Всю жизнь в соседках у Марины Ильиничны была ее ровесница, одинокая учительница младших классов, уживались они вполне мирно, выписывали на двоих две газеты и менялись ими по вечерам. Но учительница умерла, и вот в ее комнатке, которая пару лет простояла закрытой, водворился дальний родственник – внучатый, что ли, племянник, некто Жора, специалист по угону чужих автотранспортных средств, за что к тому моменту и отсидел. Марина Ильинична была в ужасе от вида нового соседа – он был кривым на один глаз, сверкал наколками разной степени свежести, и почему-то особенно оскорбляли ее детские ямочки на щеках «бандита», когда он смеялся, – ей казалось, что это он как-то нарочно глумится над ней.
Жора был вполне беззлобным бойким мужиком, шугануть бабуську любил – это он называл «вывести гуся», то есть выворачивал претензии «Илинишны» таким образом, что она начинала чувствовать себя неправой и виноватой не только в конкретной какой-то мелкой неурядице, но и глобально. Например, старушка Георгию, как она его официально называла, ставила на вид, насколько он безобразно и неряшливо ест, не вычищает из раковины съедобное мусорное крошево, что способствует размножению тараканов. «А что, Илинишна, ты-то небось жопу у станка перед зеркалом рвала, пока я по детдомам-то ошивался? Нас там аккуратности не учили, знаешь, да и на зоне у каждого своя ложка за голенищем имелась, а таракан тоже личность, он по крайней мере мне не тыкает в мое “непотребство”, он такой же урка, как я!» – заворачивал Жорка таким тоном, что Марина Ильинична столбенела, судорожно глотала успокоительные капельки и приходила плакать к моей бабушке: «Что ж, виновата я, что у меня жизнь иначе сложилась? А и правда, что я на него – что он в жизни видел, кроме сволочей да губителей, ах, вот из-за нас, сытых и спокойных, родятся на свете такие поганцы – слишком хорошо мы жили, Валечка, теперь такой вот заслуженный конец моему спокойствию…»