– Я не таков, чтобы испугаться какого-нибудь привидения, – отвечал друзьям Лю, – если же кто-то все же появится в доме, будь то демон или лиса-оборотень, я постараюсь что-нибудь захватить вам в доказательство.

С этими словами он вошел в ворота заброшенного дома.

Войдя в ворота, он увидел запущенный сад, заросший высоким бурьяном, пыреем и лопухами чуть ли не в человеческий рост. Тропинки, которые прежде были в саду, давно уже заросли и найти их среди сорняков было трудно. Среди этого запустения виднелось несколько полуразрушенных строений.

В ту ночь светила полная луна, и ее бледный обманчивый свет заливал все вокруг.

В этом неверном свете Лю нашел дверь главного здания, вошел внутрь и по полусгнившей лестнице поднялся на верхний этаж, на залитую лунным светом просторную террасу, где он и решил устроиться на ночлег.

Луна светила ярко. Лю полюбовался ее светом. Ничего страшного или странного не происходило, и его начало клонить в сон. Посмеявшись про себя над пустыми слухами, которые распространяют досужие люди об этом доме, Лю расстелил на террасе свою циновку, подложил под голову сложенное одеяло и улегся.

Он долго любовался созвездиями, усыпавшими небо, как драгоценные камни наряд придворной дамы. Скоро глаза его начали слипаться, и он уже почти заснул, как вдруг в нижнем этаже дома послышались какие-то шаги и голоса.

Сон тут же слетел с Лю Сюаня. Он вскочил со своей циновки и подкрался к краю террасы, откуда мог, оставаясь незамеченным, видеть нижнее помещение.

Видит – в комнату вошла какая-то служанка с фонарем в виде лотоса в руке. Оглядевшись, она кого-то позвала:

– Можете входить, госпожа, здесь никого нет!

Тут же в комнату вошла девушка изумительной красоты в платье из красного шелка. Лицо ее было прекрасно, как цветок только что распустившейся розы, походка грациозна, как поступь лани, голос нежен и звонок, как горный ручеек.

Сердце Лю Сюаня замерло от восхищения, дыхание его перехватило. Он застыл, любуясь красавицей. Ему казалось, что никогда в жизни он не лицезрел подобной красоты.

Красавица же вышла на середину комнаты, оглянулась и проговорила своим мелодичным голосом:

– Где же остальные мои сестры?

– Они еще не пришли, госпожа! – ответила ей служанка. – Вам придется немного подождать.

– Как это неприятно, – проговорила красавица, ударяя по руке красным шелковым веером, – как это неприятно – ждать в таком запущенном доме, где нет никого, кроме змей и скорпионов! Не дай бог, здесь еще и оборотни водятся. Говорят, они часто поселяются в таких заброшенных домах!

Лю Сюань хотел уже выйти из своего убежища, показаться красавице и предложить ей свое общество, но в это время у входа в дом снова послышались чьи-то шаги.

Скрипнула дверь, и в комнату вошла еще одна служанка с фонарем в руке. Увидев девушку в красном платье, она поклонилась ей, обернулась и позвала кого-то:

– Входите, госпожа, ваша первая сестра уже здесь и ждет вас!

Не успел отзвучать ее голос, как в комнату впорхнула еще одна красавица, в платье из темно-зеленого переливчатого шелка. При виде ее Лю Сюань едва слышно ахнул: красота ее затмила красоту сестры, как взошедшее солнце затмевает своим золотым светом серебристое сияние луны.

– Здравствуй, сестра! – прозвучал нежный голос новой красавицы. – Надеюсь, тебе не очень долго пришлось ждать меня. Я спешила как могла!

– Здравствуй, Вторая! – отозвалась девушка в красном. – Я ждала тебя недолго, но двух наших младших сестер пока нет. Они, как всегда, опаздывают!

– Третья стража еще не наступила, так что у нас еще есть время.

Не успела Вторая договорить эти слова, как послышался крик ночной птицы, а затем раздались легкие шаги, и в дом вошла третья служанка с зажженным фонарем в руке. Поклонившись двум красавицам, она выглянула за дверь и позвала кого-то:

– Извольте войти, госпожа, ваши старшие сестры уже пришли и ждут вас!

Едва прозвучали эти слова, как в комнату вошла третья красавица, облаченная в шелковое платье чудесного синего цвета.

Лю Сюань просто не верил своим глазам: эта третья девушка была еще прекраснее первых двух. Казалось, что сама весна легкими шагами вошла в этот заброшенный дом, или же все весенние цветы отдали красавице свою красоту.

– Здравствуйте, сестрички! – проговорила третья красавица нежным голоском. – Давно ли вы ждете меня?

– Не так уж давно, Третья! – отвечала ей девушка в зеленом платье. – Все равно нашей четвертой сестры пока еще нет.

