Часть 1. Пансион

Глава 1. Год 1811, Санкт-Петербург

Конец сентября. Падающие осенние листья в ярких, прощающихся с теплом лучах искрились, как разноцветные конфетти. Солнце уже не грело, но, зажигая листву золотистым пламенем, веселилось, словно на последнем пиру своей в очередной раз умирающей молодости. По чуть подмерзшей дороге, минуя Волково кладбище с чахлой деревянной церковью, по направлению в Санкт-Петербург тащился крытый экипаж. Пассажир, маркиз де Конн, дремал, закутавшись в меховую шубу. На облучке громоздился огромного роста кучер. Дорога проходила по тихому, редко усеянному деревцами полю, граничившему со старинным петербургским кладбищем. Сброшенная листва горела под копытами четверки лошадей, с шорохом стелилась по дороге и неслась вдогонку.

Но вдруг колеса заскрежетали, повозку дернуло, будто сорвало с оси. Кучер выкрикнул «Разбойники!» и изо всех сил принялся хлестать кнутом лошадей. Пассажир выскользнул из-под шубы, выскочил из повозки, которую вмиг окружили дюжины две мужиков в грязных поддевках, прикрытых залатанными чуйками и армяками. В мгновение ока в руках маркиза сверкнули широкий клинок сабли и дага. Не сделав и шага, он полоснул лезвием первого из нападавших. Тот застонал и обмяк. Второй удар пришелся поперек горла его приятелю. Третий угодил в глаз низенькому старику с вилами. Хрип – и струя крови залила грязную кумачовую рубаху. Следующий, пытавшийся сделать выпад длинным шестом, был остановлен ударом ноги чуть повыше живота. Треснули, ломаясь, ребра: сапоги оборонявшегося оказались с металлической оковкой.

– Шарапа! – крикнул маркиз кучеру. – Ни в коем случае не слезайте с козел, а то все потеряем!

Хлыст Шарапы со свистом и щелчками прохаживался по физиономиям мужиков, облепивших повозку. Нападавшие, к счастью, оказались толпой бородатых оборванцев-лапотников, не знавших ничего о хорошем абордажном бое. Рука очередного разбойника упала под колесо, отрубленная вместе с увесистой дубиной. Раздался жалостный вопль.

– Господа! – крикнул маркиз. – Если не отступите, начну рубить головы.

Это был немолодой, но широкий в плечах человек. Он говорил, слегка шипя на букве «с», хотя остальные звуки произносил ясно и четко. Маркиз прижался спиной к двери экипажа, быстро наносил удары клинком, защищаясь дагой. Истошные крики товарищей остудили пыл нападавших. Они расступились, но не затем, чтобы позволить путникам уехать. Передышка была недолгой. Из толпы разбойников вперед выдвинулся высокий рыжий мужик со всклокоченной бородой, серыми, как сталь, глазами, в старой, но еще приличной шинели, с мушкетом в руке. По выправке он походил на карабинера. Путники поняли, что тот умел пользоваться оружием.

– Ваш благородь, – громко произнес рослый разбойник, – нам тока деньги нужны, и усе. Ни повозка ваша, ни провизия, ни одежда. Отдайте деньги, ради бога, а то порешим.

Мужики плотнее сошлись вокруг повозки. Предложение стоило принять. Хозяин экипажа вздохнул, приоткрыл дверцу, вытянул из-под сидения тяжелый бумажник в серебряной оправе и бросил в ноги разбойника.

– Я маркиз Авад де Конн, – произнес он, – клятвенно обещаю, что найду вас и поставлю на колени!

– Маркиз значиться? – зло усмехнулся рыжий мужик. – Тогда и перстенек тоже снимите-с, сильвопле.

Единственный перстень, обозначавший больше фамильную принадлежность к королевской семье, нежели богатство, сидел на мизинце правой руки поверх перчатки маркиза. Тот лишь повел бровями. Неподвижное лицо его не выразило ни злобы, ни досады. Лишь желваки проступили из-под темных скул, да глаза неприятно сузились. Перстень перешел в руки «карабинера» и, как бы это ни показалось странным, тот слово сдержал. Повозку с путешественниками отпустили.

