– Знаешь, Ульяна… В самом деле… Нина права… – поддержала Хулиганку Гламурница. – Как там у Горького в «На дне»? «Дурак! Песню испортил»… Кажется, так…

– Да-да-да! – согласилась с подругой Историк Анна. – Разве так можно?!

– Ну, ни с того, ни с сего… Как в лужу пёрднула… – развела руками Хулиганка.

– Нина правду говорит, – согласилась Гламурница. – Это просто издевательство! Сколько это еще будет продолжаться?! В результате мы все поумираем, а она останется.

– Вы просто тупые старые коммунистки, – подвела итог Ельцинистка.

– Ты что ли, паскуда, молодая?! – взвилась Хулиганка.

– Это вы мне? – невозмутимо и подчёркнуто интеллигентным тоном поинтересовалась Ельцинистка. – Ты – дерьмо в туалете!

– А-а-а-ах!!! – ахнули старухи.

– Вот тварь! Убью! – Хулиганка снова кинулась к Политику-Ельцинистке.

И опять её перехватила Большая старуха. Она сжимала в своих мощных объятиях худую острую старушку до тех пор, пока та не перестала вырываться.

– Всё равно её убью, – тихим голосом пообещала Хулиганка.

Интеллигентная Анна-Историк высказала своё мнение:

– Об убийстве говорить, конечно, не надо. Даже в шутку. Но Ольгу, правда, надо изолировать. Я вижу выход только в этом.

– Я выбираю первое предложение – убить, – подала свой голос Ельцинистка. – Это гуманнее изоляции.

Сказала и заплакала. Сильно, горько… Сгорбилась еще больше… Почти к коленям…

Старухи примолкли, испугавшись такого поворота событий.

Ульяна подошла к Ольге-Ельцинистке, обняла её и, покачивая словно ребёнка, ласковым голосом стала увещевать:

– Да ты что, милая?! Что раскричалась? Кто он тебе? Отец родной? Или может, брат, сын?.. Оля, Оля! Ты ведь не хочешь вражды? Не хочешь. Я знаю. И мы не хотим. А будешь так себя вести… Задирать всех, оскорблять… Кто-нибудь вызовет машину с санитарами…

– Я нормальная! – вырвавшись из объятий Ульяны, выкрикнула Ольга.

– Я знаю, знаю! – поспешила успокоить её Ульяна. – Но они-то, которые приедут, об этом не знают. Скрутят тебя и увезут в неизвестном направлении. Вот и подумай: стоит ли твой Ельцин этого? А?

Старухи согласно закивали головами.

– Да вы все не так понимаете! – закричала Ольга, но Ульяна вновь заключила «подругу» в крепкие объятия.

Ольга уже не сопротивлялась, а даже как будто сама прильнула к Большой старухе.

– Ты, Ульяна, хорошая… Но, к сожалению, у тебя есть один недостаток…

– Нет у нее недостатков! – твердо сказала Нинка-Хулиганка. – Ни одного! Ее вчера причислили к лику святых!

– Вот это хорошая шутка! – поддержала Историк.

Даже Ельцинистка улыбнулась.

– Все же есть один. Мне кажется, что ты, Ульяна, на митинги не ходишь.

Старухи захихикали.

– Замечание правильное, – сказала Ульяна, – не хожу.

– Вот видишь?!

– Не моё это дело – митинги. Людей там очень много. У меня голова от них кружится. Могу упасть. А человек я не маленький, поэтому и раздавить могу трех-четырех, которые поменьше…

– Ты не пойдешь, она не пойдет, та тоже не пойдет… Кто же тогда будет ходить на митинги? Кто?! – с осуждением в голосе, спросила Ольга.

– У нас для этого есть ты. Мы для митингов не годимся. Давай, милая, распределять обязанности. Ты – на митинги, а мы – в лес за грибами и ягодами. Согласна?

– А она к пацанам на дискотеку, – указала на Гламурницу Хулиганка.

