Глава 2

Соня

Я слышу хруст. Это разбушевавшееся сердце ломает мне изнутри ребра, иначе почему еще мне так больно видеть Руслана, стоящего напротив? А это ведь он? Это он. Та же родинка на щеке, те же пухлые губы, которые заставляли меня забыть, какой за окном год, тот же прямой взгляд исподлобья. Только раньше, когда он смотрел на меня так, в уголках его рта пряталась хитрая насмешка или горячее обещание, а сейчас… сейчас он кривится в брезгливом презрении, и оно целиком и полностью направлено на меня.

– Шлюх своих по гостиницам води, – произносит совершенно незнакомым мне голосом. Низким, хриплым, озлобленным. В нем никогда не было столько холода. Даже дрожь пробегает по телу, хотя одета я тепло и по погоде, и не сразу догадываюсь, что он говорит обо мне. А когда понимаю…

– Руслан, следи за языком, когда в доме гости, – вмешивается Владимир. – И оденься, похож на…

Я не слушаю, не могу. Не доверяю глазам, специально моргаю, но Руслан не исчезает. Значит, и правда он? Смотрю и будто только сейчас вижу его напряженные плечи, рассыпанные по ребрам родинки и косые мышцы живота, хорошо заметные из-за низко сидящих спортивных брюк. Это он, мой Руслан, разве чуть повзрослевший. Такой же красивый, как и прежде, но будто стал выше за этот год. Выше, шире, мужественнее. Его волосы отросли с короткого ежика до спутанных вихров, а на предплечье появилась татуировка, которую я не могу как следует разглядеть из-за плохого зрения.

Мое сердце никак не успокоится. Оно и раньше чуть что заходилось едва ли не в приступе тахикардии рядом с ним, так о чем говорить теперь, когда оно истосковалось по нему. Черт, неужели это Руслан? Или моя совесть решила поиздеваться надо мной, как только я захотела двигаться дальше?

Боже.

Он смотрит прямо на меня, не отводит голубых глаз, которые темнеют, точно море во время шторма. Не слушает и не слышит, что ему говорит Владимир. Напряжение между нами растет. И это не то мучительное напряжение, которое потом выливается в тонны наслаждения, сладкие стоны и физическую любовь. Это то предельное напряжение, из-за которого закладывает уши, пекут щеки и бурлит в венах кровь.

– Мы поговорим с тобой позже, – твердо произносит Владимир, а меня наконец отпускает адреналин. Тот самый, благодаря которому люди со сломанными ногами прыгают через заборы. И теперь мне становится ужасно холодно, пусто, страшно и… нужно бежать отсюда прочь.

– Мне лучше уйти.

– Соня, мой сын протрезвеет и обязательно принесет извинения. Это я тебе обещаю.

– Я подожду на улице.

Не оборачиваясь, хватаю пальто из рук Владимира, выскакиваю за дверь и жадно дышу. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Легкие горят, будто я пробежала целый марафон, а на деле просто минуту дышала с ним одним воздухом. Черт, я будто падаю и падаю. Проваливаюсь в кроличью нору, как глупая Алиса. Это все какой-то невыносимый сюр. Сын? Отец? Как это могло произойти со мной?

Накидываю пальто на плечи и даже не застегиваю. Живот скручивает спазмами, и из глаз брызжут слезы. Так нечестно. Я только-только стала его забывать, а мне снова продольно вскрыли вены и пустили кровь, чтобы я медленно умирала? Нет уж. Сжимаю кулаки и ровной походкой направляюсь к автомобилю Владимира. Щелкает сигналка – видимо, он из окна снял блокировку. Я почти стону в знак благодарности, забираюсь в салон с тонированными стеклами и нажимаю кнопку центрального замка. Хотя бы здесь пусть и ненадолго я чувствую себя в безопасности. Кубинский кофе, который в ярких красках обещал мне Владимир, и дизайн-проект, что мы должны были обсудить, забываются в один миг. Мне вообще кажется, будто я теперь никогда в жизни не смогу пить американо без привкуса едкой горечи во рту.

Руслан… он тоже пах кофе и табаком. За две недели, самые яркие две недели в моей жизни, которые мы провели вместе на берегу моря, я успела привыкнуть к этому запаху. Говорят, привычки формируются двадцать один день? Чушь и ерунда. Он с первых минут знакомства, с первого взгляда и нахальной улыбки пробрался ко мне под кожу и оставил везде отпечатки, вынудил без давления каждый день просыпаться в его постели и с мыслями о нем.

Наш курортный роман казался мне началом целой истории длиною в жизнь. Ну не могли двое так совпадать, чтобы не остаться вместе после финальных титров. Такие встречи случались один раз на тысячу, на миллион. Я влюбилась в Руслана полностью и без остатка, и меня не смутили ни его вредные привычки, ни его дерзость, ни разное, судя по уровню отдыха, финансовое положение – мы с девочками из художки копили на эту путевку в Испанию почти год, подрабатывая везде и сразу, а он явно не чувствовал никаких денежных ограничений, снимая яхту с друзьями и нам на двоих роскошный номер с видом на море. Меня не смущало в нем совершенно ничего. Даже сережки в ушах казались до безумия сексуальными, хотя я никогда не была фанатом вандализма на теле – не люблю пирсинг, татуировки и прочее. Мы практически ничего друг о друге не знали, а казалось будто за четырнадцать дней изучили друг друга от и до.

Когда Руслан провожал меня на самолет, я настолько была уверена в продолжении, что меня не пугало расстояние в три тысячи километров между нашими городами. Это было всего два с половиной дня на поезде от Омска. Или четыре часа по воздуху. Разве это могло стать преградой для двух влюбленных, которые хотят быть друг с другом? Я думала, расстояние – это просто цифры, отрезок на карте в приложении телефона. Не препятствие. Но мои мечты разбились вдребезги о суровую реальность, в которой нет места принцам и сказкам. Там лишь бесконечно длинные гудки, пустые чаты сообщений и злые слова, которые сумели вытравить из тела все тепло, что нас связывало, разбило сердце и искромсало душу. После всего я даже не надеялась стать вновь целой, но вроде бы только-только начала собирать себя по кусочкам…

Не зря я боялась этого города.

Резкий стук в окно заставляет вздрогнуть и повернуть голову. Страх сдавливает горло, когда я вижу на холоде Руслана – все еще раздетого, злого, тяжело дышащего. Понимаю, что обманывала себя – ничего не забыто, как бы сильно я ни старалась. Сердце истекает кровью в груди, иначе почему я захлебываюсь?

– Открой! – скорее догадываюсь по движению его губ, на которые завороженно смотрю, чем действительно слышу это.

В ужасе мотаю головой и вжимаюсь лопатками в сиденье. Нет, если я открою, то, возможно, коснусь его, и тогда…

– Я сказал, открой! – кричит он и изо всех сил лупит ладонью по стеклу, а я жмурюсь. Нет, это не мой Руслан. Он остался на берегу Средиземного моря, в лучах золотистого солнца, в соленой воде, ласкающей кожу, в на белоснежных простынях, пахнущих любовью. Его нет. Все затерялось в прошлом. Это просто кошмар.

Я так плотно сжимаю глаза, что меня ослепляют разноцветные фейерверки. Шум в ушах нарастает, пальцы дрожат, да меня уже всю трясет. Я моргаю, когда больше не могу не смотреть, и, заметив Владимира, выходящего из дома, наконец выдыхаю. Хотя бы немного. Все сейчас закончится, а завтра будет новый день. Все закончится, и я снова буду зализывать раны, но подальше от него. Подальше от всего этого.

Владимир зовет Руслана, и тот обходит машину со стороны капота, направляясь к нему. Они ругаются. Яростно. Пылко. С жаром. И я невольно вскрикиваю и прикрываю рот, когда Владимир дает сыну пощечину, а ее фантомный звон оглушает меня. За два месяца совместной работы я ни разу не слышала, чтобы он даже голос на кого-то повышал, не то что… боже, что должен был сказать Руслан, чтобы заслужить это? Мне страшно. А он молча потирает лицо, сплевывает на асфальт и быстрым шагом возвращается в дом, больше не взглянув в мою сторону.

Осторожный стук в водительскую дверь слишком разительно отличается от требования Руслана. Я бы с удовольствием пряталась в одиночестве и дальше, но тянусь к панели и открываю Владимиру. Все потом, когда запрусь в четырех стенах съемной студии и позволю себе выплакать ком, застрявший в горле.

– Соня, извини, что ты стала свидетелем подобной сцены. Не так я хотел провести это утро, – пристегиваясь ремнем безопасности, говорит совершенно будничным тоном Владимир. Он осторожно берет мою ладонь и, поднеся к губам, едва ли ощутимо целует. Его губы теплые, как и улыбка, с которой он на меня смотрит, щетина лишь слегка царапает кожу. Мне даже почти приятно. Владимир очень привлекательный мужчина, половина офиса сохнет по нему, а вторая половина – мужчины. Но я какая-то неправильная, изувеченная и зависимая, потому что могу сейчас думать только о его сыне. Если бы Руслан наговорил ему гадостей обо мне, если бы рассказал о нашей связи, его отец вел бы себя со мной по-другому, ведь так?

Я робко киваю и отворачиваюсь, чтобы пристегнуться и скрыть подступающие слезы. Все, о чем я сейчас могу думать, так это не о нежности Владимира и не о предстоящей работе на объекте, которую я так ждала. Я могу думать лишь о том, что Руслану очень идет фамилия Платонов. И о том, что, если бы я знала ее, все сложилось по-другому. Я бы изначально не согласилась на работу в фирме его отца, каким бы заманчивым это предложение не казалось.

Глава 3

Руслан

С налитыми кровью глазами я наблюдаю, как отцовский «Гелик» уезжает. Как он скрывается из виду, а вслед за этим медленно закрываются автоматические ворота. Ни Сони, ни отца уже давно нет, пыль от колес осела на брусчатку, а я стою и тупо смотрю на опустевший двор, пытаясь осознать все, что только что произошло.

Немыслимо. Нереально. Бред.

Воспоминания, яркие и живые, штурмуют мозг, заставляют сердце тарахтеть на каких-то запредельных оборотах. Соня, с которой я провел лучшее лето в жизни, и мой отец, который меньше года назад похоронил свою жену и мою мать. Это самая издевательская насмешка судьбы.

Жмурюсь и нетерпеливо растираю переносицу. Башка трещит. А теперь еще щека будто онемела – отец приложился знатно. Уму непостижимо. Он никогда в жизни не поднимал на меня руку. Когда я был маленьким, худшим наказанием я считал его игнор – в этом психологическом приеме отцу не было равных. Но сегодняшняя пощечина? Наверное, заслужил. Но, сука, как же его переклинило! А я ведь просто без стеснения озвучил то, что пришло в голову – собирается ли он трахать эту девку на кровати, на которой спал с матерью. Есть от чего взбеситься. Впрочем, стоит представить что-то подобное, меня самого начинает трясти. Это совершенно новый уровень ярости. Ошеломляющий. Когда хочется крушить все вокруг без разбора. Я бы себя сам крушил, если бы мог.

Глубоко вдыхаю, чтобы унять разгоняющееся бешенство. Закрываю глаза, чтобы переключится. Но на деле становится только хуже – на веках изнутри будто вечной татухой выбито лицо Сони. Красивое до одури, испуганное, потрясенное. Будто бы правда не ожидала меня увидеть.

Как, черт возьми, это произошло? Она из другого города! Какого хрена она забыла здесь? Отец сказал, что ее дизайн-проект выиграл в каком-то конкурсе, поэтому она теперь работает в его строительной компании. Припоминаю, что в Испании, где-то в перерыве между безудержными сессиями сексуального характера, она говорила, что учится в художественном колледже. А теперь, значит, девчонка из провинции становится дизайнером интерьеров в фирме моего папаши? И я должен поверить в то, что все это случайность? Да так просто не бывает!

Отхожу от окна и быстро поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Сон как рукой сняло. Оставаться в доме тошно, но и в универ переться нет никакого смысла. От меня алкоголем тянет за версту, да еще, чего доброго, сорвусь и наделаю глупостей. Нужно чем-то занять себя до тренировки, чтобы найти силы смириться с этой новой ужасной реальностью.

Засунув руку в карман треников, нащупываю мобильник.

– Арс, можно я приеду? – выдаю без предисловия, стоит другу снять трубку.

– Не вопрос. Случилось что? – проницательность Громова работает без осечек.

– Долго объяснять, – мой голос звучит резко и отрывисто.

– Лады. Жду тогда.

Чтобы добраться к Громову, вызываю такси. Свою тачку брать не рискую – я все еще бухой. Поймают – не отмажешься, а к отцу обращаться после утренней сцены точно не стану.

– Че у тебя за пожар? – Громов развалился на диване и смотрит, как я нетерпеливо мерю шагами пижонский зал в его квартире.

– Соню помнишь? – спрашиваю мрачно.

– Че за Соня? – Арс явно напрягает память.

– Моя Соня, – бросаю раздраженно, даже не замечая, что использую это местоимение, будто мы с ней и правда все еще как-то связаны. – Из Испании.

– Блондиночка та, которую ты бортанул? Из Саратова?

– Из Омска, – поправляю механически. – И я ее не бортовал! Я просто…

– Да ладно, мне ты можешь не объяснять. Ну и что с ней?

– Она с моим отцом.

– В смысле?

– Он ее сегодня к нам домой привез и… – мой голос глохнет, потому что я тупо задыхаюсь, впервые представив, что могло бы произойти, если бы меня не оказалось дома, и я не разрушил их планы.

– В смысле, он ее трахает? – даже у вечно невозмутимого Громова, который к любой ситуации относится с юмором, глаза ползут на лоб.

– Наверное. Я не знаю, – нервным жестом запускаю ладонь в волосы. – Говорит, она у него работает.

– Ну, может, правда работает?

– Блять, Гром, ну да, а я – твоя горничная.

– Слушай, ну рано или поздно это должно было произойти, – сочувственно произносит Арс. – У тебя отец в отличной форме. Ему сколько, тридцать восемь? А выглядит еще моложе. Ты же понимаешь, он мужик и…

– Он может трахать кого угодно! – выпаливаю я на выдохе. – Но не в нашем доме. И не ее!

– С домом тебя понимаю. А почему не ее? – Арс проницательно щурит глаза. – Она тебе еще нравится?

Нравится? Какое пресное слово, чтобы описать то, что я испытываю к этой стерве. Совершенно неподходящее.

– Просто ей не место рядом с отцом!

– Почему?

С яростью смотрю на Громова. Что за бесячие вопросы у него сегодня? Нарочно, что ли, пытается меня вывести? Она не может быть с отцом. Точка. Кто угодно, но не она.

– Потому что, блять!