Светлана Волкова
Гриб элегантного возраста

Самым любимым выражением бабы Симы было: «Не доводите меня до белого каления!»

И Сережа сразу представлял колени бабушки – белые, круглые, как свиные голяшки, с розовой меткой под самыми чашечками от тугих резинок капроновых гольфов. Вот и сегодня утро выдалось хлопотное, и «белые колени» поминались чуть ли не поминутно. Все собирались за грибами…

– Ой, Валька! А ну как потеряется он? Шебутной же! – Так мы его от себя никуда не отпустим! – убеждала бабу Симу тетя Валя, укладывая на дно плетеной корзинки бутерброды с сыром и похожие на жабенышей свежие огурцы – зеленые с белым пузиком, пупырчатые.

Бабушка лишь качала головой.

– Да и лес знаком ему с детства, – продолжала тетя Валя. – Поди, каждое лето в Борисову Гриву ездим.

– Да в прошлом-то году грибов не было! Вот и сидели дома. Получается, в позапрошлое ходили. А ему тогда шесть всего было. Забыл уже все, небось!

– И ничегошеньки я не забыл! – буркнул Сережа. – И тропинку помню, и полянку, где два дуба растут, и ельник, и пень трухлявый!

– Да сгнил уже давно твой пень! – загоготал Мишка, сын тети Вали и Сережин двоюродный брат.

Баба Сима долго паковала внука в старую залатанную одежку, сохраненную в доме как раз на случай леса. Сережа смотрел на руки, торчащие из его когда-то любимой клетчатой рубахи, на протертые на коленках «салютовские» джинсы, из которых он вырос еще в прошлом году, и старательно отводил глаза, чтобы не натолкнуться на ехидный Мишкин взгляд.

«Мишке-то хорошо, – подумал Сережа, – уже десять стукнуло, и бабушка его мучить почти перестала». – Ба-а, ну шарф-то зачем?

– Сентябрь на носу, заморозки уже были.

– А штаны в носки заправлять?

Мишка нарочито прикрыл ладонью рот, будто ему так смешно, что уж не сдержаться! Сережина дворняжка Жулька – маленькая, пегая, кудрявая, как парик Мальвины из любимого фильма, нетерпеливо тявкала у двери, призывая поторопиться.

– Все надо заправлять. Рубашку в брюки, брюки в носки. От клеща поганого. И шею замотать, – командным голосом отдавала приказы баба Сима. – А лучше платочек на голову надеть, чтобы ушки… – Платочек?! – почти со слезами перебил Сережа. – От такой страхолюдины все грибы в лесу попрячутся! – засмеялся Мишка.

– Платочек, и правда, перебор, – вмешалась пожалевшая племянника тетя Валя. – Я ему кепку дам мужнину. Села, негодная, после стирки, Сереже аккурат в самый раз будет. И красивая – с олимпийским мишкой.

– Ах, не доводите меня до белого каления!

Баба Сима еще поворчала немного, потом повесила внуку на плечо клетчатый термос на ремне и наказала к шести вечера «кровь из носу» всем вернуться. А то грибы чистить придется «в ночи».

На улице их ждал старенький семиместный фургончик, желтый с большими серебряными буквами V и W на плоском белом лбу и тремя рядами бордовых кресел в салоне. Дядя Толя ласково звал его Бегемотик и любил полежать под ним все выходные напролет. Он и сегодня бы залег, но тетя Валя «организовала грибы», и все семейство, включая Мишку и деда Шаню, встав спозаранку, влезло в пахнущее смазкой и вечным ремонтом дерматиновое Бегемотиково нутро. Баба Сима ехать отказалась, сославшись на давление, но после уговоров Мишкиного семейства разрешила-таки взять Сережу.

Пока тетя Валя собирала корзинки и сумки, а дядя Толя, вздыхая, в последний раз заглядывал Бегемотику куда-то под брюшко, Сережа загадал, что назло Мишке он сегодня найдет самый большой гриб. И не солонуху какую-нибудь, а белый! Непременно белый – с бархатной коричневой шляпкой и толстой, как бочонок, ножкой. И нисколечко не червивый – пусть все обзавидуются!

