Карим и Саид, привыкшие все делать одновременно, так же одновременно протянули руки к свободным пиалам и подали чай младшему брату, одновременно приглашая того за стол. Отец одобрительно кивнул, соглашаясь с тем, что теперь место Али среди взрослых. На щеках Али расцвели пунцовые розы. Мальчик не мог понять – они так часто рисовали планы, чертежи и эскизы на земле, неужели никто не видел этого? Не понимали, что они изображают?

Как так получилось, что бумага изменила рисунки, наносимые им и Ульмасом везде, где можно и нельзя. Да никто и не разглядывал их, особенно мастер. Он палкой каждый раз перечёркивал всю тщательно выписанную картину или затаптывал ногами. Ну, теперь-то никто не будет портить рисунки на земле, а может быть ему разрешат пользоваться бумагой и каламом? Да что калам, его можно из любой камышинки сделать, главное под нужным углом сделать срез, тогда можно хоть какую угодно тоненькую линию провести.

Перевернув лист, Халил и остальные увидели прямоугольники, квадраты, кружки и другие непонятные загогулины. Но они непонятны для непосвященных, а за дастарханом сидели опытные ремесленники, мастера. Они без труда поняли, что к чему. Сбоку от плана кудрявились буквы арабской вязи – сколько кирпичей, какого размера, сколько плитки, сколько дерева, другого материала и по какой цене должно быть использовано. Жирно выписана окончательная цена – сорок три серебряных таньга и восемьдесят семь медных фельсов. Али, дрожа от неизвестности, боясь и надеясь, затараторил хрипловатым фальцетом:

– Мы цен в Бухаре не знаем, поэтому ставили свои, потом прибавили семь процентов. И мы не считали стоимость курпачей, одеял, посуды и других домашних вещей. Всё это пылится у нас в нишах. Можно будет их в Бухару перевезти, для этого понадобиться три арбы*. Одна у нас есть, другая у дедушки Одыла, а третью можно нанять. Только сначала надо дом построить. Ата, вы разрешите нам с Ульмасом попробовать? – он опустил глаза к плану, потом ткнул в один квадратик и сказал: – А вот это наша с Ульмасом комната.

Дружный облегчённый хохот, вырвавшийся из семи мужских глоток, согнал всех голубей с карагача, заставил присесть от страха невесток. Попутно привёл в недоумение хозяев не только соседнего двора, но жителей всей улицы. Непонятные люди живут в доме плотника Халила. С раннего утра крики и вопли, кого-то чуть не убили, потом суд, а теперь ржут, как табун ферганских лошадей. Из калитки, ведущей в сад, выглянул Зия, но видя всеобщее веселье, доковылял до айвана. Рисунок, лежащий на столе выбил из его глаз старческие слёзы радости – он обнял мальчишку, стиснул так, что у того что-то пискнуло в груди. Все остальные стали хлопать его по спине, плечам, трепать по бритой голове. Али неловко оправдывался:

– Это всё Ульмас, это он всё посчитал, я только рисовал. – Карим с Саидом переглянулись, к их переглядкам присоединился Халил. Эти дети за то малое время, в течение которого они даже не успели толком напиться чая, сделали расчёты на целый дом и нарисовали его во всей красе? Это готовые мастера. И не просто мастера, а великие мастера! «Да, Халил, Аллах вознаградил тебя сполна. Какое счастье, что я не стал препятствовать их желанию стать строителями!» – мысли плотника бежали бурливым ручейком. Халил встал от дастархана, за ним поднялись все остальные. Перейдя в гостиную, они дружно вознесли положенную полуденную молитву, благодаря Всевышнего за его великолепный подарок – двух талантливых и упрямых до невозможности детей!

Лайло, стоя у очага и внимательно следя за нагревающимся в казане* маслом, тоскливо печалилась, что в единый миг лишилась двух своих сыновей. Рожала она одного из них, а вот грудью кормила обоих и всегда больше жалела Ульмаса, слабого и беспомощного от рождения. Он всегда был ласковым, как слепой котёнок. Тот лишь мурлычет и осторожно облизывает шершавым язычком твои пальцы. Али всегда доставлял сначала ей, а потом и мужу вечные неприятности. Всякий раз придумывал новые проказы, втравляя в них и Ульмаса. Но постепенно оба они становились мужчинами.

