В глубинах первозданного Хаоса, где нет ни времени, ни пространства, ни различия между тьмой и светом, дремлет великая тайна бытия. Безымянная сила покоится в бездне – до того мгновения, когда из её нутра рождается Вселенское Яйцо, вместилище грядущего мира.

Из Яйца восходит Род – первопричина всего сущего, изначальный Творец, чьё дыхание пробуждает безмерность. Размыкая объятия Хаоса, Род разделяет единую субстанцию на противоположности: свет и тьму, день и ночь, жизнь и смерть. Так возникает первая диалектика мира: без разрушения нет рождения, без ночи – дня.

Род творит из сияющих частиц светлых богов, хранителей созидания и обновления. Из глубинных, тёмных начал он рождает богов разрушения, очищающих путь новому. Так устанавливается первый закон бытия – вечный круг: от смерти к жизни, от жизни к смерти.

Род создаёт пространство – небо и землю, ставит на сводах солнце и луну, вдыхает дыхание в камень, жизнь – в растения, зверей и людей. Мир соткан изначальным Творцом из трёх слоёв – Яви, Неяви и Прави, трёх потоков единого дыхания.

Чтобы утвердить порядок в новорождённой вселенной, Род призывает к себе сына – Сварога, божественного кузнеца. Руки Сварога сковывают миры нерушимыми цепями Потоков, упорядочивая изначальный простор в систему мироздания.

Он устанавливает законы, по которым всё сущее течёт в трёх слоях бытия: в Прави, где живут светлые силы; в Яви, где дышит всё живое; в Неяви, где покоится память и тьма.

Ему помогают богини Макошь, Доля и Недоля – пряхи судеб, что отмеряют каждому участь по делам его. Лада, родительница светлых богов, приносит любовь и плодородие, а Леля – дыхание весны и чистоту начала.

Из их союза рождается Даждьбог, сын Сварога и Лады, владыка солнца, тепла и плодородия. Его имя происходит от древнего глагола «дать благо»: он – тот, кто щедро разливает силу Рода по мирам.

Когда свет Даждьбога впервые коснулся земли, а дыхание Лады согрело холодные камни, мир наполнился звуком – тихим, как песня творения, в которой слились радость и боль рождения. Но Род увидел: свет и тьма не пребывают в согласии. Светлые боги тянулись к небу, тёмные – в глубины, где спят корни мира. Потоки начинали спорить: каждый стремился стать первым, каждый утверждал свою истину. Тогда Род возводит стража равновесия – Велемира, полубога, рождённого не от крови, а от союза живого дыхания и божественного закона. Он стал мостом между мирами, чтобы Потоки не иссякли и не схлынули в бездну.

В нём сплелись токи бытия: от богов – порядок и форма, от людей – время, выбор и страсть, от духов – границы, от стихий – воля, что ломает оковы. Род сказал ему: «Ты не властен над Потоками – ты лишь их часть. Храни равновесие не силой, а вниманием, не волей, а любовью. В тот день, когда решишь за других – Потоки отвернутся от тебя».

Велемир стал тем, кто не управляет, а слышит, кто не приказывает, а зовёт, кто не создаёт, но удерживает мир от распада. Свет Даждьбога коснулся его чела и оставил искру – живое солнце, не гаснущее даже в самую долгую зиму. Тень Морены – тонкая, как дыхание смерти, – дала ему знание конца, чтобы помнить: ничто не вечно, даже равновесие.

Пока его сердце бьётся в унисон с дыханием миров, законы стихий связаны воедино. Мир держится на нём, как на невидимой оси, вокруг которой вращаются времена и течёт река времён. Но стоит ему пасть – равновесие рушится. Зима не кончается, весна не смеет поднять голову, земля истощается, реки текут вспять, ветры воют на языках, которых никто не помнит. Это не бедствие, а распад: мир, лишённый узла соединения, распарывается по швам, как ткань, из которой выдёргивают последнюю нить.

