– Пожалуйста! Давай я буду предполагать, а ты говорить тепло или холодно.
Она посмотрела печально исподлобья:
– Ты ведь хочешь, чтобы я стала твоей женой?
– Да, – уверенно и даже страстно ответил он, и черт его дернул спросить: – ты хочешь ребенка?
Ее глаза расширились, он прочитал в них удивление и… предчувствие? Она сглотнула:
– Это да. Но расстроилась я не поэтому. – Вот черт! Не надо было говорить про детей! Ярослав мысленно ударил себя по лбу! Кто за язык тянул?
– Почему же? – вопросительно склонился к ней, как к несмышленышу.
– Почему ты хочешь, чтобы я была твоей женой?
– Почему? – Ярослав растерялся, сердце замерло, и тут же забилось чаще: что она узнала? Кто мог проговориться? Димка? Он осознавал, что тень неизвестного накрывает его, подобно стремительно опускающимся сумеркам. Дальнейший ход событий зависел от того, что произошло и того, что он, Ярослав, сейчас скажет. Дом был тих, по углам затаилась темнота. Только из открытой двери комнаты проникал рассеянный уличный свет. Он отражался в зеркале прихожей и растекался в никуда.
– Да, почему? – настойчиво спрашивала Вика.
– Ну, – он лихорадочно соображал. Почему обычно люди женятся? – Потому что… люблю тебя..?
На бликах её лица отразилось облегчение, смешанное с обидой:
– Так почему же никогда не говоришь мне этого?
Действительно, как это он забыл? Вот идиот! Ярослав смутился, попав в плен оцепенения и какого-то глупого ступора. Все, что он мог, это только возмущенно произнести:
– Я говорил!
Она посмотрела взглядом Мери Поппинс.
– Поверь, я бы не пропустила!
Так вот в чем дело. Мы злимся на отсутствие признания в любви? Он почувствовал облегчение.
– Я люблю тебя, – не моргнув глазом, солгал он. Поцеловал. – Я люблю тебя. – Повторил поцелуй снова. Сжал в объятиях. – Господи, Вика, ты такая красивая, я схожу от тебя с ума. Я таких девушек не встречал, ты безумно вкусная и сладкая, – провел кончиками пальцев по голой коже бедра, – я думаю о тебе постоянно. Мы так мало времени знакомы, но ты словно частичка меня, моя рука, мое сердце, – погладил шею, заправил волосы за ухо, поцеловал. Долго. Мучительно для самого себя. – Я не понимаю, почему ты выбрала меня – разве я достоин? Твоей нежности? Любви? Мне так хорошо с тобой. Я каждый день боюсь, что ты передумаешь выходить за меня. Боюсь, что кто-то другой, молодой, успешный, завладеет твоим сердцем, твоими мыслями. Я люблю тебя. – Почувствовал её руки на своем животе. Поймал ртом воздух. Потянул её на пол и положил на себя. Не торопясь, поцеловал бесконечно медленно, пока желание не превратилось в адскую гиену. Тело налилось кровью, отдаваясь эхом нетерпения. Задрал её футболку, почувствовал под пальцами прохладную кожу, провел по талии, ощущая её непроизвольное сжатие, погладил гладкую, прекрасную спину и жемчужины позвоночника. Поднял вверх лифчик и втянул сосок в рот.
Вика перестала дышать, а потом грудной стон вырвался из её горла. Он чувствовал, как её кожа начинает гореть, вспыхивая под его пальцами. Она наклонила над ним свои губы, похожие на губы древней африканской богини, и глаза, громадные и бездонные, как космос. Он ощущал легкость её тела на себе, мягкое прикосновение пальцев к плечам и испытывал восхитительную властность, когда прижал её к своей груди. Он не мог противостоять прикосновению её жаждущего тела, похожего на неисследованный материк, открывающийся за морским горизонтом. Слабая и зовущая, она обвила руки вокруг его шеи, это вернуло его от сна к реальности. У него не было презервативов. Вот черт! Не здесь. Надо успокоиться.
Ярослав прекратил ласки и попытался отстраниться. Вика не хотела: касалась губами плеч, скользила мягкими подушечками пальцев по груди, тянулась к губам.
– Вик, – позвал Ярослав тихонечко, – Вик.
– Прошу тебя, не уходи, – застонала она, прижимаясь плотнее и не думая останавливаться. Где это видано, чтобы он отказывал женщине?
– Послушай, я очень хочу тебя, пойдем в кровать. Не хочу сделать тебе больно, вдавливая в пол.
– Я буду сверху, – она целовала его шею.
– Нет.
– Нет? – в голосе появилось веселье, а в движениях большая настойчивость.
– Ты еще…, – он поискал слово, – недостаточно взрослая.
Вика замерла. В полутьме он разглядел, как в её глазах сверкнули бесовские звёзды.