Обойдя автомобиль, Сережа обнаружил на нем одну новую шину. Она была черной, как мокрая земля, с маленькими резиновыми волосками возле обода, будто бы не побрилась. Дед Шаня, до этого дремавший на переднем сиденье, приоткрыл дверцу и с гордостью произнес:

– Красота-то какая! Правда, Сергунь? С трудом достал – выменял в Апрашке на Валькин югославский фен с колпаком. Ну и добавить чуток пришлось, – дед тяжело вздохнул, – то, что с пенсии откладывал. Зятьку подарок на юбилей.

Сережа присел на корточки возле колеса, вдохнул восхитительный запах новой резины, не съеденный еще доро гой, и вспомнил аромат черных поручней открытой год назад станции метро «Приморская». Не забыть ему тот день, когда они с мамой, завороженные, долго стояли на пахнущей лаком и краской платформе, любуясь тяжелыми медальонами с барельефами кораблей, якорями с цепями возле желтой торцовой стены и блестящим, словно натертым мастикой, полом. Но самыми удивительными для Сережи были все-таки поручни, бежавшие вверх чуть быстрее, чем лесенка эскалатора, – так, что приходилось сдвигать руку, скользя по их черной гладкой змеиной спине! И на ладошках долго потом оставался пьянящий химический запах новенькой резины! – А где твои предки? – прервал Сережины мысли Мишка.

– На экскурсию поехали по Золотому кольцу.

«А могли бы меня взять с собой», – с досадой подумал Сережа, вспоминая мамины торопливые сборы и папино преддорожное ворчание.

– А чего баба Сима по грибы не едет?

– Давление у нее. Говорит, будто с каруселей только что сошла. Голова так же кружится.

Мишка хмыкнул и залез в автомобиль.

– С давлением никак нельзя! Ни за что! – встрепенулся дед. – Дома пусть сидит. Без нее грибов полную машину привезем!

Дед Шаня, по словам родственников, всегда бранился с бабой Симой, всю прожитую с ней совместную жизнь. Характеры у обоих были несносные. А как отгуляли золотую свадьбу, он вообще решил жить отдельно, в семье дочери Вали. То есть в Мишкиной семье. А баба Сима осталась с сыном, невесткой и вторым ее внуком Сережей.

Мишка любил при случае подначить Сережу, что тот вырастет нюней из-за бабкиного воспитания. Другое дело дед Шаня, вот с кем интересней – и затейник, и песни поет, и всех гостей в шахматы обыгрывает! С ним и в лес не страшно – он бывший партизан, любую тропу знает и уж от всякого там лесного «хулиганья» точно спасет.

– Слышь, Серый! А Лесовика не боишься? – ехидно спросил Мишка, усиленно крутя ручку и опуская стекло.

– Ничуточки! – с вызовом ответил Сережа.

Лесовик – фигура значимая. У него борода в колтунах и репейных шариках, нос картошкой и мохнатые седые брови под нависающим козырьком фуражки, отчего он немного похож на трамвайного контролера. А откуда это Сережа знал – и сам не помнил. Просто знал и все. И ходить в лес без взрослых не рискнул бы, потому что Лесовик сидит, спрятавшись за корягой, да только и думает, чтобы подловить зазевавшихся детей. Даже если дети – внучата Ильича и во всякую чушь не верят.

* * *

Дядя Толя хлопнул крышкой капота и позвал всех садиться в машину.

– Сережа, безрукавку-то! Безрукавку забыл надеть! – поплыл по двору зычный бабы-Симин голос. – Тепло ж, бабуль! – заныл Сережа. – Куртка теплая!

«И почему Мишку она не мучает? Он ведь тоже ее внук!»

Баба Сима выглядывала из окна, возвышаясь над обшарпанным карнизом грозным нетающим айсбергом.

– Не доводи меня до белого…

– Ну, ба-а! Я и так вспотел!

– Вспотел! Валька! Валька! – заорала баба Сима, заставив тетю Валю выскочить из машины. – Он вспотел! Мокрый! Простудится, как пить дать!

– Ну что ты, мама, – уныло ответила тетя Валя. – Все в порядке.

– Мокрый он, мокрый! – подхватил Мишка. – Описался он, Лесовика боится!

Веснушки на Мишкином лице расползлись вместе с улыбкой до самых ушей.

– И ничего я не боюсь! – крикнул Сережа и пожалел, что младше и слабее и вот так запросто не может дать Мишке по носу.

– Нет, вы мне его угробите! – громыхала баба Сима, высовываясь из окна чуть ли не по пояс.

– Да не угробим, мама! – отвечала тетя Валя, вздыхая.