Велемир не властитель, а страж. Его сущность – не закрепляться в одном слое, а оставаться подвижным, как ветер, быть точкой равновесия, а не опорой. Если он выберет один мир – два других начнут распадаться. Его пристанища – не убежища, а посты дозора, где он поддерживает связь между мирами.

Правь – мир светлых богов и божественного закона, где на седьмом из девяти небес, окутанном вечным полуденным светом, возносятся хоромы Сварога – чертог из хрусталя и звёздного золота, небесный рай за пределами видимого мира, где текут молочные реки и живут светлые боги. Отсюда, из сердца мироздания, исходят нерушимые законы: как солнцу вышагивать небесную стезю, как рекам резать каменные ложа, как семенам пробуждаться в материнской тьме земли.

В отрогах неприступных гор, где воздух пронизан серебряной пылью вечных снегов, а туманы стелются по ущельям, словно дыханье спящих титанов, простирается святилище Врат Сварги – место, где миры соприкасаются так тесно, что грань между ними тонка, как острие зари на рассвете.

У подножия священной горы раскинулось капище – живой организм из камня, ветра и тишины, чьи очертания повторяют форму мирового древа. Его основание – круг из девяти гранитных столпов, чьи грани покрыты резными ликами богов, меняющими выражение с поворотом солнца. Сердце капища – алтарь из цельного нефрита, где горит неугасимый огонь Правды, питаемый дыханием горных ветров. Периметр образует кольцо древних валунов, испещрённых рунами о законах бытия, что светятся в сумерках багровым светом.

Здесь, у порога между мирами, держит пост Страж Равновесия. Он передаёт просьбы Яви богам и ответы богов – миру. Ветер доносит до него обрывки речей высших – их шёпот звучит, как дыхание звёзд. Когда он проходит меж камней, руны вспыхивают багровым, а воздух гудит от напряжения первозданных сил. В его присутствии время замедляется, а мысли становятся кристально ясными – будто сам миропорядок на мгновение приоткрывает свои тайны.

Капище живёт своей таинственной жизнью: камни шепчут древние заклинания, когда луна касается их граней; огонь на алтаре меняет цвет от лазурного до алого, предвещая грядущие перемены; ветер носит обрывки небесных речей, складывая их в узоры на поверхности священных валунов.

Страж Равновесия неустанно удерживает дверь между мирами открытой. Стоит ей захлопнуться – и миры утратят связь, погрузившись в хаос разъединения. Лишь благодаря его бдительности врата Сварги остаются единственным мостом между небесами и землёй, а законы Прави не превращаются в оковы для жизни.

В Яви его изба стоит там, где кончается обжитое: ещё не лес, уже не деревня. Она словно выпала из человеческого мира, но не стала дикостью. Двери её никогда не запираются – знают, что «кто‑то ходит». В углах мерцают огоньки без видимого источника света, на стене висит незавершённый оберег – нити то появляются, то исчезают, печь остаётся тёплой, хотя в ней нет огня.

В ней Велемир слушает дыхание земли, чинит истончившиеся нити Потоков, принимает тех, кто ищет путь между мирами. Это его земное пристанище – место соприкосновения с жизнью людей, не становясь одним из них.

В Неяви глубоко под слоями времени, где всё идёт вспять, Велемир хранит Поляну памяти – место соединения миров. Она окружена чёрными берёзами без листвы, всегда окутана живым туманом, что дышит и движется.

В центре поляны растёт Дуб – древнейший из деревьев. Его корни уходят в Явь, тень – в Неявь, крона – в Правь. На его коре пульсируют руны, которых никто не может прочесть, в трещинах мерцают огни, похожие на звёзды. Мох под ногами светится и держит, не давая утонуть во мраке.

Здесь Велемир разбирает нити памяти: к нему приходят тени, что потеряли путь. Он помогает им вспомнить, кто они были, складывает обрывки воспоминаний, как зеркала, и плетёт из них тишину. Когда туман стягивается в плотную стену, он прикасается – и туман послушно раздвигается. Если ветви дрожат, он шепчет слово, и они замирают. Он не охраняет – он помнит, и в этой памяти держится равновесие.

