пустыми глазами и землистыми впалыми щеками.