– Четвертая всегда заставляет себя ждать, такой уж у нее характер! – недовольно произнесла девушка в красном. – Чтобы не терять время, давайте, сестры, пока поговорим о том, что нам предстоит сделать.

– Что мы можем сделать? – вздохнула Вторая. – Генерал схвачен и завтра на рассвете будет казнен, как мятежник.

– Боги отвернулись от нас! – вскрикнула Третья.

– Но колокольчики еще у нас, значит, еще не все потеряно! – возразила Первая.

– Что мы можем сделать? Мы – всего лишь слабые женщины…

– Если генерал будет казнен, нам останется только одно: спрятать колокольчики в надежном месте, чтобы они не попали в дурные руки и чтобы мы могли использовать их в новом перерождении, когда судьба будет к нам более благоприятна.

– Это тоже будет непросто, сестра! Ты ведь знаешь, что слуги Черного Даоса идут по нашим следам. И с ними наша тетушка. Трудно нам будет спрятать от них колокольчики.

– Но где же Четвертая? Скоро уже наступит третья стража, а ее все нет!

И тут из угла донесся тихий голос:

– Я здесь, сестрички! Я давно уже здесь, я слушаю и смотрю, и я знаю, что здесь есть чужой!

Тут же на середину помещения выбежала лиса. Она завертелась на месте, словно пытаясь поймать собственный хвост. Поднялся столб пыли, который на мгновение скрыл лису, когда же пыль улеглась, лисы не было, а на ее месте стояла девушка в платье из золотистого шелка, столь прекрасная, что перед ней померкли остальные сестры.

При виде ее красоты у Лю Сюаня перехватило дыхание, как будто чья-то рука сдавило его горло.

– Ты, как всегда, ведешь себя неподобающим образом, Четвертая! – недовольно воскликнула девушка в красном платье.

– Я, как всегда, поступаю предусмотрительно, Первая! – ответила ей младшая сестра. – Я пришла сюда раньше вас, затаилась и видела, как в этот дом пробрался посторонний человек.

– Посторонний? – недоверчиво переспросила Первая. – Где же он?

– Он прячется на верхнем этаже и следит за нами! – И Четвертая показала на то место, где притаился Лю Сюань.

Молодой человек ахнул, попятился, но прогнивший пол провалился под ним, он упал на первый этаж и потерял сознание.

Лена Карташова пришла в сестринскую за десять минут до начала смены, переоделась в больничную униформу и отправилась на пост. Светы Тюлькиной, которую она должна была сменить, на посту не было. Лена нашла ее в реанимации – Света меняла капельницу у нового больного. Тот лежал, не подавая признаков жизни, спеленатый бинтами, оплетенный трубками и проводами.

– Что с ним? – равнодушно спросила Лена, за три года работы в больнице она научилась спокойно воспринимать любые человеческие несчастья.

Если каждому больному сочувствовать, никаких нервов не хватит, они у нее не железные.

– Сегодня привезли, в метро под поезд упал. В коме. Еще удивительно, что жив. Но вряд ли выкарабкается. Его так искалечило – вообще непонятно, как сумели до нас довезти.

Заметив прочерк на месте имени, Лена удивленно взглянула на Тюлькину.

Та ответила на незаданный вопрос:

– Да, документов при нем не было, так что ничего не знаем – кто такой, как зовут. Да и зачем – ясно, что недолго ему осталось. Хотя родственники, наверное, искать будут…

«Не мои проблемы», – подумала Лена.

Света закончила работу, переоделась и ушла.

Карташова обошла отделение.

Больные спали, только старик в шестой палате смотрел больными запавшими глазами, при появлении сестры что-то забормотал, поднялся на локте.

– Спите, спите! – Лена поправила сбившееся одеяло и вернулась на пост.

Проверила мониторы, достала из стола книжку в ярком глянцевом переплете и начала читать.

Наступила тяжелая, вязкая больничная ночная тишина, нарушаемая только негромким гудением люминесцентных ламп да тяжелым дыханием, доносящимся из первой палаты.

Через час строчки стали расплываться перед глазами, двоиться.

Лена встала, прошлась, чтобы отогнать сон.

Вдруг дверь отделения с негромким скрипом приоткрылась.

Лена повернулась и увидела в дверях сутулого человека в белом несвежем халате, накинутом поверх куртки. На голове у незнакомца был темный капюшон, из-под которого пристально смотрели странные белесые глаза.

– Вы кто? – удивленно, негромко спросила Карташова, стараясь не спугнуть тишину. – Вы зачем?

– Помогите, сестричка! – едва слышно прошелестел голос из-под капюшона – и незнакомец покачнулся, схватился за притолоку, чтобы не упасть. – Помогите, мне плохо…

Лена шагнула навстречу, поддержала незнакомца за локоть, заглянула под капюшон – но не разглядела ничего, кроме тускло светящихся белесых глаз. А незнакомец неожиданно схватил ее за руку. Его руки были холодными и твердыми, как железо.