И Гламурница поддержала, заорав песню:

 
«Захочу – полюблю,
Захочу – разлюблю
Бо-га-ты-ря-а-а-а…»
 

Не дав Гламурнице допеть, вскочила со скамейки Хулиганка с частушкой:

 
Говорит старуха деду:
– Я в Америку поеду.
Поступлю в публичный дом,
Буду жить своим трудом.
 

Старухи сначала ахнули от неожиданности, а потом расхохотались. Смеялась у своего окошка и Елена Олеговна. Хулиганка, раззадоренная успехом, продолжила:

 
А мой милый – мильцанер,
Не боится драки,
Потому что у него
Пистолет на сраке.
 

– Хватит, Нинка! Уймись! – захлёбываясь смехом, простонала Монашка (Евдокия).

– Да почему же «уймись»?! – вступилась за Нинку-Хулиганку Ульяна. – Кому плохо от её частушек?!

– Давай, Нинка! Спой ещё! – закричали старухи.

И Нинка спела:

 
Мой милёнок тракторист,
Ну а я – доярочка.
Он в мазуте, я – в говне,
Чем же мы не парочка?
 

– Ещё, Нинка! Ещё давай! – кричали старухи.

И Нинка «зазвездилась»:

– Сейчас дам. У меня их, этих частушек…!

 
Мы сидели с милкой рядом,
Обнимались горячо:
Она выбила мне зубы,
Я ей вывихнул плечо.
 

Не переждав смеха, Нинка запела следующую частушку:

 
Я нашла заначку мужа
И купила сапоги.
Больше мне они не нУжны,
Он мне вырвал две ноги.
 

Каждую из своих частушек Нинка сопровождала «пританцовкой» и «припевкой»:

– Ух-тюх-тюх-тюх! Ух-тюх-тюх-тюх!..

Старухи (одна, вторая, третья), приподнимая юбки, со смехом бежали в кусты, смеялись в кустах, продолжали смеяться, выйдя из кустов, и на обратной дороге к скамейке.

Нинка «выдохлась», и Ульяна предложила продолжить «концерт» другим старухам:

– А что, девчата? Не одна же у нас Нина такая частушечница! Кто следующий? Выходи!

– После Нинки?!

– А что тут такого?!

Старухи стали отнекиваться:

– Да что ты, Ульяна?..

– Что? Никто не осмелится?

– Я, пожалуй, осмелюсь! – сказала Гламурница.

Старухи со словами одобрения захлопали в ладоши:

– Давай, Люся!

– Молодец!

Гламурница встала перед подругами и запела свою частушку:

 
Охмуряла я парнишку,
Ой, молоденький какой!
И на вид совсем зелёный!
Оказалось – голубой…
 

Старухи захохотали, откинувшись назад, а у себя дома на маленьком стульчике, у самого окошка, слушая частушки «приозёрных» старух, хохотала Елена Олеговна.

Совершенно неожиданно привстала Монашка-Евдокия.

– У меня только одна частушка есть, а больше… не знаю…

– Давай свою частушку!

И Дуняша спела:

 
В клубе дяденьку судили,
Дали дяде десять лет.
После девушки спросили:
«Будут танцы али нет?»
 

Старухи аж закричали от восторга.

– У меня – политические частушки! – с места крикнула Анна-Историк. – Пойдёт?

– Пойдёт!

 
Дума думает раз двести,
Все решают, отклоняют.
Аж мозоль натёрли в месте,
На котором заседают.
 

– Точно, точно! – «запричитали» старухи. – Верно как схвачено!

– А еще у меня не совсем приличная есть, – продолжила Анна. – Вы уж простите…

– Не бойся, Анюта! Простим! Ещё и спасибо скажем!

– Ну, тогда слушайте:

 
Мой милёнок – демократ
Лысоват да жидковат.
А достанет рейтинг свой —
Не мужчина, а герой.
 

Долго после этой частушки не могли успокоиться старухи. А потом пели еще! И «такими» словами, какие в порядочном обществе не должны бы употребляться, но…

 
Говоря о планах НАТО,
Не могу, друзья, без мата.
Да и вообще, друзья,
Не могу без мата я!
 

– А у меня специально для Ольги! Про Ельцина! – вскочила Нинка-Хулиганка.