– Недостаточно взрослая?
– Угу.
Она поднялась – на лице отражалось возмущение, смешанное с блаженством.
– Хорошо, я это запомню, – сказала она, одергивая одежду.
Ярослав мельком увидел полную грудь. Чёрт его дернул положить резинки в тумбочку? И почему он вынужден быть столь щепетильным?
Глава 8. Подготовка.
Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
«На глади асфальта мне хорошо грассировать!»
В.В. Маяковский
Ярослав был поражен, насколько три слова смогли изменить девушку. Больше не было ужимок, холодности, противоречивых вспышек. Теперь Вика была пронизана счастьем, как мартовское небо пронизано солнцем. Нежность, радостную предсвадебную лихорадочность он видел в поворотах головы, движениях рук, цыганской походке, ласках. И всего-то из-за признания в любви? Женщины и вправду являлись дикарками – придавали огромное значение льстивым фразам, и даже не задумывались об их подоплеке.
Как бы там ни было, стало гораздо легче. «Признайся ты раньше, может быть и до свадьбы дело не дошло?» – иронизировал над собой Ярослав, и тут же отбрасывал неуместную мысль. И без того было над чем подумать. Он стремился приблизиться к задуманному, продираясь сквозь повседневную суету, как первопроходцы Австралии сквозь мангровые леса. Он весь превратился в осторожного охотника, цель которого – получить доверенность. Чёртовы приготовления к свадьбе отнимали так много времени, что основное его намерение постоянно норовило отодвинуться на задний план.
Единственным источником удовольствия в эти дни был секс. В этой области невеста его полностью «устраивала». Было приятно, даже азартно будить её чувственность. Вика не стеснялась своей женской сути: любила его страстно, заводила по телефону, смеялась во время ночных утех, получала наслаждение и не скрывала его, распахивая себя навстречу жадным ласкам. Задыхалась в экстазах и делила их с ним.
Иногда она вела себя как одержимая: задирала юбку по его требованию прямо в коридоре, пока подружки собирались в гостиной, или ночью не давала ему спать до рассвета. На следующее утро они делали это на кухне. В другой раз Вика заманивала его в свою квартиру, и он брал её на стареньком кресле посреди мольбертов и этюдов. Однажды ночью ему пришлось закрыть окно, потому что она поднимала слишком много шума. С каждым разом её чувственность нравилась ему всё больше. Даже когда она не хотела его – была озабочена подготовкой, ушла в учёбу, да мало ли что еще? – он заводился. Её сдержанность в такие секунды и скрытая под кожей страсть действовали на него сильнее, чем откровенное поведение иных женщин. Вспышки раздражительности придавали особую остроту любви, давали ему почувствовать себя завоевателем и обещали, что занявшийся огонь спалит дотла.
Ночью, когда его собственная похоть переливалась через край, он прижимался к её лбу своим и прерывисто вздыхал, пытаясь взять себя в руки. Опасался он не за себя. «Мы с ума сошли», – шептал он. «Угу, – чертовка брала в рот его палец и сосала, не отрывая от него глаз, – если не сумеешь выдержать темп, я пойму», – дразнила она, Ярослав хищно рычал и входил в неё. О, как он любил эти медленные губы, смыкающиеся вокруг него! Её желание, казалось, «раскаляло» не только его половые органы, но и мозг.
Следующим вечером они отклоняли идею ужина в городе и опять занимались любовью. Ярослав обратил внимание, что если день проходил без сексуальных утех, разгорались ссоры из-за пустяков, тем более что он сам был постоянно на взводе. Думал и думал о необходимости стянуть генеральную доверенность, день и ночь строил планы, создавал и отвергал, ждал подходящего момента.
Андрей передал документы, но дело почти не двигалось: Вика даже не открыла, что имела в собственности. Казалось, забыла, а может и вообще не хотела ему говорить. «Официально» Ярослав знал о дедовой квартире в Петровском переулке и о той, в которой Вика жила. Была ещё его квартира, плюс одна на Соколе. Не мог же он сам спросить ее!? «Милая, как насчет награбленного?»
От молчания всё внутри кипело! Окружающий мир мерк, и день становился похожим на старые свернувшиеся фотографии, лежащие в скрипучем ящике стола. Ярослав не видел ничего: только серую пыль, снежными хлопьями оседающую на его жизнь. Эта девчонка была хуже змеи! Он её использовал или она его? Неужели она выйдет замуж, оставив его в неведении? Вероятно, она не собиралась доверять ему?
«Успокойся! – твердил он себе, – расслабься! Затаись, подожди: сейчас не время бежать впереди паровоза. Надо чаще бывать наедине с невестой, признаваться в любви (о, волшебное средство!), приглашать на романтические ужины». У него был целый арсенал задумок, нежных слов, таинственных приношений, только собственный разум чинил препятствия в виде неимоверного напряжения. Стоило Ярославу на секунду перестать строить из себя Ромео, он превращался в деревянного Буратино.