– Я найду его, – процедил сквозь сжатые зубы маркиз де Конн, когда толпа нападавших растворилась за изгородью кладбища. – Найду и руки отрублю. По самые плечи.

Глава 2. Пансион

Пансион для детей обедневших дворян, куда направлялся неудачливый маркиз де Конн, располагался на старой мызе, посреди густого леса, в нескольких десятках верст от Дудергофа. Это был особняк князя Камышева. Главное здание дома представляло собой широкое и основательное, как средневековый замок, строение. Пожалуй, это и был замок. Уже с расстояния в полверсты в сером полотне неба различались его черные шпили и высокие железные ворота с вензелями. Терраса перед зданием вдоль балюстрады охранялась бронзовыми скульптурами зверей. Более того, статуи животных украшали каждую дорожку просторного имения и являлись особой гордостью необычной коллекции князя Камышева.

Сам замок открывал нутро вестибюлем, двусветным центральным залом с хорами, мозаичными полами и фресками на сводах высоченных потолков. Любому посетителю обязательно приходило в голову, что все здесь окружено древними тайнами, страшными преданиями и жутковато-кровавыми легендами. Но мы остановимся на самой достоверной из историй о великих царства сего, то есть на истории о владыках Дома.

Первым из них числился сам князь Аркадий Дмитриевич Камышев. Этот необычный, но никем не знаемый старичок с рассеянным взглядом, по некоторым слухам, был членом масонской ложи или иной неизвестной, но непременно тайной секты. На людях он всегда появлялся в валашских гамашах, натянутых на турецкие сафьяновые сапоги, покрытый тяжелым восточным халатом поверх шелкового зипуна и неизменно во фригийском колпаке. Ему перевалило лет за семьдесят. С того дня, как померла его единственная дочь Валерия, двенадцать лет назад, голова старика стала быстро слабеть, да так, что если спросить про имена его детей, то он долго гадал между Алешей и Сашей…

Впрочем, князем мало кто интересовался, так как в действительности всем хозяйством заправляла его жена Прасковья Никаноровна, или в простонародье Камышиха. Пышная дама в средних летах с чрезвычайно властной натурой и неумолимо жесткой хваткой. Женился князь на ней по денежной нужде, а точнее, по причине полного кредитного упадка. Принадлежала она к купеческому сословию: разумеется, не чета дворянскому, зато состояние князя было спасено. Своих детей с князем Камышиха не нажила, так что время ее было всецело поглощено воспитанием маленьких, как она выражалась, «благородных подлецов неизвестного происхождения». Она создала целую сеть агентов из наиболее приближенных воспитанников, прислуги и приживалок, что собрались вокруг княжеского стола в числе более трех десятков. Все, что варилось в головах более чем пяти сотен обитателей пансиона, непременно доходило до тонкого нюха Камышихи, проверялось на вкус, цвет и готовность!

Следующей по значимости фигурой пансиона выходил Леонард Антонович Бакхманн, дворецкий ея светлости и надзиратель пансиона. Существо малоприметное, невысокое, пухловатое, но внешне ухоженное и до такой степени приятное, что аж челюсти сводило от внушаемой им сладости. Одевался дворецкий по немецкой моде и говорил, слегка картавя на лифляндский манер, чем еще более вызывал умиление Камышихи. Поэтому роль ему отводилась куда более обширная.