Лайло часто видела, как они что-то рисуют на земле, споря друг с другом. Иногда в сердцах замахиваясь руками, но ни разу поднятый кулак не опускался на брата. Они умели останавливаться. Молодая мать понимала, что эти дети надолго в семье не останутся, Уж очень часто говорили они о далёких странах и мечтали о том, что поедут учиться в закатную сторону. Не хотелось ей об этом думать, но от решения главы семьи, строгого и любимого мужа не отмахнуться. А он решил, и не только решил, но и сказал, что сыновья едут в Бухару. Хорошо, что не сегодня и не завтра.

Мысли её перескочили на других детей. Она радовалась, глядя на Зураба – тихий, спокойный, послушный и вежливый до тошноты. Лайло знала, что Зураб никогда и ничего не натворит, не нарушит ни одного запрета, ни с кем не начнёт спорить и не станет задавать неудобных для окружающих вопросов. Велели ему выучить грамоту, сидел рядом с Ахматом, своим племянником, но по возрасту братом, и учил. Учение тяжело давалось обоим, и если бы не Ульмас – остались бы ребята неграмотными. Ни Али, ни Умида не могли объяснить доходчиво и понятно, как лучше запомнить буквы. Как удобнее их писать, чтобы другие поняли, что это там такое изображено корявой лапой.

Сказали, надо учиться на плотника и помогать мужчинам в мастерской – так же покорно пошёл и вникал в особенности ремесла, старательно заучил названия всех инструментов, подметал полы. Делал ту работу, которую приказывали, но никогда не задавал вопросов и никогда не предлагал чего-то нового! В этом не было ничего страшного – Саид и Карим столько всего напридумывали, столько нашли ценных усовершенствований в ремесле, столько изобрели инструментов, ножей, стамесок и рубанков, полировочного материала! Зурабу с Ахматом до конца жизни хватит, чтобы оставаться самыми лучшими мастерами в Афарикенте.

Дочка Лола больше всего любила возиться с хозяйством, она тоже радует. Но какая же она любопытная и дотошная. Вечно лезет с вопросами, упрямо добиваясь ответа на них. А если ничего ей не сказать, начинает хныкать и умолять, несмотря на то, что почти взрослая. Только что наливала чай мужчинам, а спустя малое время убежала к Нафисе. Узнала что-то и побежала поделиться с тётушкой. Если в семье и были у кого-то секреты, то их все знала Лола. Что-то она знает про Нафису, но сама никогда не расскажет, хоть режь! В этом они с Али похожи: чужая тайна – это чужая тайна! А её вопросы про сестричку или братика? Хорошо, что Халил не слышит, а то бы тоже задал вопрос, почему жена не беременеет? Да потому что последняя беременность довела её до порога садов Аллаха, но слава Всевышнему, врата рая не раскрылись перед ней.

История была такая же, как с Зариной: девочка шла спинкой. От боли и ужаса Лайло едва не умерла и вспоминала первые роды, как прогулку по саду весенней порой. Роды продолжались почти сутки, да и потом после всех пережитых мучений Лайло долго не вставала с курпачей. Озода туго-натуго перетянула её живот и бёдра кусками жесткого буза*, чтобы кости встали на место, как она говорила. Хорошо, что подруга Гульшан, извещённая Озодой, взвалила всю работу по дому на себя. Лайло только кормила девочку.

А Нафиса купала всех детей, следила, чтобы с ними ничего не случилось и готовила еду. Много работы досталось и Бодам, жене Саида. Вот у кого руки выросли не совсем из того места, откуда растут руки у послушных и работящих жён. Но Озода потом сказала, что беременеть Лайло больше не будет, хотя знать об этом никому не нужно, особенно Халилу. Вот и славно! У неё и так четверо детей. Все здоровые и умные, это ли не великое счастье для молодой ещё женщины?

