Здание в форме пентаграммы, состоящее из одного только зала, служило местом, в котором Люцифер выслушивал любые виды обращений к нему. Оно называлось «судом Люцифера». В центре звезды, на возвышении из пяти ступеней, находился трон, на котором восседал Сатана. Ниже, у основания пьедестала, с обеих сторон от трона стояли два кресла. Люцифер никогда не приглашал на слушания больше двух советников. Трон и кресла располагались таким образом, что перед сидящими в них был один из углов пентаграммы, а за их спинами – два угла звезды.
Стены «суда Люцифера» были выложены камнем, добытым в туннелях Хоронзона. Этот элемент интерьера напоминал ораторам, чтобы они говорили по существу и не воровали времени у Князя Тьмы, который единицу времени ценил выше, чем все другие ресурсы. За несерьезный повод для обращения в «суд» Сатана мог навсегда отправить наглеца в туннели Пропастей Великой Безысходности. Однако, если тема вызывала интерес правителя Ада, рискнувший обратиться к нему мог рассчитывать на поистине царские милости.
Комната имела ошеломляющий акустический эффект. Даже сказанные едва уловимым шепотом слова разносились по всем углам зала и аккумулировались в его центре. «Суд Люцифера» был зловещим и торжественным местом одновременно, ибо никто и никогда не знал, каково будет решение правителя. Князь Тьмы являлся в высшей степени непредсказуемым созданием. Он мог заинтересоваться сущей безделицей и послать ко всем чертям, казалось бы, перспективное дело. Поэтому многие стремились попасть сюда и испытать свою фортуну. Азарт был свойственен обитателям Ада в не меньшей степени, чем кому-нибудь другому.
Узник Хоронзона стоял в центре зала, держа в руке лопату, и с непривычки озирался вокруг. Он был в замешательстве, увидев вокруг себя вместо беспросветного узкого туннеля просторный высокий зал. Глядя на облицованные камнем стены, он чувствовал запах этого камня, несший в себе тяжелые ароматы пота и крови. Запах активного сопротивления Хоронзону. Яркая вспышка озарения мелькнула в его голове: прямо сейчас он будет защищать свое уравнение перед Сатаной.
Откуда ни возьмись перед узником возник среднего роста астенически сложенный демон. Это был Везельвиул. Взяв лопату из рук Личо Джелли, Везельвиул обратился к нему:
– Князь Тьмы и правитель Ада желает слушать защиту твоего уравнения антсоца немедленно. Уравнение должно быть доказано при помощи Науки Чисел и практических примеров, строго относящихся к теме. Кроме правителя Ада к слушанию присоединяется великий академик Ада. Ты обязан четко и по существу отвечать на любые вопросы правителя и академика. У тебя есть только один шанс, чтобы убедить их.
– Я могу хотя бы смыть с себя грязь Хоронзона? – ошарашенно глядя на Везельвиула, попросил Джелли.
С секунду посмотрев на него, Везельвиул ответил:
– Зачем тебе это? Если ты докажешь свое уравнение – тебя ждет лучшая горячая ванна, которую ты только можешь себе представить. Если нет – ты возвратишься назад в Хоронзон, который полон грязи. Сейчас время для твоей речи, а не для ушата воды. Готовься! Правитель и академик вот-вот появятся.
Везельвиул растворился в воздухе. Джелли, приняв во внимание слова вестника Люцифера, постарался собраться с мыслями. Он стал прокручивать в памяти всю линию защиты своего уравнения, от самого начала его построения и до решения. Активизация работы мозга рефлекторно отразилась на всем теле. Узник начал медленно ходить по кругу, обдумывая, как лучше расставить акценты в своей речи. Где вдаваться в детали, а где предпочесть общий тон изложения.
Увлеченный разминкой мозгов и мышц ног, Личо Джелли не заметил, что его слушатели-судьи уже сидят в своих креслах. Внезапно его спину обжог горячий воздушный поток. Узник резко повернулся всем корпусом: Бафомет сидел в двух метрах от него и дышал раскаленным воздухом. Массивная фигура великого академика Ада, его зловеще грубые черты лица и красноречивая экспрессивность взгляда, полного презрения, повергли Джелли в шок. «Это квинтэссенция зла!» – пронеслось у него в голове. На пять ступеней выше Бафомета на троне возвышался Люцифер. В отличие от своего советника он был холоден, как лед.
– Мы тебя слушаем, – нарушив царящее в зале гробовое молчание, обратился Люцифер к узнику, чтобы тот без промедления переходил к делу.
И Личо Джелли приступил к защите своего уравнения антсоца.