 
Если б весь народ собрать,
Организовать умело,
Можно солнце обоссать —
Вот бы зашипело!
 

– Ой! Ой! – застонали старухи. – Прекрати, Нинка! Ей больше не надо петь!

Смеялись все. Не смеялась только одна старуха. Политик-Ельцинистка. За весь «концерт» она ни разу не улыбнулась. А в ответ на частушку Хулиганки плюнула и зло проговорила:

– Дуры – они и есть дуры…

Смех притих…

– Пойдем-ка мы с вами… – начала Ульяна.

– На х… – продолжила Хулиганка.

– Почти что… В лес. Разленились вконец, а зима на носу.

– Может, завтра? – заканючила Нинка.

– И завтра пойдём. А теперь… Идите за корзинками…

Старухи встали со скамейки и направились в сторону домов. Не пошла только Ельцинистка. Она сидела, пока её подруги не скрылись из виду, а потом встала и пошла в другом направлении.

«Ну и хорошо, что ушли! – подумала Елена Олеговна. – А то вообще ничего по дому не делаю… Куда это годится?»

* * *

Вечером старухи не пришли. Елена Олеговна даже заволновалась: «Все ли у них в порядке?»

Но утром пришли. Не было только Ельцинистки.

Старухи обсуждали вчерашний поход в лес и гадали, куда могла подеваться Ольга…

Через некоторое время та «появилась на горизонте». Странное дело, но увидев Ольгу-Ельцинистку, старухи обрадовались.

– Слава Богу! – сказала матушка Евдокия и перекрестилась. – Куда ты делась? Разве можно так?

– А что такое?! – спокойно и даже чуть надменно поинтересовалась Ольга. – У вас что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось, – ответила Историк Анна. – За тебя переживали. Куда пропала? Мало ли что!..

– Я имею право быть там, где хочу и тогда, когда хочу. И говорить, что хочу.

Старухи примолкли. Ольга-Ельцинистка уселась поудобнее на камень напротив скамейки, обвела всех суровым взглядом и заговорила:

– Я хочу сказать… – и замолчала.

– Говори уж! – приказала Ульяна.

– Я хочу сказать… главную правду о… Ельцине.

– Ё… твою мать… – злобно прошептала Хулиганка.

А матушка Евдокия слабеньким голоском сказала, обращаясь к Ольге:

– Может, не надо?

– Надо, моя дорогая! Вечно на скамейке не отсидишься. Вот потянут тебя на верёвке в Гулаг – там и посидишь с полным своим удовольствием!

Старухи и тут промолчали. А Ольге было ещё много чего сказать.

– В противниках у Ельцина ходили: Гайдар, Яковлев, Фёдоров с Руцким… Я вам говорила об этом… Моя правда именно в том, что в президентском кресле я не вижу никого, кроме Ельцина! Потому на выборах буду вычёркивать всех антимонархистов, и вас прошу делать то же самое.

– Хорошо, договорились! – сказала Ульяна. – Вычеркнем. Если до выборов доползем.

– А теперь давайте отдохнем немножко, – предложила Историк.

Ольгу возмутило предложение Анны:

– Отдохнуть им надо! А?! Вы все как змеи были пригреты на груди у Ельцина! И никакой от вас благодарности! Обидно за него! Как вы этого не понимаете?!

Историк со словами «я, пожалуй, пойду» поднялась со скамейки, но не успела и шага сделать, как в спину ей заверещала Ельцинистка:

– Бежишь?!

– Бегу, – твердо согласилась Анна.

– От правды бежишь?!

– От правды, от правды, – подтвердила Анна. – Так я побегу?

– Обидно за него! Обидно! Не обидно тебе?! Отвечай!

– Обидно… И я бегу от правды…

И Анна заковыляла вверх по тропинке.

Нинка-Хулиганка подскочила к Ельцинистке и прокричала ей в самое ухо:

– А за нас тебе, гадина, не обидно?!

– Вы все здесь сидящие – рабы, а рабов обидеть невозможно.

– А ты кто? – вступила в «беседу» Людмила-Гламурница. – Ты же вместе с нами сидишь?