– Ты как-то это не очень убедительно говоришь, – не сдавалась бабушка.

Дед Шаня напрягся и с подозрением выглянул из автомобильного окошка:

– Серафима! Даже не думай!

Но бабу Симу было не остановить. Наказав всем не двигаться с места, она минут через пять появилась во дворе, полностью экипированная для экспедиции в дремучую тайгу. На ней был немыслимый брезентовый комбинезон с кенгурушным карманом на животе, огромная белая панама поверх кумачовой косынки, на ногах – рыбацкие сапоги-ботфорты. В руках бабушка держала вышедшее из моды синее кримпленовое пальто, дремавшее до поры до времени в стареньком чемодане на антресолях, и новое сияющее цинковое ведро.

– Ну все. Не отпускать же вас одних! Чего стоишь, Толик, поехали уже.

Дядя Толя послушно повернул ключ, и в брюхе у Бегемотика заурчало.

Дед Шаня недовольно зыркнул на бабушку.

– Симка, у тебя ж давление!

– Было да сплыло.

– Ба-а, ты говорила, что голова кружится, будто на качелях качаешься! – попытался поддержать деда Сережа.

– Всё, – прогремела баба Сима. – Слезла с качелек-каруселек. Трогай, Толька, кому говорю!

Бегемотик кашлянул, выплюнув сизоватое облачко из дрожащей, как цуцик, выхлопной трубы, и, кряхтя, двинулся в путь.

Ехали споро. Все светофоры, будто сговорившись, давали зеленый сигнал. Дед Шаня через сиденье переругивался с бабой Симой. Ни тетя Валя, ни дядя Толя не вмешивались – это был неистребимый семейный ритуал. Мишка уткнулся в «Веселые картинки» и не обращал внимания на то, что происходит вокруг.

Сережа сидел на заднем сиденье, придерживая рукой на коленях Жульку, и убеждал себя в том, что если встретит Лесовика, то ни за что не испугается. Ну, подумаешь, дядька на пне сидит. И пусть себе сидит! Даже смешно! Сережа ему язык покажет и убежит. От этих мыслей сделалось так хорошо, что он засмеялся и выглянул в окно. Мелькали пестрые дома, пыльные машины, плакаты с лозунгами только что отгремевшей олимпиады, прохожие, одетые совсем по-осеннему. Уже на выезде из города дядя Толя свернул в маленькую улочку.

– Куда это мы? – встрепенулась баба Сима.

– Заберем двух грибников, – ответила тетя Валя. – Это мама и дочурка моей подруги с работы.

Баба Сима открыла было рот от возмущения, но дед Шаня ее опередил:

– Вот еще! Вечно ты, Валька, что удумаешь! Наши грибные места им показывать! А сама потом удивляешься – кто это, мол, только что до нас тут прошел, одни грибные пеньки торчат!

Баба Сима мгновенно передумала протестовать и назло деду принялась защищать попутчиков:

– А что тебе, Сашка, жалко? Вона, два места в машине есть. И неча тут жмотничать! Поди ж, грибов ему не достанется!

Дед Шаня взвился, всем корпусом повернулся с переднего сиденья к бабушке и начал подробно пересказывать их последний неудачный поход за грибами, поминая все супружнины причуды, подробно комментировал ее коронные реплики и театрально сокрушался по поводу несносного бабушкиного характера. Баба Сима в долгу не осталась, и салон Бегемотика превратился в настоящее поле брани. Но тут Мишка помахал «Веселыми картинками» перед лицами деда с бабкой, словно рефери на ринге, и деловито произнес:

– Брейк! Было б из-за чего ругаться! Да пассажиры эти до Борисовой Гривы своим ходом вряд ли доберутся, тем более до «нашего места». Мы ж далеко от станции ходим, народу там никого. Где ж им самим-то потом твой осинник, дед, отыскать?

Бабушка поняла Мишкины слова как безоговорочное принятие ее стороны в споре и с умилением потрепала внука по голове.

Дядя Толя затормозил, и Бегемотик с ревом остановился возле газетного киоска, гостеприимно распахнув дверь.

– Здравствуйте!