«Я родился 3 июня 1944 года под канонады англо-американской артиллерии. В то время как войска союзников[1] теснили по всем фронтам армии стран Оси[2], на севере, в пятистах километрах от моего дома, писалась предпоследняя страница гражданской войны. Итальянцы стояли против итальянцев.
Белые и красные партизаны дрались против фашистов и нацистов. Взрослые мужчины и молодые парни, вооруженные автоматами и мечтами о светлом будущем стояли против взрослых мужчин и молодых парней, которые с автоматами в руках поклялись защищать героическое и славное прошлое. И я был сыном тех бурных дней. Дней ненависти и гнева».
Пьерлуиджи Конкутелли, военный руководитель политического движения «Новый Порядок»[3].
Было начало весны 1943 года. Санитарный поезд, везущий около сотни солдат, зараженных оспой, проделывал свой путь из Котора в Рим. Итальянские и немецкие кордоны пропускали поезд без досмотров по всей линии следования, так как заранее были осведомлены о том, кого вез состав. Поезд с каждым часом неумолимо сокращал расстояние до своего конечного пункта назначения. Гулко стучали колеса, за окном мелькали пустые поля и еще пока голые деревья. Весна только-только вступала в свои права.
Двадцатичетырехлетний солдат глядел в окно из своего вагона на пробегающие вдоль железной дороги леса, редкие фигуры людей и пустынные поля. Пейзаж за окном нагонял скуку. Он считал часы до окончания пути. Кто-то предупредительно постучал в дверь его вагона и открыл ее:
– Синьор лейтенант, – обратился к сидящему в вагоне один из солдат, сопровождающих поезд, – машинист требует остановиться на ближайшей станции и дозаправиться углем.
– Хорошо, – ответил лейтенант, – приказываю выстроить весь сопровождающий состав по периметру поезда для его оцепления до самого отхода. К поезду никого не подпускать ближе, чем на десять метров, так как мы везем инфицированных больных. На всех солдатах должны быть носовые марлевые повязки!
Когда за солдатом закрылась дверь, молодой командир встал, чтобы немного размять мышцы. Вот уже несколько часов подряд он сидел, и его тело достаточно затекло. «Ничего, – думал он, – скоро мы будем в Триесте. И тогда я выполню задание: передам груз. А потом смогу отдохнуть».
Поезд стал сбавлять ход и постепенно тормозить. Когда эшелон остановился, лейтенант вышел из вагона, чтобы собственными глазами наблюдать за дозаправкой угля и удостовериться, что все идет по плану.
Этот молодой человек не желал оставлять на волю случая даже такую мелочь, как срочная остановка в собственном тылу. Он хотел контролировать весь процесс доверенной ему операции. Рабочие быстро орудовали лопатами, грузя уголь в один из вагонов рядом с топкой. Конвой окружил поезд со всех сторон. Проходящие мимо люди старались обойти этот состав как можно дальше. Они видели, что поезд был санитарный, а следовательно, велика была опасность заразиться оспой, туберкулезом или еще чем-нибудь.
Вскоре поезд последовал дальше. Набирая скорость, он удалялся от станции, пока та не превратилась в точку, а вскоре и вовсе исчезла из виду. К полудню следующего дня, миновав все контрольные посты, состав прибыл в Триесте, на вокзале которого его уже ждала специальная группа военных. Отдав сопровождающим поезд солдатам приказ присоединиться к патрулю, лейтенант обратился к старшему из встречающих:
– Груз в первых семи вагонах. Мы опасались нападения югославских партизан, поэтому разместили все близко к машинисту.
– Я понимаю, – ответил гувернер Государственного Банка Италии, – мы разберемся.
Шестеро из спецгруппы, сопровождающей гувернера, подошли к первому вагону, полностью открыли его и запрыгнули внутрь.
– Выгружать ящики прямо на перрон? – обратился один из них к гувернеру.
– Выгружайте прямо сюда. Вокзал оцеплен, пока мы не закончим, – отдал приказ тот.
Остальные девятнадцать человек подошли к вагону: большая часть из них осталась на перроне, чтобы принимать содержимое вагона, а двое других присоединились к шести сослуживцам, уже начавшим отгружать деревянные ящики.
Когда разгрузка вагонов была закончена и содержимое ящиков тщательно проверено, лейтенанту, курировавшему груз, было выдано письменное уведомление от гувернера государственного финансового учреждения о получении им восьми тонн чистого золота. Лейтенант с облегчением вздохнул. Его задание было выполнено.
– Я надеюсь, вы не замедлите уведомить дуче[4] о получении груза? – обратился он с вопросом к гувернеру.