– Вы что? Вы почему? – забормотала Лена, пытаясь высвободиться – и вдруг почувствовала укол в предплечье и только после этого увидела в руке незнакомца одноразовый шприц.

– Что… – ахнула девушка, но не успела договорить – в глазах у нее потемнело, больничный коридор поплыл и растаял в глухой пульсирующей темноте.

Человек в капюшоне подхватил ее под руки, не дав упасть, доволок до поста, осторожно усадил на стул, опустил лицом на раскрытую книгу. Теперь со стороны казалось, что дежурная медсестра просто заснула за чтением.

Взглянув на нее со стороны, человек в капюшоне сорвал со стены листок, где были отмечены номера палат и имена пациентов. Найдя среди них прочерк на месте фамилии, удовлетворенно кивнул и направился вперед по коридору.

В палате реанимации увидел безжизненное тело – бинты, трубки, провода. Склонился над ним.

Глаза пациента были закрыты.

Рядом с кроватью ритмично работал включенный в сеть громоздкий механизм – прибор искусственного дыхания. По голубоватому экрану пробегала светящаяся синусоида, показывая, что человек на кровати пока еще жив.

– Думаешь, ушел от меня? – прошипел человек в капюшоне. – Думаешь, я тебя не достану? Пока ты жив, ты нигде от меня не скроешься! Нигде – даже в коме!

Он склонился еще ниже и забормотал какие-то непонятные слова, бессмысленные, но пронизанные странным, завораживающим, музыкальным ритмом.

По телу больного пробежала крупная дрожь, веки его затрепетали, раздался едва слышный стон.

Человек в капюшоне отстранился, достал из кармана крошечную серебряную коробочку вроде табакерки, на крышке которой были выгравированы иероглифы. Открыл табакерку, высыпал из нее на ладонь щепотку серебристого порошка, дунул на ладонь, чтобы порошок разлетелся по комнате. В палате запахло чем-то незнакомым, чем-то пряным и волнующим, как южная ночь.

По безжизненному телу пробежала новая волна дрожи, бледные губы чуть заметно пошевелились.

Человек в капюшоне снова забормотал свои заклинания – и веки пациента дрогнули и открылись. Глаза его были пустыми и темными, как два колодца.

Человек в капюшоне наклонился еще ниже, его белесые глаза пристально уставились в темные глаза больного, словно пытаясь выпить их, вытянуть из них остатки жизни.

– Ты не спрячешься от меня! – шептал человек в капюшоне. – Я увижу то, что видел ты! Я узнаю, куда ты их дел!

И действительно, он словно погрузился в темные глаза умирающего, в два бездонных колодца – и увидел там, в самой глубине, переполненный вагон метро, увидел женское лицо – усталое, измученное, с выражением привычной горечи и отсутствия надежды на лучшее. По щеке женщины текла слеза, оставляя неровную дорожку. Потом картинка немного сместилась, в кадре появилось другое лицо – но куда более ухоженное, более уверенное в себе, хотя и на нем было выражение озабоченности. Но представить эту женщину плачущей в метро было невозможно.

И снова смена кадра.

Еще одно женское лицо: ни следа косметики, только погружение в себя и задумчивость. И ранние морщинки вокруг глаз, видные даже из-под очков в простой оправе.

И еще одно, наоборот, слишком сильно накрашенное, разноцветные, давно не мытые волосы…

Человек в капюшоне выпрямился, провел рукой по глазам.

Он запомнил все четыре лица, запомнил навсегда, как будто записал их на жесткий диск своей памяти. Теперь этот жалкий полутруп был ему больше не нужен.

Он протянул руку и выдернул провод из розетки.

Прибор искусственного дыхания напоследок мучительно всхлипнул, как будто оплакивая оборвавшуюся жизнь, и остановился. Светящаяся кривая на экране монитора превратилась в прямую линию. В палате наступила тишина.

В ватной темноте беспамятства проступило какое-то пятно.

Нет, это было не пятно, это был звук – тревожный, беспокойный, навязчивый.

Лена Карташова с трудом оторвала голову от стола и удивленно огляделась.

Она заснула на посту? Такое уже бывало, и не раз – попробуй бодрствовать целую ночь напролет.

Она пришла в себя и осознала, что звук, который ее разбудил, – сигнал на пульте, показывающий, что больной в реанимации перестал подавать признаки жизни.

Она вскочила, добежала до палаты и увидела там неизвестного пациента.

Теперь глаза его были широко открыты, но в них не было ничего, кроме пустоты и тьмы. Ничего, кроме пустоты и тьмы смерти.