Правь – обитель светлых сил, ткань правил и равновесия. Здесь, в вышине безмолвия, Потоки сплетаются в единый замысел. Ничто в Яви не происходит без отзвука в Прави: каждое деяние и каждая мысль ткут новые нити в великой ткани

мироздания.

Явь – земной мир, где обретают приют люди, звери, духи и боги стихий. Здесь властвуют законы материи, времени и причины. Всё можно увидеть, услышать, ощутить кожей – каждый камень, каждый вдох ветра хранит следы живущих.

Поток течёт здесь медленно и густо, связывая дыхание каждого с дыханием земли.

Неявь – сумеречное царство, где властвуют силы тьмы. Мир памяти и забвения, обитель душ ушедших, эхо забытых богов и древних проклятий. Там всё незавершённое ищет свой исход, и время идёт вспять, возвращая к истоку.

Предел – буферная зона между Явью и Неявью, «преддверие» иного мира.

Особое место, где реальность теряет чёткость: тропы ведут в никуда, голоса звучат из пустоты; испытывает путников: показывает иллюзии, шепчет сомнения, проверяет решимость; сюда попадают те, кто ищет проход, но не знает ключа, или кого «не пускают» дальше; не является ни миром живых, ни миром духов – это зона ожидания и испытаний.

Так начинается эпоха Хранителей – тех, кто удерживает связь между небом и землёй, светом и тьмой, жизнью и смертью. И первый из них есть Велемир, сын дыхания, страж равновесия, чьё сердце бьётся в такт пульсу мироздания.

Так Род становится не просто творцом, но началом и концом всего живого. Все боги – Его дети и проявления. Всё, что есть, – дыхание Рода, свет и тень Его замысла. Из труда Сварога, любви Лады, света Даждьбога и нити Макоши соткан порядок Вселенной. И пока эти силы едины, Потоки текут по воле Творца – в дыхании, в песне, в вечном круге жизни.

Велемир не причислен к сонму обитателей Прави, якоже те боги, кои в небесных чертогах пребывают. Он – страж межи, существо, рождённое не в вышних селениях, а в самой точке схождения миров. Место его – меж Прави, Явью и Неявью, там, где тропы миров сплетаются в единый узор.

Не восседает он в Свароговых хоромах, не держит власти над девятью небесами. Но сила его – не в владычестве, а в служении равновесию. Слышит он гласы всех миров, но ни к одному не приковывает себя цепями.

Боги Прави утверждают закон, а Велемир блюдёт, дабы закон не обратился в оковы, дабы порядок не задушил живое дыхание мира, а хаос не поглотил свет. Он – не судья и не властелин, но хранитель меры, знающий: без тьмы не познаешь света, без смерти не поймёшь жизни.

Так и пребывает Велемир – не житель Прави, но её незримый страж. Стоит он на пороге миров, не давая им разойтись, как нити, что держат ткань мироздания. Путь его – не в небесах, а в самом биении меж мирами, где каждое дыхание его поддерживает бытие, а каждый шаг – договор с вечностью.

Он – ось, вокруг которой вращаются миры. Он – слово, что звучит меж двумя молчаниями. Он – тот, кто помнит: равновесие – не покой, но вечное движение, в коем и держится жизнь.

Владычица Неяви – Марья Морена, истинная богиня, владычица зимнего мрака и подземного царства, повелительница смерти и неумолимого рока, хранительница ледяного безмолвия и вечного сна зимы.

Её лицо безупречно правильное, но лишённое теплоты: кожа бледна, словно высеченный изо льда лик; высокие скулы, тонкий прямой нос, губы чётко очерчены и окрашиваются в цвет застывшей крови. Глаза – подобно двум льдинкам под длинными тёмными ресницами: бледно‑голубые, с вертикальным узким зрачком, который расширяется в миг гнева; в их глубине мерцает отблеск лунного света на заснеженном поле.

Волосы густые, цвета воронова крыла, заплетаются в сложные косы, переплетённые ледяными нитями и чёрными ветками тёрна; порой кажется, что они движутся сами по себе, подхваченные ледяным северным вихрем. Фигура высокая, стройная, с плавными, но пронзительно холодными линиями; движется беззвучно, будто скользит по невидимой наледи.