Ближе к концу мая он велел Андрею пригласить их вместе с Викиной подружкой на дачу на небольшой пикник. Белову волоком пришлось тянуть из дома. Она вопила, что её курсовая не готова, торт не заказан, а платье не будет готово и к серебряной свадьбе. Ярослав молча выслушал истерику, проклиная всё на свете, и повторил назначенное приглашение.
Хмурым субботним днем, готовым разразиться мелким холодным дождем, Зуев заехал за ними, они забрали Ольгу и двинулись в путь. И, несмотря на опасения Ярослава, отлично провели время. Вика не дулась и не вредничала, не разразилась гроза, Ольга не вешалась на Андрея. Они ели жареное мясо, валялись на гамаках, а потом долго катались по извилистым тропинкам соснового бора.
Оглядываясь на Вику, неторопливо крутящую педали, Ярослав задумался. Теперь, когда так много связывало их, малютка Белова не казалась безмозглой дурой. Да, она бесила его, но он не был бы успешным человеком, если бы позволял чувству неприязни брать верх над фактами. Воспринимая Вику как достойного противника, Ярослав всматривался внимательнее. Девушка имела поверхностный взгляд на вещи физического мира. Политика была ей далека, экономика – неинтересна: казалось, эти ипостаси существовали вне её понимания. Порой суждения невесты о создавшейся в мире ситуации, о противостоянии на Украине вызывали у Ярослава снисходительную улыбку, подобную той, которую получают маленькие девочки в ответ на фразу: «Когда я вырасту, выйду замуж за папу». Она не понимала и не старалась понять.
Однако материи, касающиеся чувств, взаимоотношений, людей, её явно волновали. Вика тонко воспринимала настроение окружающих, меняла тему разговора, если видела, что собеседник смущен или грустен. Не спорила, если подозревала, что оппонент не разделяет её точку зрения. Переживала, если окружающие люди в ссоре или недружелюбны по отношению друг к другу. Несмотря на то, что сама являлась невестой и должна была требовать максимум внимания, часто действовала в угоду чужих интересов, и Ярослав со стороны это хорошо видел. Вика могла с утра пораньше поехать к подруге, случайно узнав, что у той ссора с бой-френдом, или внезапно пригласить на танец его делового партнера, бросив на ходу «его что-то беспокоит», а по возвращении объяснить, что всё дело в щенке, оставленном в одиночестве. И так постоянно. Женская проницательность настораживала: не потому ли девчонка вела себя пугливо, что чувствовала подвох?
Они колесили по усыпанным хвоей тропам, а Ярослав вспоминал, как они с Викой катались на велосипедах в городе, показывая друг другу любимые уголки района. Он открыл ей парк у Водного, пляж и тихие московские дворы. Она ему – граффити, нарисованные её друзьями-художниками. Вообще, изобразительное искусство Вика очень любила. Оно было её родной стихией. Стезёй, за выбор которой, Ярослав, против воли, уважал её. Так или иначе, она видела окружающий мир через призму художественного. Смотря в ночь, могла сказать: «Как у Куинджи», убирая прядь с его лба шептала: «Ты напоминаешь мне полотна Корина и Дейнеки одновременно». Он не всегда разумел, что это значит, но не мог оторвать взгляда, когда она писала свои контрольные работы. Если это была графика, рука Вики скользила по бумаге, являя свету невыразимую красоту линий, полутонов, теней и света. Ему, человеку, который рисовал только танчики на партах, это было сродни чуду.
Если работа была из области живописи, кисть оставляла на холсте настоящее буйство красок, дыхание вечности. Мазок ложился к мазку, закрывая бесцветно-коричневое основание и собираясь в удивительное творение, превосходившее по выразительности оригинал. Вика проводила за этим занятием часы, не оставляя себе времени на сон. Ярослав порой не понимал, как она может быть недовольна результатом, если изображение столь совершенно.
– Это не фотография, – сердилась невеста, – я пишу не натюрморт, я пишу свое отношение к нему. Понимаешь?
Нет, он не понимал. Просто следил, как она снимала краску и начинала заново. Наблюдал за процессом – тонкими запястьями, пальцами, деловито скользящими у холста, наклоном головы, поворотом изящной шеи, губами, шепчущими что-то непонятное, босыми ногами. Вика уходила в свой мир безоглядно, без сомнений, с интересом, жадной страстью и любовью.