– Да, сижу! Но мне страшно с вами! А я просто благодарный человек!

– Он же страну развалил! – выпалила Гламурница. – Мы с тобой – осколки её! Мелкие-премелкие!

– Она сама развалилась! Сама! На его месте я поступила бы точно так же!

– Никогда не мечтала о президентском кресле? – ехидно спросила Нинка.

– Провоцируешь?!

– Конечно, нет. Я серьёзно. В следующий раз, когда будут выборы, попробуй.

– Старая я очень, а то можно было бы попробовать… – задумчиво сказала Политик.

Видно, Ульяне стало жаль безумную старуху, и она, подойдя совсем близко к Ольге, сказала тихо и ласково:

– Ну, что ты мудишь? Не надо. Мудишь и мудишь… И всех замудила! А ты ведь такой хороший человек!

– Понимаешь, Ульяна, – доверительно, как другу, сказала Ольга, – Он систему раскачал, и потому я прощаю ему всё, что он сделал не так!

– А я не прощаю, – тихо сказала маленькая старушонка Бомжонок.

– Ты не в счёт, – едва повернувшись к Марии-Бомжонку, ответила Ельцинистка.

– Куда это годится, Ульяна?! – оскорбилась за подругу Анна.

– Он сделал то, чего не удалось сделать Власову! – закричала Ольга.

Старухи на несколько секунд замерли в ужасе, а потом, не сговариваясь, как по команде, все до одной встали и побрели к берегу. Не смеялись и не разговаривали.

Безумная старуха, продолжая что-то бормотать, осталась одна на своем камне.

Она смотрела вслед уходящим от неё «подругам» и вдруг неожиданно голосом обиженного ребёнка крикнула им вдогонку:

– Сестрицы, куда же вы?..

Елене Олеговне было невыносимо жалко и больную старуху, и её подруг, страдающих от овладевавших Ольгой приступов безумия. Она понимала, что старух не за что осуждать. Они делали всё, что могли: уговаривали, жалели, потакали, ругали, молчали… И что ей дался этот Ельцин?..

* * *

Старухи не пришли ни вечером, ни на следующее утро.

Елена Олеговна даже расстроилась… Она уже привыкла к ним.

От расстройства стала варить суп. Тем более, надо было что-то делать с мясом, которое лежало в морозильнике уже месяца два. М-да… Давно она ничего не варила… Не интересно ей готовить. Скучно… Не интеллектуально…

Пока варила суп, время от времени подходила к окошку и высматривала старух, которые уже прочно вошли в её жизнь и заняли там своё место.

Пришли или не пришли?

Пришли аж к вечеру! Все в сборе. И Ольга с ними. Молчаливая… Старухи смеялись! И… выпивали?!

Ульяна держала в руках бутылку, из которой что-то разливала по пластиковым стаканчикам.

– Мне совсем чуть-чуть, – предостерегла Матушка Евдокия. – Мне от вина плохо…

– Сегодня не будет! – успокоила Ульяна.

– Мне всегда плохо…

– А сегодня не будет. Мы сделали, как наш Профессор велела, – сказала Ульяна и ласково посмотрела на зачуханную старушонку-Бомжонка.

Во как! Оказывается, у этой старушонки есть своя кличка! Профессор! За какие такие заслуги?

– Маша! – как-то особенно уважительно и чуть ли не с поклоном обратилась к Профессору Ульяна, – объясни девочкам, почему от нашего вина им не станет плохо.

И Маша объяснила:

– Раньше люди всегда разбавляли вино водой… – начала, было, старушонка.

– И сильно разбавляли? – поинтересовалась Гламурница.

– На две трети.

– Когда раньше? – грубо влезла Нинка.

– При Ленине?

«Профессор» Мария нисколько не смутилась от Нинкиного вопроса и спокойным голосом ответила:

– В Древней Греции, например…

– Вот идиоты! – осудила Нинка древних греков.

А Бомжонок неожиданно заговорила тоном человека, привыкшего читать лекции:

– Для разбавления вина древним грекам служили специальные сосуды, которые назывались кратерами. Это смесители, если перевести буквально…

– Поняла, ЧТО бухАть будешь? – обратилась к Евдокии Нинка-Хулиганка. – Смеситель, едрена шишка! Полезный, б….! И тошнить не будет!