Что ж, этот человек был уже на грани смерти, вряд ли он мог выкарабкаться…

В следующий момент Лена увидела, что прибор искусственного дыхания не работает, а вилка его выдернута из сети.

Вот это было уже непонятно. Непонятно и скверно. За это ей может влететь…

Но как это произошло?

Лена нахмурилась, пытаясь вспомнить, что было до того, как она заснула.

Перед ней смутно возникла сутулая фигура, лицо, скрытое капюшоном…

Что это было?

Скорее всего, сон.

Во всяком случае, лучше пусть это будет сон, чем ее просчет. Лучше сон, чем небрежность.

Лена вставила вилку прибора искусственного дыхания в сеть и нажала кнопку вызова дежурного врача.

Ахмет Аладдинов работал ночным таксистом.

Ночью работать лучше, чем днем, – улицы свободны, нет пробок, да и пассажиры более покладисты, не торгуются из-за лишней десятки. Правда, ночью можно нарваться на неприятности, но кто не рискует – тот ничего не заработает, а кроме того, на всякий непредвиденный случай Ахмет держал под сиденьем тяжелую монтировку.

Вот и этой ночью Ахмет медленно ехал по улице, высматривая клиентов.

Однако этого клиента он сперва не заметил, тот выскочил словно из-под земли, так что Ахмет едва успел затормозить. Вот только что никого не было – и вдруг он появился.

Клиент стоял на краю тротуара, подняв руку.

Странный был клиент. Сутулый, в темной куртке с низко опущенным на лицо капюшоном, из-под которого тускло светились белесые сумрачные глаза.

Ахмет почувствовал какую-то неприятную тянущую боль под ложечкой. Этот клиент ему определенно не нравился.

Но за эту ночь он заработал слишком мало, так что не мог себе позволить излишнюю разборчивость. Клиент есть клиент, а на крайний случай под сиденьем лежит монтировка…

Ахмет затормозил, открыл дверцу и проговорил:

– Садись, дорогой!

Странный человек сел рядом с ним, откинулся на сиденье.

Он ничего не говорил, и от этого молчания у Ахмета снова неприятно затянуло под ложечкой.

– Куда едем, дорогой? – спросил он, повернувшись к пассажиру.

Тот еще какое-то время молчал, но наконец проговорил неприятным скрипучим голосом:

– На Звенигородскую.

– На Звенигородскую так на Звенигородскую! – Ахмет выжал сцепление и поехал. По дороге он пару раз попытался заговорить с пассажиром, но тот в ответ молчал, и молчание это было таким тяжелым и холодным, что Ахмет прекратил свои попытки.

Наконец он свернул с Загородного проспекта на Звенигородскую улицу и спросил пассажира:

– Где остановиться?

– Здесь!

– Здесь так здесь. – Ахмет торопливо затормозил, взял у неприятного пассажира деньги и как можно скорее уехал, как только тот вышел из машины.

В центре города, на Звенигородской улице, стоят старые склады, построенные еще в начале XIX века. Последние лет двадцать эти склады пустовали, дожидаясь нового хозяина, который сможет вложить большие деньги в их ремонт и реконструкцию, – и, кажется, наконец дождались. Фасад складов затянули монтажной сеткой, и за их стенами начались неторопливые работы.

К этим-то складам поздно ночью подошел сутулый человек в опущенном на лицо капюшоне.

Оглядевшись по сторонам, он отдернул край зеленой сетки, поднырнул под нее, немного прошел мимо стены склада и проскользнул в незаметный со стороны пролом.

За стеной была обычная стройплощадка – ямы и колдобины, груды строительного мусора, завалы старого кирпича, обломки камня, ржавая арматура.

Однако в глубине этой стройплощадки виднелась уцелевшая постройка – приземистое кирпичное сооружение столетней, а то и двухсотлетней давности. Впрочем, в этой постройке не было романтической привлекательности старины – это было довольно безобразное строение из мрачного темно-красного кирпича. К этому-то сооружению и направился странный человек.

Подойдя к двери, он еще раз огляделся. Впрочем, это была напрасная предосторожность – ночью на стройплощадке не было ни души. Даже бомжи обходили ее стороной.

Как ни странно, дверь была заперта.

Человек в капюшоне достал из кармана большой старинный ключ с фигурной фасонистой бородкой, вставил его в замочную скважину, повернул.

Открыв дверь, вошел внутрь.

Внутри было темно и сыро.

Странный человек нашарил слева от входа подсвечник, чиркнул спичкой, зажег свечу. Ее слабый свет не смог разогнать темноту, густую и застоявшуюся, как болотная вода, однако высветил уходящие куда-то под пол каменные ступени.

Человек в капюшоне спустился по этим ступеням в длинный, просторный подвал со сводчатым, в сырых разводах потолком. Здесь он зажег от своей свечи еще несколько свечей, вставленных в тяжелый бронзовый канделябр.