Когда младшая жена Халила увидела окровавленного Ульмаса и несчастного Али, даже не закрывающегося от карающих рук мужа, внутри у неё всё оборвалось. Она поняла, что настали последние тихие дни в их доме. Много всего уже пережили здесь его обитатели, но ещё никто никогда не собирался уезжать в неизвестность. Закир уехал на учёбу, а вся родня молчаливо согласилась с тем, что он может не вернуться под отчий кров. Ушёл куда глаза глядят его отец Ильяс, так это от горя. Но осознанно и безвозвратно покинуть родной дом никому в голову не приходило. Только этот неугомонный Али доконал отца своим необъяснимым желанием обязательно уехать непонятно куда. Неужели в Афарикенте нет достойных мастеров? Лайло, пристально следила за дымящимся маслом и забросила в казан мясо для обжаривания. Она покосилась на Нигору, взглядом заставляя её поработать капкыром, чтобы мясо не пригорело. Мысли вернулись к мастеру Санджару. Конечно, достойного нет! Один Санджар-драчун, чтобы сгореть ему и его душе, чего натворил! Чуть не убил её любимого сына, такого умного и ласкового!

От Али не дождёшься приветливого слова, а этот – апа-джан, апа-джан, и всё время ластица, разрешает обнять себя и поцеловать. Не то, что Али, вырывающийся из материнских рук, словно она его сейчас бить начнёт или наказывать за очередной проступок! И её доброго мальчика этот шайтан бил так, что вид его ужасающих ссадин и синяков и сейчас заставлял материнское сердце сжиматься от горя. Нет, мастеров в Афарикенте нет. Ей придётся смириться с тем, что сыновья будут жить вдали от родного дома. Внезапно Лайло заулыбалась – что, если послать в Бухару вместе с ними, для материнского догляда, Нафису? Она обоих мальчиков любит. Именно она качала их в бешике, она купала их, меняла пелёнки, стирала. И всегда защищала. Всё равно замуж она выходить не хочет, просто криком кричит, видя свах…

Никто не знает, почему сестрёнка выходить замуж не хочет. «Нет, я просто слепая. Надо Лолу расспросить, да похитрее, а то ничего не расскажет» – думала Лайло. Не зря её младшенькая возле Нафисы крутится, вышивать не вышивает, а к холе так и липнет, всё свободное время рядом сидит. В это время Лола выскользнула от Нафисы, вышивающей шёлковые платки для ханзедар*. Вслед за ней и Нафиса медленно вышла из комнаты, где словно пришитая сидела за срочной работой. Она, ничего не замечая вокруг, прошла на задний двор, обводя его невидящими глазами. «Ой-бой, это что с сестрёнкой приключилось. Чего это она пошла на задний двор, может просто в отхожее место отправилась?» – Лайло не терпелось поговорить с Лолой, но теперь уже её удивило поведение девушки. На заднем дворе Нафиса пробыла совсем недолго. Оттуда она шла прямо к очагу, на ходу вытирая руки.

– Сестрица, ты знаешь, что твой хозяин хочет отправить Али и Ульмаса в Бухару, да чтобы они там дом построили и остались жить? А кто им будет еду готовить, стирать, шить одежду, мыть посуду и печь лепёшки? А ходить на базар? Как можно отпускать мальчиков и оставлять их без присмотра? Конечно, твой муж глава семьи, и он волен делать всё по своему усмотрению, но как там мальчики жить будут? – в голосе Нафисы слышалась неподдельная тревога за племянников, их она нянчила с младенчества. Но и ещё какая-то скрытая, затаённая глубоко в душе мысль проскальзывала в словах. Её девушка боялась или не хотела высказывать.

– Что делать, сестрица, я ничего ещё не знаю, пока это лишь разговоры мужчин. Да и Ульмас будет лежать две недели, не вставая с курпачи. За это время они что-нибудь решат, может, какую женщину в Бухаре найдут для ухода. Но возможно, твой отец захочет переехать со своей женой туда. Гадать-рассуждать у меня времени нет. – Лайло нарочно так ответила, чтобы её сестра прямо сказала, чего хочет.

Никакой хитрости в её ответе не было, только недоумение – а кто здесь останется? В Афарикенте? Кто будет вышивать, и выполнять заказы из самого султанского дворца? Это что же тогда с прибылью будет? Она уже забыла счастливую мысль об отправке Нафисы в Бухару. Бодам, жена Саида пришла в их дом ничего не умея делать.

