– Зачем тебе так много? – Я понимала, что раунд длиной в последние полтора года проигран с разгромным счетом, но все-таки продолжала. Надо было понять, что происходит, раз сегодня он готов отвечать на вопросы. Это большая редкость.

– Ну… – Саша улыбнулся, – чтобы вы могли с Варькой приезжать ко мне в гости… иногда… на воскресенье… как сейчас приезжаете в Митино и на дачу.

– А как же наша новая… ну то есть… эта огромная квартира, где мы собирались… собирались жить? Ты, что продал ее? Ты не будешь ее ремонтировать?

– Буду, только не все сразу. Я же не граблю банки, я просто ими управляю. И потом… Мне что-то этот дом перестал нравиться. Охрана там паршивая… и будем мы там самые богатые, что очень плохо – на Варьку кто-нибудь глаз положит, как на хороший источник заработать, у папочки денег много…

– Господи… ты о таком думаешь?

– А ты нет? Плохо… – Он не шутил, он отчего-то злился. – Кстати, дальше по Хорошевке еще дом строится, прямо у Серебряного Бора – красота… там будут нормальные квартиры… Метров по триста. Вот там, наверное, будет получше. Нормальный комфорт. Всем нам удобнее. Ну, ты понимаешь. Что мы будем ютиться, в самом деле!

Я смотрела на него и пыталась понять – верит ли он сам в то, что говорит.

– Саша… Тот дом когда еще построят! Там яму для фундамента только роют… А я хочу жить сегодня, ну завтра, по крайней мере! Ты же сам это говорил. И потом, я ведь буду с малышом, надо жить в отремонтированной квартире, а не носиться с бригадами маляров и штукатуров…

– Лен, ведь не получается же у тебя… И не надо.

Я посмотрела на Варю, которая, как обычно, вынужденно присутствовала при всех наших разговорах. Варя внимательно смотрела на Сашу, который за этот год приучил ее к мысли о «братике». «Или сестричке»…

– Варюша, я видела у входа автомат с мягкими игрушками, сходи поиграй, может выиграешь какого-нибудь мишку, а? Или собачку…

Варя глянула на меня с сомнением – не просто так я разрешаю то, о чем обычно приходится ей просить, – взяла деньги и ушла, оглядываясь на нас.

– А может быть, это у тебя не получается? – решила я на сей раз не беречь своего ранимого друга.

– Мне надо провериться? – совершенно неожиданно спросил романтик секса.

– А зачем? Если ты говоришь, что «и не надо»?

– И то правда, – как-то уж слишком просто согласился он. – Тем более что нервы ты мне так измотала…

– Саша… – Я глупо пыталась остановить то, что, по всей видимости, было запланировано и подготовлено. – И это говоришь ты…

– А кто уехал с дачи под самое Рождество? Я что, для этого торчал с вами на даче, пока нормальные люди отдыхали с девочками на островах, чтобы демарши твои терпеть? Всё Рождество мне испортила, вернее, попыталась испортить… А кто летом в Турции ходил узнавать, сколько стоит билет до Москвы?

– Но ты же нахамил мне на даче, и даже не нахамил, а… Ты же помнишь, что было… И в Турции безобразничал… Или нет?

– А! – отмахнулся Виноградов. – Чушь собачья! Детский сад!

– То есть… – Я смотрела на него, а он – на меня.

Он ждал. Я по сценарию должна была быстро всё сообразить, обидеться и сказать: «Всё! Я обиделась! До свидания!»

Я решила потерпеть. Подождать, что предложит автор и режиссер нашей с ним совместной жизни.

– То есть ты меня достала, – сказал автор, с подозрением глядя на меня. – Слушай, плачь дома, а? Не здесь. Неудобно.

Я и правда, почувствовала, что начинаю совершенно некстати переживать. И постаралась взять себя в руки.

– Понимаешь, Лена, я уже даже не знаю, в какой форме нам жить…

– А мне кажется, что жить можно только в одной форме – жить вместе или не жить.

– Бывает по-разному… – он прищурился, не глядя на меня.

– Ты имеешь в виду жесткие жизненные обстоятельства – тюрьма, дальнее плаванье? Да, тут никуда не денешься. Садись в тюрьму, я буду тебя ждать.

– Ага, сейчас! – Он залпом допил виски.