Одета Морена в плащ из чёрного меха, подбитого серебристым ворсом, и в платье из полупрозрачного материала, напоминающего замёрзшую реку: голубовато‑белый атлас украшен узором из кристалликов инея, а подол припорошён вечным снегом, который не тает даже в её руках. На плечах лежит узорчатая изморозь – словно сама зима вышила на ткани свои тайные знаки.

На голове диадема из скрученных рогов оленя, покрытых изморозью. Ожерелье из чёрных жемчужин обвивает её шею – каждая бусина будто скованная морозом слеза. Среди них тускло поблескивает обсидиан, словно капли застывшей тьмы, вырванные из недр Неяви. На запястьях – браслеты‑змеи из тёмного серебра.

В руках она держит: серп из чёрного льда – символ жатвы душ и обрезания нитей жизни; хрустальную чашу, наполненную туманной жидкостью, которая то застывает льдом, то вспыхивает багровым светом; ветвь чёрной рябины, усыпанную каплями, похожими на застывшую кровь.

Её тень длиннее, чем положено, и подвижнее: порой отделяется от тела, принимая очертания волков или воронов, а дыхание – клубящийся морозный пар.

Она не мертва – она сама смерть; не зла, но неумолима; не просто холодна, а есть воплощение вечного мороза. В ней заключена пауза между жизнью и возрождением – та самая зимняя тишина, без которой невозможно весеннее пробуждение. Она – сердце зимы, биение которого держит мир в ледяном равновесии, сохраняя порядок между мирами и чередование времён.

Дыхание Морены – Мор: пока она молчит, он спит; когда шепчет – идёт по сёлам, окутывая пути ледяным туманом. А лихоманки – отблески её воли, духи болезней и зимних напастей: рождаются из сгустившегося Мора, шепчут на границе сна и яви, испытывают тех, кто осмеливается ступить на запретную тропу.

Каждая из тринадцати сестёр‑лихоманок несёт свою муку, свой особый холод, проникающий под кожу, в кости, в самую душу. Они не имеют твёрдой плоти – лишь очертания, зыбкие, как туман над замёрзшей рекой. В сумерках можно разглядеть их длинные распущенные волосы, белёсые, словно иней, и глаза – то льдисто‑голубые, то угольно‑чёрные, в которых мерцает нечеловеческий голод. Одежды на них нет: их прикрывает лишь морозная дымка, струящаяся, будто тонкий пар над прорубью.

Каждая из сестёр владеет своим искусством мучить: одна внушает озноб, от которого зубы стучат, а кости ломит; другая плетёт сети лихорадки, и тогда жар пожирает изнутри, как невидимое пламя; третья крадёт силы, оставляя тело вялым, словно выжатый ломоть; четвёртая вползает в сны, насылая видения, от которых просыпаешься в холодном поту; пятая сковывает суставы, и человек не может ни встать, ни согнуться; шестая туманит разум, заставляя путать явь с бредом; седьмая сушит горло, и даже вода не утоляет жгучей жажды; восьмая ворожит над дыханием, и оно становится хриплым, прерывистым; девятая влечёт тоску, от которой сердце стынет, как в проруби; десятая плетёт узлы в мышцах, и те ноют, не зная покоя; одиннадцатая крадёт сон, оставляя лишь дремоту, полную кошмаров; двенадцатая внушает страх, от которого волосы встают дыбом; тринадцатая, старшая, хранит молчание – её приход знаменует последний холод, из которого нет возврата. Они приходят без стука, без шороха, порой – в виде сквозняка, что пробирает до костей, порой – как странный звон в ушах или тень, мелькнувшая в углу. Их дыхание – сладковато‑металлический запах, смесь льда и ржавчины. Их прикосновение – как укол иглы, после которого тело медленно каменеет.

Под волей Марьи Морены они дрожат, как подчинённые воины перед царицей. Она не приказывает им вслух – достаточно взгляда, взмаха руки, шёпота на языке вьюг. И тогда сёстры расходятся по миру, неся в ладонях морозные семена болезней.

