Ионис никогда не заигрывал, но с каждым днем он нравился мне всё больше. Казалось, что и он симпатизировал мне. Я была исполнительна и кроме того, пожалуй, внешне чем-то похожа на его жену. Потому что люди другой национальности всегда как будто на одно лицо. Мне он нравился настолько искренне, настолько платонически, как недавно повзрослевшей девушке может нравиться родной дядя.

Однажды одному менеджеру отдела продаж срочно требовался документ, который ему вовремя не отправили. На высоких тонах он говорил со всеми, кто был его ниже по положению. Впав в ступор, с выпученными глазами я пыталась найти документ, пока он нервничал за соседним столом. Отправила его ему и вернулась к своим делам.

Свидетельницей этого эпизода была Алена, которая сидела неподалеку от меня в Open Space. Казалось, ничего особенного не произошло, он немного превысил свои полномочия, был груб, раздражен и невежлив. Но когда Ионис узнал о происшествии, ноздри его носа вспучились, как у ещё необъезженной лошади, вынужденной внезапно остановиться по воле наездника. А глаза и без того большие, стали напоминать две мишени в пулевом тире, с черными сердцевинами в них.

На разборку он взял меня с собой. Он вошел в кабинет моего обидчика первым, и по-английски, что-то говорил ему. Что-то, во что я даже не вслушивалась.

Мой защитник выглядел при этом, как испанский конкистадор, демонстрирующий свои владения и власть в только что павшей от вторжения его войска провинции. Я была поражена.

С тех пор за документами из отдела этого человека к нам обращалась его специалистка. Тоже нервная меня она старалась ни о чем не просить. Потом я видела его в кофейне. Он разговаривал с директором HR. Он был взбудоражен, что-то активно ей объяснял. На лице читалось сильное эмоциональное напряжение. А через несколько месяцев я узнала, что его уволили. Или он сам ушел. В таком вопросе, как я поняла намного позже, это совсем непринципиально. Всего лишь расставание, в котором, как теперь говорится, виноваты оба. Причина увольнения не была в эпизоде, случившимся у нас в отделе. На многих предприятиях в России только так и разговаривают.

Когда ставки высоки, только человек с нервами из высоколегированной стали может продолжать функционировать нормально. Шаг вправо – ты бесчеловечен. Шаг влево – ты – банкрот. «Большие» люди так и вальсируют годами. Кто – до нервного срыва, кто – до инсульта, кто – до потери семьи. Он был человеком «не этой компании». Об этом понятии я узнала немного позже.

Теперь специалисты отдела комплаенс находились на особом счету и в покровительстве не только у авторитарного латиноамериканца, но и у компании в целом.

***

Надо сказать, что лето было чудным, вот только я его почти не видела, разве что могла залипнуть минут на 10, смотря в окно. В перерывах между перебиранием документов и тем, чтобы ответить на многочисленные письма сотрудников других отделов, нужно было как-то отвлечься.

Помню, ещё в старших классах учителей это страшно раздражало. Что поделать, улицы в моей жизни не было. Каждый день учеба в школе, занятия спортом и другие увлечения были расписаны по часам, но как я любила смотреть в окно! В этом занятии больше всего интересен процесс: сначала оцениваешь погоду за окном, потом в зависимости от времени года, рассматриваешь деревья, листья или прослойки снега между ветками, статичны они или подвижны. Насколько сильный ветер? Удача – увидеть в окне проходящего мимо человека, сразу есть о чём думать: кто такой, куда идёт, замёрз или нет.

Вот так я и летала в облаках: сначала в школе, потом в институте на лекциях. И наконец, оказалась в них буквально: на 60-ом этаже небоскрёба, в компании с мировым именем, с окладом большим, чем у всех остальных знакомых моего возраста, и тем же типом отдыха: долго-долго смотреть в окно.

Всё дело в том, что в башнях, они повсюду. Они не открываются, когда жарко. Не закрываются, когда холодно. Окна здесь – это внушительная часть строительной конструкции, прочнее, чем некоторые стены. В офисе вместо стен – перегородки. Вместо кабинетов – переговорки. Остальное – холл.

Если посмотреть перед собой в окно – можно увидеть, как на юге Москвы начинается гроза. Слева при этом будет солнечно. Облака тянутся в эпицентр событий, словно мягкая намагниченная металлическая стружка.

Приятно наблюдать за рекой и речными трамвайчиками. Хотя слово трамвайчик не подходит для описания тех ресторанов на моторе с яркими подсветками, от плавного движения которых вниз по реке поздним вечером невозможно оторвать взгляд.