В салоне появилась нежно-розовая шляпка с приколотой веточкой тряпичной сирени, а за ней и сама шляпкина хозяйка – пожилая дама в светлом болоньевом плаще и розовых, в тон к шляпке, резиновых сапогах. Таких сапог Сережа отродясь не видал, все в округе ходили в зеленых и синих, с черной полоской у края и эмблемой «Красного треугольника». За дамой в салон заглянула большеглазая девочка в чем-то воздушно-желтом, похожая на майский одуванчик. Обе они, бабушка и внучка, казались случайно вытащенными из какого-то нездешнего города – оттуда, где нет дождя и слякоти и можно вот так запросто ездить в лес в чистых розовых сапогах.

– Милости просим, прекрасные дамы! – засиял дед Шаня. – Попутчикам всегда рады!

Баба Сима зыркнула на него и, с недоверием оглядев новых спутников, велела Сереже сдвинуть корзинки, чтобы было где всем разместиться.

Дама одарила всех милейшей улыбкой и, кокетливо придерживая край плаща, пробралась к заднему сиденью. Ее желтая внучка долго гнездилась рядом с Сережей, придвигаясь то к нему, то к бабушке, и наконец угомонилась и повернула голову к окну. Жулька ликующе гавкнула и лизнула кончик ее дождевика. Сереже и самому хотелось лизнуть – уж больно леденцово-конфетной была блестящая одежка девочки, казалось, она даже на вкус, как лимонная тягучая подушечка.

Дверь закрылась, и Бегемотик стартовал с молодецким ревом.

– Давайте все познакомимся! – сказала тетя Валя. – Это Матильда Юрьевна и Анечка.

Гостьи синхронно кивнули головами.

– А это моя семья: мама Серафима Никитична, отец Александр Иванович, муж Анатолий, сын Миша и племянник Сережа.

Все прозвучало чинно и, как любила говорить баба Сима, «будто в приличном доме».

– Очень, очень приятно, – сиял дед Шаня. – Меня можно без отчества, просто Александр. А хотите – Сашей или Шурой зовите. Можно Шаней, как домашние.

– Шаня! Какая прелесть! Правда, Анюта? – звонко отозвалась Матильда Юрьевна. – Тогда и меня без отчества. Просто Мулей. Нечего нас в старики записывать!

– Мулечка! – повернулся к ней дед. – Мулечка! Вы украсили наше авто!

Баба Сима чуть заметно фыркнула и села так, чтобы заслонить спиной гостью от деда Шани:

– А вот меня, будь-любезны, по имени и по отчеству.

Дед недобро зыркнул на нее и вытянул шею, чтобы видеть на заднем сиденье гостью.

У Мулечки было аккуратное, почти детское личико, острый подбородок, трогательный вздернутый носик и восторженное выражение нарисованных дугой черных бровей. Слово «бабулечка», с которым обращалась к ней внучка, никак не вписывалось в ее образ и не хотело укладываться в Сережиной голове. Оказывается, бабушки бывают и такие – элегантные, в шляпке и розовых сапогах.

Дед Шаня поминутно поворачивался, выглядывал из-за бабы Симы и пытался вести с Мулечкой светскую беседу. Гостья отвечала охотно, с колокольчиком в голосе, пока дед не оседлал любимейшую тему: грибы. Тут вставить слово уже не мог никто, и Мулечка постепенно скисла, хотя из вежливости и кивала чуть ли не на каждое слово, но Сережа приметил, как безучастно стало выражение ее лица и как она, сложив накрашенные губки в тонкую ниточку, пытается незаметно зевнуть.

– …А вот ложные опята, сволота такая, маскируются, как фашист под Брянском, – разглагольствовал, размахивая руками, дед Шаня, уже не особо следя за выраженьями. Баба Сима, заметив в зеркале заднего вида, как поскучнело лицо спутницы, с ухмылкой отодвинулась к окну, предоставив той полный доступ к ораторствующему деду и зная наперед, что муку эту терпеть под силу было не каждой фифе в розовой шляпке.

Сережа начал втихаря рассматривать глазастую девочку. Она была какая-то волшебная в своем желтом плащике, с очаровательными пружинками темнорыжих волос, торчащих из-под берета, и россыпью медных веснушек на загорелых щеках. Анечка казалась серьезной – во всяком случае, серьезней, чем ее бабушка, – и Сережа поймал себя на мысли, что надо с ней, наверное, для приличия поговорить, а вот о чем, он понятия не имеет.

– А ты в каком классе? – начал он.

Девочка оторвалась от созерцания мелькавших за окном деревьев и посмотрела на Сережу глазами лемура.

– Во второй перешла.