Но в их природе есть и иная грань: как зима готовит землю к весне, так и лихоманки, истощая тело, порой пробуждают в нём скрытую силу. Кто выдерживает их испытание, тот обретает стойкость льда, прозрачность взгляда и молчание, в котором слышится голос самой зимы. Холод Морены безжалостен: её закон – не жизнь, а угасание, равновесие через смерть. Кто попадает в её царство, редко возвращается прежним – она забирает не плоть, а волю, превращая души в тени памяти.

Велемир – Хранитель Равновесия между Правью, Явью и Неявью, Марья Морена – грань между жизнью и смертью. Он удерживает равновесие, она проводит через переход. Велимир дышит – и мир стоит; Морена шествует – и время движется, замыкая круг умирания и воскресения.

На границе миров стоит служительница богини зимы холода и смерти – Ядвига Морена.

Если Морена – ледяная тишина конца, то Ядвига – шёпот соблазна, обманчивая тень, зовущая живых за собой. Она проходит обряд, связывающий её с волей Морены, и обретает вечную жизнь – но лишь как условие служения госпоже.

Баба-яга учит её слышать шёпот границ, видеть следы ушедших, держать холод, не позволяя ему сковать сердце. Ядвига различает шлейфы человеческих эмоций, улавливает голоса теней, скользит между Явью и Неявью, храня равновесие.

Невысокая, стройная, она носит юбки и кардиганы в приглушённых тонах. Кожа бледна, а в светло‑серых глазах мерцает зелёная искра. На шее – шнурок с костяным амулетом; на руках – перчатки без пальцев.

Её задача – стоять на рубеже, блюсти границу между мирами. В глубине души ей порой мечтается: вот бы всё слилось воедино, и не надо было больше выбирать, кому помочь, кого проводить, а кого вернуть. Но она продолжает свой путь.

По велению Морены Ядвига рассылает её слуг – мар. Это духи болезни и смерти: они носят голову подмышкой и шепчут в темноте имена живых. Кто откликнется – тот обречён.

Самая известная из мар – Кикимора, падшая ведунья. Когда‑то ей сулили путь света, но Ядвига дарует ей власть предвещать беду – и холод искажает её потоки. Теперь Кикимора вьётся у порогов, вслушивается в сны, ищет тех, кто дрогнул на границе жизни и смерти.

Вместе с Бабой‑Ягой Ядвига плетёт сеть снов и кошмаров. Они охотятся за душами, колеблющимися между мирами: одна ведёт по тропам туманов, другая шепчет обещания тепла. Так держится баланс – холодный, зыбкий, неизбежный.

Между мирами струятся Потоки – живые нити, соединяющие три слоя в единое целое. Они текут, как кровь мироздания, поддерживая баланс противоположностей: света и тьмы, жизни и смерти, порядка и хаоса.

Когда равновесие колеблется, между мирами вспыхивает Звёздный Мост – сияющая переправа, сотканная из звёздного света. По нему идут не тела, а души; не шаги, а дыхание Потока. Он связывает отцов и детей, землю и небо, живых и тех, кто перешёл грань.

И пока в небе горит хоть одна звезда, мост не рушится – он хранит память о том, что путь между тьмой и светом всегда открыт. Но лишь сердце, открытое свету, способно вернуть Потоку жизнь.

Пятнадцать лет они сражались – не ради триумфа, а за саму границу между мирами. Морена стремилась передвинуть черту, раздвинуть пределы Неяви, поглотить Явь и превратить живой мир в безмолвную гробницу. Велемир же стоял на страже, удерживая рубеж: если Калинов мост бы пал и миры слились, ни жизнь, ни смерть не сохранила бы свой смысл.

Морена не могла уничтожить Велемира: он – узел соединения стихий, живое воплощение Равновесия. Пока он дышит, мир держится. Но и Велемир не был в силах одолеть Морену: она – закон смерти, необходимый противовес жизни. Без неё мироздание лишится ритма, превратившись в застывшую, бессмысленную массу.