– А всё остальное, все остальные формы совместной жизни, Саша, – это лукавство. Не видеть друг друга каждый день, чтобы не надоедать друг другу? «Как же мы будем друг без друга? – Как друг без друга».

– Чего-чего? Я тебя умоляю, только не надо писать стихов. У тебя и без этого заморочек хватает.

– Это Вера Павлова. Поэтесса очень хорошая…

Он отмахнулся.

– Вот и читай ее, а меня не доставай.

Он несколько секунд помолчал. А потом вдруг рыкнул, ни с того ни с сего:

– Достала. Достала!..

– Саша…

– Достала! Прижимаешь к стенке!

– Нет, но я действительно хочу знать. Я не могу больше жить в иллюзиях и неведении…

– Что? Что надо от меня?

– Хочу знать – ты не хочешь больше с нами жить?

– Не хочу. Ты меня достала.

– Чем?

– Не важно.

– Ладно. И не хочешь больше второго ребенка?

– Не хочу. Опять будет, как с Варькой. Сначала человек родится, а потом мы уже будем разбираться, можем ли мы жить вместе.

– У нас для этого было четырнадцать лет, Саша…

– Вот именно. Варенька… – Саша посмотрел на Варьку, которая вернулась с выигранным мишкой и в растерянности стояла у стола, не решаясь ни сесть, ни что-то сказать. – Ты особенно маму не слушай, она глупости говорит.

– Зря я тебе поверила, когда ты пришел и лег на пол и предложил жить вместе… То есть я ведь тебе не поверила, ты помнишь?

Виноградов поморщился.

– Лена… Ну я тебя прошу… Умная женщина… Бразильский сериал закатываешь… Поверила – не поверила… Не надо было верить! Всё, душа моя, всё. Мы оба измучены.

– И?..

– Ты же сама все понимаешь. Вот и скажи.

Я встала, взяла Варину кофточку, саму Варю с новой игрушкой и ушла. Потом вернулась.

– Это всё, Саша.

– Ну всё, так всё, – легко ответил тот, с кем я собиралась прожиться оставшуюся жизнь. – Слушай, неудобно, человек поет про свое наболевшее… Послушай, песня какая классная… А ты стоишь и чего-то хочешь от меня.

– Саша… – Повинуясь непонятному импульсу (я действительно не думала об этом уже полтора года, у меня не было причин на это), я спросила: – У тебя другая?

– А у тебя? – Александр Виноградов взглянул на меня серьезно и строго.

– Господи… У меня – нет. А у тебя?

– А у меня есть другая женщина. Всё? Или еще что-то хочешь услышать?

Я смотрела на него, а он – на музыкантов, играющих негромкий блюз. Девушка с очень черными блестящими волосами с душой пела по-английски. Если бы Виноградов понимал слова, он бы очень удивился – как кстати.

«I will say ‘Good-bye’, I will walk away, I will not look back, for I’ve heard you say… More than just ‘good-bye’, more than ‘farewell’, it will be as if we’d never met…» Я скажу «пока» и уйду. И всё будет так, как будто мы и не встречались никогда.

Наивная и трогательная режиссура жизни.

– Теперь всё. Нет. А как же Варька? Ты ведь говорил ей: «наша дача», «наша семья», «наша квартира», ты показывал ей комнату, где она будет жить…

– Не надо меня шантажировать Варькой. Она еще ничего не понимает. Мало ли люди расходятся… Ты что-то еще хочешь спросить, Лена?

– Она намного моложе меня?

– Она моложе тебя.

– Она лучше, чем я и Варька?

– Фу-у-у… Нет, вы лучше всех.

– Тогда зачем тебе это надо? Я ни о чем не прошу. Я не понимаю.

– Когда я сам пойму, я тебе позвоню, идет?

– А мне пока что делать?

– Тебе? Работать… Варьку растить. В уважении ко мне. Что-то она опять сегодня волчонком на меня смотрит.

А почему я должна растить ее в уважении к человеку, который вынул мою душу, потер на терочке, посолил, поперчил, потом попробовал и даже есть не стал. Не понравилось. Объелся. Захотел другого.

– Я уволилась с работы, Саша. Ты же говорил…

– Ну что, будем теперь вспоминать, кто что кому и когда говорил? Ты тоже много чего говорила и обещала.