Далее можно поставить во фронт правителей внучку князя Камышева – Алену, благоуханную красавицу двадцати лет. Она приходилась дочерью той самой погибшей Валерии, в замужестве графини Димитровой. Увы, родители ее ушли в мир иной, когда мировоззрение маленькой барышни только приобретало форму. Без особого присмотра и дисциплины Алена снискала славу придумщицы и затейницы, каких свет не видывал! Что ни день, она придумывала, как разыграть кого-нибудь из жителей пансиона. Шутки были всякие. И веселые, и дурные. За это Камышиха не всегда жаловала сводницу, но терпела лишь по одной причине: Алена заправляла салоном на французский манер. Каждую пятницу она открывала двери особым посетителям. В ее салон приглашались знатные гости из невской столицы, дети господ из попечительского совета и покровителей пансиона, высочайшие представители городского управления. Это устраивало княгиню, поэтому многое молодой графине прощалось, как и двум ее приятелям. Первый и старший из них – Яков Оркхеим. Очень небольшого роста человечек, чей чахоточный вид усиливался узким лицом и огромными черными глазами. Тем не менее мсье Оркхеим являлся главой всей Алениной компании. Правда, он преподавал искусство и рисунок в пансионе, а значит, зарабатывал на хлеб своим трудом. Вторым вращающимся в притягательной орбите графини был Клим Тавельн, ее личный секретарь. Полноватый, но привлекательный по наружности и манерам, умница и прирожденный царедворец, Клим занимал особую нишу в общественном положении пансиона.

Все воспитанники и учителя знали, что с кавалерами графини стоило быть настороже, так как если те и затевали склоки, страдала по обыкновению другая сторона.

Сам пансион среди его обитателей назывался кратко: Дом. Окна всех комнат имели крепкие дубовые внутренние ставни, а на ночь наглухо запирался не только каждый корпус, но даже пролеты между этажами. У наружных дверей дежурили ночные воспитатели. Подобное беспокойство относительно безопасности воспитанников Дома диктовалось суровой жизнью и многочисленными нападениями волков.

Глава 3. Маркиз

Итак, вечером, в ночь на первое октября 1811 года в Доме началась бденная служба праздника Покрова. Само праздничное богослужение было как нельзя кстати. Торжественная обстановка и хоровое пение внесли приятную суету среди жильцов, прозябавших в трепете жесточайшей дисциплины.

Выл и скрежетал уже по-зимнему ветер, срывал последнюю листву с почерневших кустов и гнал ее, как свору взбесившихся собак, по темным аллеям старого замка. По округе, словно успокаивая бурю, лилась печально-задушевная песнь всенощной «Свете Тихий».

Это было то вечернее время, когда фитили в ночных фонарях еще не разожгли, по коридорам шаркали дежурные, а истопник только начал нагревать печи спальных корпусов. Единственный, кто остался следить за дверями Дома, был Николка Батюшкин, ключник, вечно растрепанный старик в унтер-офицерской форме времен первой турецкой войны. Он жил в караульной каморке между дверями в вестибюль и приемную залу.

Закончив обход, Батюшкин приземлился в своей комнатке, стянул сапоги, вздохнул и собрался в одиночку помолиться перед потемневшими иконками. В этот самый час в парадную дверь Дома постучали. Глухой стук, словно удары тарана, сотряс его узенький топчан. Три удара – ровных, мощных. Батюшкин замолк. Стук повторился. Он испуганно вскочил с колен, накинул поношенную шинель, влез в лапти, прихватил лампу и потрусил к дверям. Раздалась еще пара глухих толчков, столь сильных, что ему почудилось, будто дверь вот-вот сама слетит с петель. Ключник торопился, кряхтел.

– Здесь я! – крикнул он. В его сухих пальцах затряслась связка ключей. – Открываю!

Дверь, тяжелая, дубовая, наконец, поддалась и распахнулась. Батюшкин поднял перед собой лампу, чтобы разглядеть ломившихся в Дом людей, и чуть не опрокинулся назад. В дверях стоял немолодой человек чуть выше среднего роста, широкий, усталого, но сурового вида. Однако оторопеть заставили ключника глаза нежданного гостя. Поначалу они казались черными, как пустынная ночь, но в момент, когда лампа осветила лицо вошедшего, Батюшкину показалось, будто из-под изогнутых бровей блеснули стогранные изумруды. Он даже вскрикнул, вытянул вперед шею и подтянул вверх лампу, чтобы удостовериться в реальности увиденного. Немилостивый взгляд впился в морщинистое лицо старика.

– Маркиз Мендэз Авад aль Бенех аль Шакла Акен де Конн, – вдруг раздался голос позади странного гостя. – Прибыл по приглашению его превосходительства князя Камышева.