А если подойти к стеклу вплотную, внизу увидишь котлован, начало очередной стройки. В движении, но будто в замедленной съёмке. Маленькие человечки передвигаются между плитами, их видно только благодаря ярко-оранжевым накидкам и каскам. Ты будто погружаешься в мир Lego в магазине «Hamley’s». И тянется рука к кнопке, чтобы инициировать движение крана или перемещение машин из подземных парковок и обратно. И все это в условиях абсолютной тишины и безмолвия. Разве что звук печатания на ноутбуке или движение чувствительной части ксерокса дополняет картину и, наконец, возвращает в реальность. Точнее, в этот её срез.

Ах да, я забыла о главном комиссаре! В целом, в нашем отделе все были комиссары, как в игре мафия, потому что занимались вопросами безопасности. Но как в любом коллективе, был среди нас главный. Он отличался от Иониса тем, что был русским, а вопросы задавал не прямо, а невзначай, в разговорах о том о сём. Но не любили всем коллективом, потому что боялись.

Его фигура, рост и род занятий кому-то внушали отвращение. Народ думал, что ему известно всё обо всех, что он бывший КГБ-шник и вообще нехороший человек. А мне он нравился, своей «советскостью», словами «могу доложить». Дисциплиной и качественной, по-своему самостоятельной исполнительностью чем-то напоминал моего отца. К женщинам относился осторожно, но с большим уважением, был всегда вежлив, и это не было наигранно.

Вот так и проходило то лето – в работе, в запарках в метро, в ежедневной усталости. Темп жизни сильно изменился по сравнению с институтом, а ответственность возросла. И только моральная поддержка таких мужчин, как Ионис и главный комиссар, заряжали и делали моё положение в жизни не таким унылым, как могло показаться на первый взгляд.

Я жила на улице Бехтерева на юге Москвы. Ходила в обыкновенные магазины, в которых продавщицы стоят за прилавками и советуют, что лучше взять. Рассказывают, когда и откуда привезли товар, знают всех покупателей и при встрече здороваются. Таким продавщицам не стыдно было признаться в том, что я не знаю из какого мяса лучше варить борщ, а из какого щи.

Мне казалось, что эти магазины как раз для такой как я, приезжей, снимающей жильё провинциалке. Там было всё просто и понятно, и как это заведено в провинции, с долей живого общения. И выходя из магазина, я чувствовала, что не просто купила продуктов на неделю, но ещё и побыла с людьми.

Уже в съёмной комнате я включала сериал на ноутбуке и засыпала. Так проходил каждый вечер, только количество просмотренных серий варьировалось в зависимости от того, вернулась я из фитнес-клуба или приехала сразу с работы.

После переезда из общежития у меня появилась мебель из «IKEA». Но книги и учебные материалы до сих пор не были разобраны и хранились в коробках. Нужно было зарабатывать деньги, а знания для этого не были нужны. EСXEL, Business English, техническая грамотность – навыки, которые пригодились.

То, что наша компания лучшая, нужно было усвоить сразу. «Best place to work», «job of a dream» – эти фразы произносились на общих собраниях в самом мотивирующем контексте. Мантра, помогающая вставать по утрам. Если ты хороший «team player», тогда – повышение, поездки, «team building’и» заграницей.

Я видела всё иначе: что работаю не на себя, а на компанию. Я как бы не имею своего мнения, потому что должна отвечать ценностям роста. KPI, заданной программе, адаптируемой HR. А для них – консалтинговыми фирмами. Ничего не создаю. А после меня, кроме электронного облака деловой переписки с поквартальной отчётностью там остается только кактус. За которым я вызвалась ухаживать.

***

Однажды Ионис спросил, кто я больше, европеец или человек востока. На английском вопрос звучал лаконичнее, но повторюсь, в то время я вела себя как рыба, выброшенная на поверхность судна. Только хлопала глазами, брыкалась в страхе, что задохнусь. А в происшедшем обвиняла саму себя – не надо было так высоко подпрыгивать, не оказалась бы в лодке, которая куда-то уверенно плывёт. Чтобы что-то ответить, мне не хватало уверенности, времени и средств, чтобы привести себя в порядок и вспомнить английский.

И он спросил:

– Masha, do you have a boyfriend?

И я ответила:

– Yes, I have.