А Профессор-Бомжонок снова стала маленькой и самой незаметной старушкой.

Ульяна подняла свой стаканчик:

– За День нашей матушки России!

Старухи потянулись своими стаканчиками друг к другу.

– Дай Бог нашей России здоровья! – сказала Евдокия.

– Дай Бог, дай Бог! – закивали старухи.

И вдруг, совершенно неожиданно для Елены Олеговны, Ульяна посмотрела на её окошко, приподняла стаканчик, как бы приветствуя хозяйку, и улыбнулась. Потом что-то шепнула стоящей рядом Гламурнице. Та тоже глянула в сторону Елениного дома и тоже улыбнулась.

Елена Олеговна тотчас отошла от окна.

«Могла бы, колода ленивая, хоть занавеску на верёвочке повесить!» – ругала себя Елена Олеговна.

Она была уверена, что её не видят, а она-то, видно, уже давно заподозрена в «шпионаже»…

«Самоуверенная глупая старуха! Позор! И что теперь делать?! Не наблюдать за старухами? Не слушать их разговоры?! Невозможно. Значит, надо вешать занавеску… Но ее надо где-то взять… Где? Вот большая коробка. Ещё с позапрошлого лета не разобрана. Что там – никто не помнит… Возможно, и занавеска… Ладно, завтра посмотрим…»

* * *

Но «завтра» с утра начался новый виток разговоров о политике.

Пригнувшись, чтобы не заметили, прокралась Елена Олеговна с маленькой табуреткой к окну и села так, что её почти не было видно. Лишь седой хохолок торчал над подоконником.

Сегодня говорили о Сталине, о Ленине, о войне, о революции, «подмешивая» к этому разговору, конечно же, Ельцина…

Елене Олеговне было, с одной стороны, интересно и удивительно слушать грамотные, а порой и просто неожиданные высказывания старух об истории России. А с другой стороны, чего зациклились на политике?

Подумала даже выйти к ним и спросить: «Зачем столько времени, которого и так осталось мало, спорить о том, что уже не имеет для нас никакого значения? Есть много других важных тем! Например, дети… Ещё можно про животных поговорить. Вот собаки, кошки… О природе надо говорить. Мы её плохо знаем. Писатель Солоухин знал каждую безымянную травку. Знал и понимал, для чего каждая из этих травок и былинок появилась на свет. А мы? Мы даже деревья не всегда отличаем друг от друга…»

Но не вышла Елена Олеговна к старухам, и потому ничего им не сказала. Просто слушала…

Старухи замолкли. То ли сказали обо всём, что знали, то ли передохнуть решили… Пауза… Хорошая такая, красивая…

– И что же там происходит?.. – ни с того, ни с сего, непонятно про что, задумчиво глядя на озеро, спросила Гламурница.

– Где там? – так же отрешенно поинтересовалась Анна-Историк.

– Где-где? – лирично переспросила Нинка, и сама же ответила на вопрос. – В п. де.

– Что происходит там, меня давно уже не интересует… – печально призналась Гламурница.

– Она про мировую закулису говорит, – шутливо объяснила Нинке Историк.

Ольга-Политик, услышав слово «закулиса», живо подхватила тему:

– Пока эту закулису не уберём, ничего у нас с вами не получится!

– Это правильно, – согласилась Хулиганка. – Сейчас посидим, скамейку пропердим, как следует, и пойдем закулису убирать.

– Ее никто, кроме Бога, не уберёт, – сказала матушка Евдокия, – а поэтому давайте еще помолчим.

И тут закричала Ольга:

– Для тебя твой покой – самое главное! А жизнь – это борьба! Слышишь?!

– Ничего она не слышит, – вступилась за подругу Нинка, – а потому попроси для неё у мировой закулисы слуховой аппарат.

Старухи засмеялись. Этот смех разозлил Ольгу.

– А-а-а! Аппарат вам нужен! У вас только материальные озабоченности!.. Да ещё сексуальные!

Старухи захохотали!