– Я тоже! – радостно выкрикнул он.

Анечка зачем-то удивленно пожала плечами и сняла берет. В ее кудряшках оказалось, наверное, штук десять маленьких белых пластмассовых заколок, будто это не голова, а клумба с маргаритками. Сережа с горечью ощущал рядом с ней всю комичность собственного «грибного» гардероба: и старую рубашку, из которой, точно палки, торчали выросшие руки, и штаны, заправленные в носки, и злился на бабу Симу, заставившую его все это надеть.

Анечка придвинулась ближе, и внутри у Сережи разлилось что-то горячее, будто пролили кипяченое молоко.

– Смотри, у меня переводная картинка на руке! – она показала размытую сине-малиновую бабочку на тыльной стороне ладони.

– Здорово! – пролепетал он.

Мишка повернулся к ним и хмыкнул почти синхронно с бабушкой – правда, у нее это относилось исключительно к дедовой болтовне.

– А откуда у вас с бабушкой такие красивые сапоги? – спросил Сережа, не зная, как продолжить разговор.

– Как откуда? Из магазина! – надменно произнесла Анечка.

Сережа хотел было сказать что-то галантное, но такое откровенное вранье его возмутило.

– Что ты врешь! Не продается такое в магазинах!

– И вовсе я не вру! – надула губки Анечка. – Мы на каникулах в ГДР жили. Там какие хочешь резиновые сапоги, всех цветов!

– А жвачка у тебя есть? – обернулся к ней Мишка. – Миша, как тебе не стыдно! – шикнула на сына тетя Валя.

– Нет у меня жвачки. Бабуля говорит, что некрасиво жевать, как коровы.

Мулечка, услышав «бабуля», с радостью отвлеклась от дедовой грибной лекции и, достав из корзинки яблоки, принялась всех угощать.

– Но мы все равно жвачку покупаем, – продолжала Анечка. – Из-за вкладышей. Я с Микки-Маусом меняю, у меня их много. У тебя есть Лелек и Болек? Только на голубом фоне?

«А она воображуля», – с досадой подумал Сережа.

Дед Шаня тем временем, повысив голос тона на два, чтобы всем его было слышно, рассказывал про то, как надо срезать гриб, чтобы не повредить грибницу. – Чего молчишь? – дернула Анечка за рукав.

Сереже совсем не хотелось говорить о вкаладышах, которых у него и было-то полторы штуки – целая с «Ну, погоди» и половинка с Чебурашкой – точнее, одно левое Чебурашкино ухо и надпись, и то не вся, – и он решил сменить тему беседы.

– У твоей бабушки зыкинская шляпка.

Мулечка снова была рада отвлечься от моховиков и маслят.

– Да, молодой человек! Это моя любимая! – Она почесала наманикюренным ногтем тряпичную сирень на тулье. – Я называю ее «шляпка-волнушка». – Но у волнушки края загнуты вниз! – сказал Сережа.

Мулечка засмеялась, забавно положив язычок между зубами, как Мишкина морская свинка Зулька. – «Волнушка», мой хороший, не потому что гриб, а потому что мужчины волнуются, когда я ее надеваю! Баба Сима повернулась, ехидно скосив на гостью глаза, и скучающим голосом протянула:

– А, действительно, Сергунь, на волнушку похожа, такая же розовая. Молодец, выучил-таки грибы, весь в деда.

Мулечка перестала улыбаться и надвинула «волнушку» чуть набок, отгораживаясь от недоброго глаза бабы Симы.

– Девочки, не пререкайтесь! – прогремел дед Шаня. – А вы, Мулечка, мне какую-то актрису напоминаете, из кино.

– Ну, вряд ли вы этот фильм смотрели, – оживилась гостья. – Я там в эпизоде… Но со словами. И давно это было. Совместная с болгарами лента.

– Так я прав? Вы – актриса?

– Тридцать лет в рижской оперетте, – Мулечка снова поправила шляпку.

Дед Шаня нарочито ойкнул и захлопал в ладоши. – И спеть нам можете? А то у нас в авто музычки-то нет.

– Ну, спеть… – изобразила смущение Мулечка. – Я вообще-то не распевалась сегодня…

– Ты про валуй, про валуй-то еще не рассказывал, – ехидно вставила баба Сима.

И дед Шаня снова завел свою шарманку, будто кто-то одним щелчком переключил тумблер у него в голове: