Цитаты из книги «Зулали (сборник)»

про себя бессмертное «глаза у рыб полны слезами»[16]. Глаза. У рыб. Полны. Слезами.

. О больном сыне я расспрашивать не стала, зачем человеку душу травить. Хорошие новости он сам расскажет, а плохие как брошенный в воду камень – только распускают вокруг себя волны, усиливая горе. Плохие вести тревожить нельзя.

«У сентября удивительная способность влюблять в себя постепенно. Пока ты переживаешь уход лета, пока свыкаешься с мыслью, что впереди долгие холода, сентябрь украшает кроны деревьев осенней проседью, приглушает и растушевывает свет, но делает ярче цвета:

«У сентября удивительная способность влюблять в себя постепенно. Пока ты переживаешь уход лета, пока свыкаешься с мыслью, что впереди долгие холода, сентябрь украшает

Моя о том, чтобы вернуться в прошлое. И прожить один свой взрослый день там, где все живы, все рядом.

бесконечно медленно, изводя притихший мир ожиданием, поднимается солнце. Сентябрь еще в середине, а оно уже привередничает, намеренно запаздывает, скупится на свет и шепчет, шепчет – недолго уже, недолго. И небо вторит ему криком журавлиного клина – прощай, прощай. И тучи, казалось, еще вчера легкомысленно-ветреные, спустились к самой земле и идут-волочат дождливые свои шлейфы. Тяжело идут, одышливо. «Если в мире существует совершенство, то выглядит оно именно так», – думал Марк.

Свекра звали претенциозно – Ашхарапет[10], но за глаза все его называли Птичьим Поильником – за малый рост и беспросветную неказистость: злые мелкие глазки, рот набекрень, лопоухий и лысый, что твой локоть. Одним словом – не Ален Делон, и даже не Митхун Чакраборти, любимый артист старшей дочери Анки, разбивший ей сердце женитьбой на какой-то вертихвостке-модельке.

Это да. Но ест мало. Я ему хлеб на дровяной печи подрумяню, чаю с чабрецом заварю, выставлю на стол все свежее: и молочное, и огородную зелень – листик к листику, и помидоры-огурцы, и мед в сотах, и отварные яйца. Он нальет себе пустого чаю, съест кусочек хлеба с маслом, поблагодарит. И уйдет чернила с бумагой изводить. Рази от одного куска хлеба хорошую книгу напишешь? – Мясом пробовала кормить? – участливо

Марк старательно отмечал незамысловатую, целомудренную красоту деревенского утра, но комментировать ее себе запрещал. Уймется бестолковый восторг – останутся малоречивые, но верные ощущения, которые и потянут за собой нужные и точные слова. Вот тогда и записывай. А пока наблюдай и молчи.

Прапрадед к концу жизни оглох, но силу голоса не растерял. Потому высказывал свои претензии небесной канцелярии до того громогласно, что куры на том конце деревни от испуга по несколько раз на дню неслись. Контуженная его сквернословием небесная канцелярия, по-видимому, сделала правильные выводы. И все потомки прапрадеда получались худощавыми и высоченными. Но прозвище все равно носили Бочканц – из рода Шмавона-Бочки.