Ну, ну, Лена, бей по морде, бей при всех, выливай в эту наглую самодовольную жестокую морду свежевыжатый морковный сок с пышной пенкой, пусть утрется этой пенкой, и уходи с гордо поднятой головой! Больше, чем «good-bye»! Как будто и не встречались! Скажи ему: «Пошел к черту»! Скажи те слова, которые ты в ярости можешь сказать Варьке! Ну что ж ты, Лена!.. Уходи и подавай на алименты – Варька же официальная дочь этого мерзавца. Спасибо моей маме – заставила его дать Варьке фамилию, как ни крутился, ни прятался тогда.

Уходи и больше – никогда! Никогда…

Я поставила стакан с соком на стол и ушла.

Несколько дней после этого меня ломало и выкручивало, как бывает, когда заболеваешь гриппом. Так болела душа, что вместе с ней болели все мышцы и кости. Я не спала, не ела, ни с кем не разговаривала. Кормила Варьку, помогала ей с уроками и просила ее не спрашивать меня, почему я молчу и плачу. Варька обнимала меня и садилась рядом.

Через несколько дней я позвонила ему ночью. Не знаю, один ли он был, он не поднял трубку, но перезвонил мне с мобильного. Наверно, не один. Неважно.

– Да, Ленка. Слушай. Ты прости, если я орал в ресторане.

– Лучше бы ты меня просто убил, чем так.

– Лен, ну, наверно, не получается у нас…

– Я не буду больше уходить с вещами…

– Да не то… Такой быт начался… Может, вернемся к тем нашим отношениям…

– Когда ты приходил то раз в неделю, то раз в месяц?

– Когда ты была моей любовницей… Ты хочешь быть моей любовницей опять, Ленка?..

– А сейчас я кто?

– Ну кто… Разве с любовницей покупают удобрения для огорода? Помнишь, ты меня спрашивала, куда девались мои… м-м-м… разные всякие там… желания… сложные… Почему у нас все стало так просто и одинаково… Помнишь?

– Конечно. Я думала, что тебе больше это не нужно…

Я радовалась, что ему больше это не нужно. Я думала, что странности и чудные желания на грани извращения переплавились в нежность. Если бы я дала себе труд сформулировать это раньше, я сама бы ужаснулась от чудовищности этой мысли.

– Мне это нужно, Леночка, нужно. Еще как. Просто желания смешались с куриным пометом и… псссы-ыть… разлетелись… То полаялись насчет засоренных фильтров в скважине на даче, то всерьез обсудили проблему моего поноса… какие тут особые желания…

– Кроме как позвонить другой?

Кто просил меня говорить это? Мастер формулировок. Мастер-ломастер.

– Ну вот, ты и сказала.

– Саша… Пожалуйста. Ты можешь все это прекратить, а? Ради нас с Варькой.

– Что прекратить конкретно?

– Эту женщину прекрати. Если можешь…

– А ты? Что можешь ты?

– Могу не покупать салаты в магазине… Могу махать в окно… – я вспомнила его недавние капризы.

– Не утрамбовывать с женитьбой… – ловко ввернул Виноградов, четырнадцать лет наслаждающийся свободой рядом со мной, первой красавицей журфака выпуска девяносто девятого года.

– Саша…

– Погоди-ка… – вдруг другим голосом сказал Саша и положил трубку.

Наверное, другая, которая еще только собирается утрамбовывать его с женитьбой, сбросила с себя во сне одеялко и проснулась. Не вздрогнула, оглядевшись? У него же полно моих и Варькиных вещей дома и на даче. На нашей даче. Где моими руками сшиты все шторы – я шью, как в древности шили – на руках, быстро, аккуратно, да еще и напевая бесконечные русские песни про то, как он уехал и не вернулся, а она все ждала и ждала, все глаза в окошко проглядела, и зиму ждала, и лето… На даче, где в четыре руки мы с Сашей красили для Варьки песочницу и качели в цвет спелого каштана. Получился цвет мореного дуба, но мы были счастливы. И красить, и смотреть, как наша Варька качается на качелях и строит из песка дачи для принцесс. Не ведая, что очень скоро на ее качелях станет качаться другая, которая тоже рассчитывает стать принцессой – на благоустроенной даче с собственной артезианской скважиной, садовником и сторожем.