Зумрад, дав невестке две луны, чтобы та привыкла к дому и хозяйству, начала обучать её вышиванию. По обычаям, первую луну новую невестку ничем не обременяют. Сидит себе на мужниной половине и горя не знает. Особых талантов Бодам не имела, но без дела ей сидеть не удавалось. Простой рисунок выполнить могла. Хорошо, что вторая жена Саида Нигора если и не умела вышивать, то быстро училась этому.

Саиду и Салиму почти три года тому назад начали обучать вышиванию. Поначалу всё было несложно: правильно держать иголку в руках, вдевать нитку, надеть напёрсток на большой средний палец. Но кроме основы для сюзане им ещё ничего не доверяли. Зумрад строго учила своих внучек, спрашивая с них во много раз придирчивее, чем с Бодам. А ещё Зумрад не переставала удивляться, стоило ли сватать Кариму такую жену – белоручку, без знания какого-либо ремесла? Но муж в своё время настоял, что женой Саида будет дочка Хайдара-каменотёса и его жены Бахмал. Тогда Зумрад не сопротивлялась, лишь просила, чтобы приданое было большое. А что толку с приданого, если невестка не могла ни очаг разжечь, ни чай подать! Кудо Бахмал была сама не от мира сего – плохо знала, какие на базаре цены, торговаться не умела, а еду готовила из рук вон плохо.

От её стряпни, которую Зумрад попробовала у них лишь единожды, её чуть не стошнило. Овощи перед готовкой не были помыты, на зубах скрипел песок. От полусырой еды у неё случилось несварение. Потом она долго маялась животом. Зумрад надеялась, что Бодам в замужестве изменится, но менялась невестка очень медленно, и лишь угроза со стороны Саида, что он возьмёт себе ещё одну жену, заставила Бодам резвее шевелиться. Одно время она пыталась жаловаться матери, но у Хайдара хватило ума прекратить частые посещения родного дома.

Мало того, что его жена избаловала единственную дочку, она ещё и не научила тому, что должно понадобиться ей в замужестве. Каменотёсу было стыдно перед кудо, а Бахмал радовалась, что хорошо пристроила свою красавицу! Халил был сам не рад, что не доверил сватовство своим жёнам. Уж они бы впросак не попали! Поэтому вторую жену для Саида он сосватал по их совету.

Лайло так крепко задумалась, что перестала обращать внимание на Нафису. Та продолжала стоять рядом и вопросительно смотреть – что же будет в Бухаре?

– Лайло, а если мне попросить разрешение у отца и отправиться в Бухару вместе с братьями? Я бы там всё стала делать, что положено. – Она так умоляюще заглядывала в глаза сестре, что даже той, занятой мыслями обо всей семье, стало понятно – не о братьях она так печётся, тут что-то ещё!

– Говори, что ты задумала и почему тебе так нужно в Бухару? Тебе здесь работы мало? Если уедешь, кто заказы будет выполнять? Кто будет вышивать? Бодам, что ли? Или её дочки? Так она безрукая, а дочки ещё малы для больших вещей. У Нигоры маленький ребёнок, она всё время с ним возится! Это когда Саид его на себе не таскает!– недовольство грохотало в словах Лайло. Она уже прикидывала, как сказать матушке-сестрице и мужу о том, что в голову её сестры пришла блажь ехать в Бухару. Нет, ни в коем случае этого допустить нельзя, такой урон семье! Да и что там делать, наймут женщину из дома победнее, так та за медные фельсы будет работать как за серебряные таньга.

– Сестрица, можно я к тебе вечером зайду, когда все уснут. Сегодня ведь твой муж у Зумрад ночует? Тогда я тебе всё и расскажу. Сейчас пока светло у меня работы много. Мне ещё два платка надо вышить и Бодам показать, как делать простые цветные тюбетейки для детей. Сколько лет показываю, а она всё равно ошибки делает. Лайло, почему твой муж захотел эту рохлю взять в жёны Саиду? Такой хороший мастер как Саид мог бы взять в жёны любую рукодельницу и красавицу. И сколько свах приходило со всех концов Афарикента, не сосчитать! Хорошо, что вторая жена у него лучше. – Про старшую жену Саида языки в доме чесали все, кому не лень.