«Один раз в неделю», так я его называла. На самом деле, это был брак выходного дня. Два дня в неделю я вела себя, как обычная молодая женщина – наводила порядок в доме, стирала, готовила и иногда отдыхала. Но наши отношения, начавшиеся в студенчестве, доживали последний год, как старая женщина доживает свою жизнь в одиночестве, еле передвигая ноги по истертому полу. Они не просили уже не есть и не пить, потому что просто забывали об этом. Зато статус «есть друг» защищал меня – то от лишних вопросов, то от новых affairs. Affair – это не сказать, что влюбленность или интрижка. Это, как говорили в моем городе, замут.

На следующий вопрос:

– Does your boyfriend know that you smoke?

Я ответила по-русски:

– Нет.

Ионис сделал правильные выводы и рассказал эпизод из одного из любимого сериала. Где мужчина заявляется домой к понравившейся девушке, и говорит:

– I have no time for any romantic affairs, but I want to be with you.

Мы стояли вдалеке от башен, практически на проезжей части и достаточно далеко от вращающихся дверей у входа, от курящей толпы работников офисного улья. Чтобы я услышала эти слова, сказанные эмоционально, но tete-a-tete.

Я была молода и по сравнению с ним неопытна. Но я поняла, что это – намек. Прямой и безумно приятный. Ещё никогда прежде я не нравилась таким мужчинам.

Но я сделала вид, что не поняла. Я простила ему его симпатию, но еще три месяца назад я знала, что у него есть жена и ребенок. Я поняла, что надо уволиться, но только недавно мне начало хватать денег на то, чтобы расплатиться за квартиру…

Я была в смятении. Он, конечно, привлекательный мужчина, но как все женатые мужчины, для меня – как туалет, на дверной ручке которого висит флажок «занято». И даже, если очень хочется, и в поле зрения все остальные туалеты тоже заняты, можно потерпеть. Как он принял моё равнодушие? Я не знаю. Но в отличие от меня, он был искренен и ничем меня не обидел.

В тот день после ужина я вышла на незастеклённый балкон в кухне и зажгла сигарету. Всматриваясь в деревья на кладбище напротив подумала: «А интересно, когда я умру, Бог начислит мне пару очков? За то, что я не встречалась с женатыми».

***

После того разговора у башен Ионис уехал на две недели в командировку. Наступила осень, все женщины отдела снова исправно ходили на работу. За время отсутствия начальника мне требовалось наладить отношения с коллегами и бросить курить.

До Делового Центра я добиралась на общественном транспорте с конечной остановки автобуса, до метро и после с двумя пересадками. Через час с небольшим я выходила на станции метро Международная уже в совершенно другом составе людей. Где-то на кольце я подхватывала себе попутчиков из других районов в пиджаках, отглаженных до умопомрачения пальто, в белых или небесного цвета рубашках и дорогой обуви. Мы поднимались каждое утро на эскалаторах, сначала к стройке, затем проходили мимо подъезжающих на автостоянки машин, пробирались к башням сквозь пыль и шум, превышающий все нормы допустимых децибелов для человеческого уха.

Без паспорта или электронного пропуска, вызывающего одновременно лифт на нужный этаж и пропускающий внутрь здания, шансов попасть в башни не было. До вечера мы становились их полноценными обитателями, очередными переселенцами людей в неприступные крепости. В мирное время в непроветриваемых офисах, но с огромным количеством чая, кофе в автоматах и естественного света, мы проводили свои суматошные дни. В общей цели – защищать корпорации от банкротства, экономической смерти. Во имя глобализации. Аминь.

От станции метро Курская до Международной переезд минут 10. И вот однажды, пока поезд преодолевал эту дистанцию, пока я держалась за перила и боролась со сном, двое молодых людей сидели напротив и что-то бурно обсуждали. В этот короткий промежуток времени передвижения по самой короткой ветке метро им нужно было успеть обсудить самое важное:

– Мне моя говорит: «Давай в Подмосковье квартиру купим, там подешевле». А она не понимает, что я даже сейчас на метро добираюсь по часу в день, а на машине буду 3, за бензин, рублей 200—300 в день, плюс за ипотеку, я очумею просто!

– А ты посчитай, сколько тратишь на съём. Лучше платить за своё жильё, чем за чужое, – второй того же возраста, но очевидно на другой должности, стал говорить тише, заметив, что разговор услышали.

– Нет, ты подумай! Она и так не довольна, что я на работе пропадаю, а так я же только ночевать приезжать буду.

– Подумайте тогда в Москве о вторичке.

Скорее всего, второй уже взял ипотеку, подумала я. Странно, но знакомые в провинции живут намного богаче, чем я и эти двое мужчин. У них там уже и квартиры, и машины. Жилую площадь с чужими людьми – соседями не делят. Ходят по квартире в трусах… Олигархи!