В зарождающихся сумерках, пока девчонки болтали, закутавшись в пледы, Андрей взялся мыть машину, а Ярослав принялся за последнюю партию шашлыка, ловя Викины безмятежные взгляды и вслушиваясь в негромкий разговор. Ольга позвала приблудную кошку, посадила её на колени и стала гладить. Садовый столик располагался слишком близко к лежанке, пушистая гостья скоро смекнула: «Чем быть обласканной, лучше подружиться с мужчиной, имеющим доступ к еде». Она покинула девичью компанию и принялась тереться у его ног. Ярослав старался не обращать на неё внимания: бродяг он не терпел. Минут десять ему удавалось оставаться непреклонным.
– Ну, дай ей кусочек! – взмолилась Ольга, когда поняла, что он не собирался кормить полосатое создание.
Ярослав молча бросил под ноги комок жира, и попрошайка, обжигаясь, принялась за него. Ольга сверкнула голубыми глазами и глянула на руки.
– Она грязная, жуть, посмотри, – пожаловалась она, протягивая ладони Вике.
– Вон иди к Андрею, – предложила Вика, – скажи ему: «Помой меня!»
Ольга поднялась.
– Андрей, – позвала она, – Вика просит помыть ее.
Андрей высунул взъерошенную голову из-за капота: – Что? – непонимающе спросил он, но ему никто не ответил. Вика улыбнулась, Ярослав рассмеялся. Ольга что-то пробурчала, но дальнейшего разговора Ярослав уже не разобрал.
Потом он наблюдал за их перепалками, шушуканьем подружек, полосатой непрошенной гостьей, моющей лапы с видом королевы и поймал себя на мысли, что становится похожим на счастливого жениха.
Назавтра они выбрались на примерку свадебного платья. Она, кажется, должна была быть последней, и он вынужден был отвезти Вику самолично. Не успели они тронуться, раздался звонок. Вика ответила и почти десять минут слушала собеседника, хмурясь и изредка вставляя «угу» и «надо же», а едва положив трубку, завопила: «Как я это ненавижу!»
– Что? – не понял Ярослав.
– Все эти проблемы, квартиросъемщиков, сантехнику, которая ломается каждые пять дней, – лицо её перекосилось от гнева.
– Милая, успокойся!
– Не успокаивай меня! – огрызнулась она, тяжело дышала, и он вдоволь налюбовался полной грудью, неровно поднимающейся в вырезе рубашки. Что бы там ни произошло, его это мало беспокоило: гораздо меньше, чем её прелести.
– Что случилось?
– Парни, которые квартиру снимают, устроили драку в подъезде, звонила соседка, ругалась, требовала выселить их. Какое ей дело?! Ну, повздорили мужики, помахали кулаками. Сиди у себя – не высовывайся! Нет же! Все ей надо знать! Зачем она мне звонит? Я что – приеду разбираться? На всю голову больная? Да пусть хоть поубивают друг друга! Только платили бы вовремя. Ненавижу!
– Откуда у соседки твой телефон?
Вика посмотрела зло:
– Сама дала.
– Понятно. Надеялась, она будет сообщать в случае проблем? – улыбнулся Ярослав.
– Что-то не пойму, на чьей ты стороне?
– На стороне чистого разума, – Ярослав сохранял внешнюю невозмутимость, хотя в душе ликовал: проблемы с квартирантами Вики – шаг на пути достижения его цели. Так и хотелось сказать: «Позволь мне решить все», но он сдержал этот порыв. Если он сейчас возьмет заботы на себя – Вика никогда не созреет переложить их на Зуева. А по генеральному плану это должен быть именно Андрей: если доверенность оформить на Ярослава – он не сможет заключить какой бы то ни было договор в свою пользу.
Вика молчала, надув губы.
– Не обижайся, милая. Я на твоей стороне, – погладил ее руку, – хочешь, съезжу в Петровский, поговорю с ними строго?
– Нет, – Вика надула губы.
– Отвезти тебя?
– Нет. Я вообще туда не поеду! Только разборок мне сейчас не хватало. У нас свадьба на носу, – выражение лица сменилось на воинственно-решительное, – я счастливая невеста. У меня примерка платья! И вообще, что она мне звонит? Пусть за своим сыночком следит!
Ярослав сбавил скорость: если он не проявит галантность, это будет подозрительно.
– То, как ты говоришь «счастливая невеста» настораживает меня. Думаю, я должен решить проблему с твоими жильцами.
Он прикинул, где развернуться, и притормозил. Если они приедут к швее на час позже – ничего не случиться. Вика положила ладонь на его локоть: – Ты самый лучший! – она смотрела повлажневшими глазами. «О, нет! – беззвучно взмолился Ярослав, – только не слезливые признания!»
– Откуда ты знаешь? – с хитрецой уточнил он, торопясь сменить эмоциональную плоскость, – проводила сравнение? – постарался спросить весело, но получилось с издевкой. Вика, кажется, не заметила.
О проекте
О подписке