– Мы это сделаем сегодня же.
Довольный собой, лейтенант отдал приказ об отходе поезда вглубь страны, в ее центральную часть. Солдаты получили приказ возвратиться с территории вокзала и занять свои прежние позиции в поезде. Они с облегчением вздохнули: теперь им больше не нужно делить территорию с инфицированными сослуживцами. Риск заражения оспой почти миновал. Конвой эшелона мог спокойно продолжать свой путь.
Из всех людей, ехавших этим поездом, только лейтенант знал истинную природу сопровождаемого ими груза. После загрузки золота на борт несколько раз менялся конвой. Сопровождающие, прибывшие в Триесте, были уверены, что они везут сотню, или около того, больных оспой. Данная информация начисто отбила у них всякое любопытство открывать вагоны, в которых находились «больные», чтобы ненароком не разделить их участь.
Молодого лейтенанта звали Личо Джелли. Курируя этот состав из Котора в Рим, он выполнял личный приказ Бенито Муссолини о тайном перевозе «потерянного» золотого запаса Королевства Югославии.
Поезд все дальше уходил к центру Италии, отдаляясь от Триесте, в котором был оставлен золотой груз в восемь тонн. Никто кроме Джелли не знал, что на борту поезда оставалось еще пятьдесят две тонны неучтенного золота.
Весной 1941 года, когда Гитлер уже практически оккупировал большую часть Европы, он вторгся в Югославию. Сомнений в скорой капитуляции этой страны не было ни у кого. Фатальное для Югославии (как впрочем и для всех стран Старого Света того времени) развитие событий заставило югославского короля покинуть страну. Перед бегством монарх решил вывезти из Белграда весь свой золотой резерв – сначала в Черногорию, а затем в Египет.
Шестьдесят тонн драгоценного металла были расфасованы в сотни деревянных ящиков и ждали транспортировки. Поезд, предназначенный для этой цели, взял на борт золотой груз и с соблюдением всех мер конспирации отправился в путь. Четыре недели тайный эшелон добирался из Белграда до порта Котора на Адриатике.
Перегрузить золото с поезда на корабль югославам не удалось – итальянские войска уже практически заняли Черногорию и активно шерстили побережье. Им было известно о секретном эшелоне. Поэтому югославский король и его министры решили спрятать груз здесь, на родной земле. В живописных горах Монтенегро находилось достаточное количество диких, никому неизвестных мест, среди которых была выбрана пещера, ставшая тайным хранилищем драгметалла. Король и его свита, взяв с собою лишь крохотную часть на личные нужды, бежали в Лондон.
До 1943 года итальянцы были уверены, что югославское золото уплыло в Египет. Однако в начале 1943 итальянская разведка узнала о существовании и месторасположении «пещеры Али Бабы». Бенито Муссолини тут же отдал тайный приказ переправить золото в Триесте, не уведомив об этом своего союзника Адольфа Гитлера. Муссолини считал, что он перехитрил всех.
Но куда проворней оказался исполнитель тайного поручения Джелли, который утаил от всех львиную долю найденного золота. Несмотря на свой юный возраст, молодой солдат понимал, что война на стороне дуче проиграна. Джелли уже готовился к жизни при новых хозяевах, чье снисхождение и прощение он намеревался купить при помощи пятидесяти двух тонн золота, ехавших рядом с ним в соседних вагонах.
– Таким образом, – подытожил Джелли, глядя на Люцифера и Бафомета, – моя персона занимает свое место в правой части уравнения.
Докладчик оглянулся по сторонам в поисках мела. Не найдя ничего подходящего, он вопросительно посмотрел на Люцифера. Вдруг рядом со стеной появился маленький столик, на котором стоял человеческий череп, а рядом с ним лежала небольшая пористая губка.
– Это твои чернила, – сказал Сатана. – Пиши на стене ими.
Повернувшись спиной к слушателям, Личо Джелли мысленно прикидывал, на какой из стен зала следует сделать первую запись. В качестве доски он решил использовать сторону стены справа от себя и от угла звезды, расположенного перед ним. Гипотетическая доска находилась непосредственно перед взором его экзаменаторов.
Докладчик с опаской взглянул на чернильницу-череп. Взяв в руку губку, он осторожно приоткрыл кость черепа и макнул ее в содержимое чернильницы. Пальцы почувствовали вязкое теплое вещество. Аккуратно вынув губку обратно и немного отжав ее, Джелли написал на стене первую букву, обозначающую его переменную. На темно-сером фоне стены заиграла одинокая красная точка.
Высшие демоны молча наблюдали за действиями узника.
О проекте
О подписке