Батюшкин вздрогнул, переведя взгляд за спину маркиза, туда, где возвышался человек столь огромного роста, что бедный ключник сам для себя неожиданно воскликнул: «Сильвопле!»

Оба незнакомца переглянулись. Тот, которого так чопорно представили, вытянул вперед трость, бесцеремонно отстранил ею ключника и вошел, бросив по пути:

– Же ву ремерси.

Сопровождавший де Конна втолкнул Батюшкина обратно в проходную, поскольку был так велик и нагружен чемоданами, коробками и свертками, что не мог пройти иначе. Взамен гигант предложил свое искреннее извинение. Старик довольно закряхтел.

– Помню-помню. Вашего приезда ждали с лета-с. Сильвопле!

– Мы задержались у ворот на целый час из-за того, что те были перетянуты цепями, – буркнул маркиз де Конн, – Шарапе пришлось снять их с петель.

Батюшкин в немом восхищении воззрился на гиганта. Между тем маркиз окинул цепким взором залу вестибюля. Бросил взгляд на мозаику, довольно странную тем, что никак не сочеталась с окружающим интерьером. Она распростерлась под его ногами своеобразной вставкой, врезанной в гранитный пол, и изображала свирепого пса, прикованного к цепи.

– Cave canem, – маркиз прочитал вслух надпись под изображением.

– Осторожно, злая собака – так переводится эта надпись с латыни, – вдруг услышал гость и, подняв голову, устремил взгляд на появившегося в дверях господина. – Эта мозаика была сделана две тысячи лет назад и привезена сюда самим князем Камышевым.

Грациозная фигура незнакомца возникла в воздухе будто из ниоткуда, так тонок он был и так темно и пустынно было пространство. Мимолетная улыбка.

– Позвольте представиться, Иван Антонович Наумов, учитель истории.

Маркиз поклонился и, представив себя, выразил сомнение относительно возраста мозаики.

– Позвольте, ваше сиятельство, – только и ответил Иван Антонович. Он воззрился на собеседника, и нечто тревожное проскользнуло в его карих глазах. – Вы сомневаетесь в нашем благодетеле?

Маркиз воткнул кончик трости в нос мозаичного пса.

– Нет, сударь, не сомневаюсь, – громко произнес он, – но прихожу к выводу, что светлейший, пребывая в италийском городе, стал жертвой обычного обмана, купив сию контрабанду с рук торговца подделками.

Наступила неясная пауза, которой и воспользовался ключник Батюшкин, обратившись к маркизу.

– Позвольте мне проводить вас, ваше высокоблагородие.

Гости, учтиво поклонившись, расстались с Иваном Антоновичем. Нагруженный тюками Шарапа тронулся за провожатым. Батюшкин, слегка забегая перед гостями, указывал дорогу, говоря о хозяйстве, прачечных и конюшнях, о вещах прошлых и нынешних. Дорога шла не вглубь усадьбы и не к боковым флигелям, а через внутренний парк, по узкой ясеневой аллее, к отдельно стоящему дому. Там их ждал заброшенный дом, схожий с дворцом, – классическое двухэтажное здание, окруженное чудным пейзажным парком с фонтанами.

– Дом этот кортеж графа Димитрова занимал, отца молодой графини Алены… Оттого мы его «кутежным» называем, – при этих словах старик попытался рассмеяться, но, видимо, иностранцы не понимали смысла каламбура, и он вновь обратился к своему докладу. – Камины на этажах, пять спален, гостиная, библиотека, кабинет, приемная, конюшни…

Гости слушали, не перебивая, чему ключник был очень рад. Через десять минут перед дверями «кутежного» дома, в потемках, он несколько засуетился с ключами, но и на это незнакомцы не обратили внимания. Иные господа бы ворчали и толкали бы его в спину, награждая подзатыльниками. А эти, видно, очень устали. Только после того, как гости вошли в дом, гигант сбросил груз и спросил о дополнительной прислуге для нового обиталища маркиза.