Я тут же рассказала об этом эпизоде на работе. Тему поддержала Ксюша:

– Моя мама почти каждый день звонит мне и спрашивает, смотрела ли я объявления.

Ксюша, была самой исполнительной из всех, а после того как приехал Ионис, она сменила цвет волос, гардероб, подлечилась медитациями и йогой. Босс отреагировал на её слова быстро:

– Как? Купить свою собственную квартиру в 25 лет, ну окей, в 30?

– Да, ответила Ксюша, – у нас это нормально.

– Абсолютно, – подтвердила Жанна. Боже, как я полюбила эти её «Абсолютно» впоследствии!

– В Европе люди покупают своё жильё, можно сказать, к пенсии, а до этого арендуют.

– Кстати, Ионис, – влезла Ксюша, – а где вы сейчас продукты покупаете, в «Азбуке вкуса»?

Ионис выпучил свои огромные глаза, улыбнулся, но ничего не ответил.

***

Прежде я общалась с другими людьми. Компания аккумулировала в себе тех, кто амбициозен, любит успех и стремится к нему. Мужчины и женщины одевались так, будто подбирали себе наряды, копируя образы из модных журналов, кто-то обращался специально к стилисту.

Я, работая там, не делала даже make up. А одевалась просто – белый верх, тёмный низ. А в съёмной квартире затопила соседей, потому что поначалу не умела пользоваться стиральной машиной. Я отличалась от других стажеров в компании – москвичей, которые ещё жили с родителями.

Мы – те, кто хотел остаться в Москве после института, должны были потрудиться, чтобы сделать это. Очевидно, нужно было зарабатывать деньги – на аренду жилья, копить на стартовый взнос за ипотеку, на машину и прочее. Мечта – получать 100 тысяч – стала новым рубежом для вчерашних выпускников. Конечно, студентов технических специальностей расхватывали как горячие пончики расхватывают на станции «Нара» на пересадке из Москвы в «Нарофоминск». Кто-то подался сразу в нефть – благодаря знакомым или переехавшим в Москву родителям. Кто-то поступил в аспирантуру.

Но я относилась к тем, кому за 5 лет учёбы институт просто осточертел. К тем, кто решил для себя, что вернуться домой – это шаг в рутинную мрачную пропасть.

Идти работать по специальности решилась только Ира. На предприятии, которое производит самолёты, она стала инженером, за 25 тысяч рублей в месяц. В городе, где средняя зарплата 60. Она была готова сначала ждать этого места полгода, а потом жить от зарплаты до зарплаты, без излишеств. И если в любом другом городе это может быть принято за нормальную, даже хорошую жизнь, то в Москве, городе соблазнов, её вести практически невозможно. Пожалуй, для этого нужно быть Ирой: скромной девушкой, честной и верящей в Бога. Поэтому я и дружила с ней, надеясь приобрести хотя бы одно из этих качеств.

Технарей среди новичков в компании было мало, в основном, выпускники экономических факультетов, лучших на тот момент ВУЗов страны. Но я тянулась к ним – таким благополучным, красивым, хорошо одетым баловням судьбы.

Как-то раз после тренинга «Как развить свою индивидуальность» у меня состоялся разговор с одной из представительниц этой «золотой молодёжи». Настя была дочерью бизнесмена и мамы практикующего психолога. Над ней круто поработала последняя, и это было видно. Она была, казалось, супероткровенна со всеми, (это качество в компании ценилось). Для меня это было как-то неестественно. В какой-то момент её как будто переделали, починили девайс, настроив под нужные миру модные тенденции.

Фамилия ее была, как родовое имение, передающееся по наследству, вобравшее в себя лучшие традиции страны и её богатства. Известная и неповторимая. Она сидела на офисном стуле, пила кофе и смотрела на золотую башню «Меркурий». Которая как ни одна другая в тот день, отражала солнце целой Москве, её необъятным размерам и величию, с той страстью, с которой теннисисты отбивают мяч. Настя тем временем рассуждала о будущем:

– Когда у меня будет много денег, я построю несколько детских садиков в Москве и буду там директором.

Её мечта, как сама Настя, говорила сама за себя. Звучала и выглядела красиво. Она подвозила меня несколько раз с работы до Парка Горького. Мы могли бы подружиться, но этого не произошло.

***

Всё происходящее в то время толкало к тому, чтобы определиться с целями, зачем я здесь, в Москве, нахожусь. И стоят ли энергозатраты выделки. Ведь стресс-интервью превратилось в стресс-работу. Моей начальнице всё требовалось срочно и качественно.