То у неё вода для чая не прокипит и сырая останется. Все как один из отхожего места не вылезали целый день. То она мясо недоварила, сырые куски было не разгрызть! То тесто для лепёшек замесила, а закваску забыла положить. А уж если поначалу принималась подметать двор, так все разбегались кто куда – пыль стояла плотной стеной. Оказывается, Бодам не знала, что двор нужно водой побрызгать. На все замечания она вскидывала голову необъезженной кобылкой и отвечала, что дома её никто не заставлял заниматься такими глупыми вещами.

Больше всего доставалось Саиду. Сначала мать добром и лаской приучала невестку к домашним делам. Потом Гульшан пыталась научить её готовить еду. Затем Лайло своим гортанным голосом силилась вразумить Бодам – ничего не помогало. Над Саидом стал посмеиваться Карим, а затем и все остальные. Из дома Ильяса, где жил Саид с семьёй, частенько раздавался мужской недовольный голос и визгливые причитания его жены. Лайло было жаль Саида, но Бодам она презирала за кривые руки и заносчивость.

Её высокомерие и зазнайство она приняла сначала за страх перед новой семьёй и неловкость перед толпой незнакомых людей, но потом поняла, что эту бездельницу только хворостиной можно чему-то научить. Когда Саид «учил» жену, об этом все догадывались, но никто никогда не говорил Халилу, что творится в доме его сына. Неизвестно, кому бы больше пришлось жалеть обо всём.

– Приходи после вечерней молитвы, чай попьём с мёдом и слоёными лепёшками, сегодня Нигора пекла. Она первый раз сама такие лепёшки делала, надо будет похвалить. Я ещё не пробовала, но мужчины за чаем три штуки съели. Или голодные были и устали, или действительно вкусные получились. – Сёстры понимающе улыбнулись друг другу и разошлись по своим делам: одна продолжать вышивать, вторая готовить ужин.

После молитвы, где наравне со взрослыми на коленях стоял Али, мужчины опять расселись на айване. Несмотря на то, что крупный заказ ждать не будет и кроме них никто его не сделает. В мастерской тихонько возились Зураб с Ахматом, понимая, что сейчас мужчинам не до работы. Али, радуясь, что его не прогоняют, присел на корточки позади брата Карима, и решил послушать, что же будут говорить мужчины. Но всё случилось не так, как он мечтал. Никто не хотел говорить сам, все почему-то хотели послушать его. Отец ткнул пальцем в чертёж и строго спросил в очередной раз:

– Али, почему ты решил, что Закиру и вам с Ульмасом понадобится такой большой дом? Двух комнат и очага вполне хватило бы. Строить такой дворец очень дорого. – Халилу было жаль тех денег, которые уйдут на возведение хором. Потом окажется, что в них некому будет жить. Для чего такие траты? И неизвестно, каким стал Закир за эти годы. Может уже и забыл про семью и кто его сейчас кормит? Или думает, что всё так и должно быть?

– Ата-джан, разрешите, я отвечу, но я долго буду говорить, а если меня будут перебивать, то я могу испугаться и что-то позабыть.– Карим, а вслед за ним Саид, звучно хмыкнули. Как же, забудет он! Да он цвет своих пелёнок до конца жизни будет помнить! Остальные мужчины ободряюще заулыбались, ожидая объяснений. – Ата, Закир-ака обязательно женится, не может такой старый мужчина долго быть неженатый. У него будут дети, значит, нужна балахона. Нам с Ульмасом нужна комната, мы на балахоне жить уже не будем, мы не маленькие. Для гостей, и для вас всех тоже понадобится отдельная комната. А если в Бухару захочет переехать дедушка Одыл или брат Карим-ака с семьёй? Или кто-то ещё? Если всех посчитать, то и дома из пяти комнат не хватит. Посмотрите, сейчас мы здесь в прадедушкином доме живём в тесноте, почти друг на друга наступаем! Когда у нас в доме праздник и приходят гости, то все малыши сидят за накрытым дастарханом в саду. Потому что во дворе места для них нет.