– Тем, чего давно лишен, – любовью. Это снимет с меня всякие подозрения.

Мы приходим, наконец, туда, где по моей версии должно свершиться возмездие, а по мнению незнакомки – акт вопиющей несправедливости. Самодельным ключом открываю дверь в полуслепое каменное строение, скрывающее понижающий трансформатор. В помещении сухо и достаточно тепло, низкое гудение, идущее из-за решетки, отгородившей половину комнаты, звучит успокаивающе. Света, просочившегося сквозь вентиляционную решетку, недостаточно, зажигаю принесенную с собой свечу.

– Это за упокой моей души?

Незнакомка нравится мне все больше и больше; находясь рядом с такой женщиной, можно не опасаться, что общение окажется скучным. Впрочем, подобные мысли следует гнать из головы вон, если не хочешь остаток жизни провести за решеткой. Пытаюсь разглядеть ее глаза, кажущиеся в сумраке темными провалами на белом лице. Женщина замирает, прислонившись к стене, затем восклицает:

– Послушайте, это какой-то бред! У вас нет причин меня ненавидеть.

– С чего вы взяли, что я вас ненавижу?

– Потому что хотите меня убить!

– Что делать: заказ оплачен.

– Давайте просто разойдемся и забудем про ваш заказ.

– Вы не понимаете… это невозможно.

– Почему? Заказчик умер. Деньги получены. Никто ничего не узнает.

– Дело в профессиональной этике. Нельзя обмануть самого себя.

– Ну хорошо, поговорим иначе. У меня, как вы сами понимаете, не осталось никаких сбережений – Егор позаботился об этом, – поэтому я не могу предложить вам ничего, кроме самой себя. Я вам симпатична?

– Да.

– Хотите меня?

Она пришла к тому же, к чему приходят все женщины. Каждая из них искренне считает себя ценным призом, к обладанию которым стремится любой мужчина.

– Откуда вы знаете, что я вас не обману?

– У меня нет выбора. Остается только рисковать.

– Не думаю, что это хорошая идея. – Мой неуверенный ответ придает незнакомке смелости. Расстегнув пуговицы на плаще, она просовывает руку под свитер и расстегивает змейку на моих брюках. Я ощущаю прикосновение ее ледяных пальцев, добравшихся до цели, их холод вызывает озноб. Но у озноба есть и иная причина, и женщина, почувствовавшая мое возбуждение, облегченно вздыхает.

– Ну вот, все хорошо! – Ее голос так нежен, будто она обращается к своему ребенку, но это иллюзия, стокгольмский синдром, на самом деле она меня ненавидит. Как ни странно, это лишь прибавляет желания, и незнакомка, ощутив его, наклоняется. Ее язык касается крайней плоти – момент, с которого, как ей кажется, начинается освобождение. Обеими руками отвожу ее голову и пытаюсь что-то разглядеть на лице, гротескном при таком освещении.

– Нет! – Становится легче. Незнакомка чуть не вывела меня из игры, хотя и не нарушала ее правил.

Она недоумевает:

– Я вам не нравлюсь?

– Нравитесь. Но давайте повременим с этим! Думаю, вы так и не поняли, почему Егор решил прибегнуть к услугам профессионала.

– Да он просто сошел с ума! – Упоминание о муже вновь приводит ее в бешенство. – Я не давала ему повода для столь неуемной ненависти. У нас случались бытовые ссоры, но за это ведь не убивают, правда? Не могу понять мужа, хотя еще недавно считала, что знаю его.

– Как видите, он оказался личностью более сложной, чем вам представлялось. Кстати, в отличие от вас, я ему сочувствую. Кому понравится, если его жена заводит любовников!

Молчание. Самый важный момент, когда незнакомке нужно определиться, что говорить дальше, новая точка отсчета, переводящая нас в иную систему координат. Она делает ход первой, в ее вопросе – возмущение:

– С чего он это взял? Какие любовники?

– По меньшей мере, двое. Один из них – постоянный, другой, похоже, случайный. Егор не очень охотно об этом рассказывал.

– Он ошибался. Любовницы были у него.

– Но, согласитесь, не в последний год жизни!

– В последний год жизни он был уже никому не нужен. – Она почти кричит. – Понимаете, никому!

– Да, даже вам.

– Когда муж заболел, я свои обязанности по отношению к нему исполняла честно, и чем он отплатил?

– Егор все время подчеркивал, что ваша неверность убивает его куда сильнее, чем болезнь. Особенно, когда ему удалось выяснить личность вашего… партнера.

Незнакомка отвернулась и как-то обмякла: слово «партнер» оказалось роковым. Мое восприятие обострилось настолько, что я почти осязаю ее отчаяние. Чувствую, как она напряглась, как мучительно ищет нужные слова, не важно, правдивые или лживые, главное, чтобы они соответствовали логике разыгрываемой ею комедии. Я не должен позволить их произнести и потому задаю вопрос первым:

– Скажите, они что-то дали вам, отношения с другими мужчинами? Вы чувствовали себя неотразимой?

– Чувствовала себя любимой! – глухо произносит она. – Но любовь оказалась очередной иллюзией. Имитацией чувства.

– Я вас понимаю. Имитировать любовь проще, чем чувствовать ее. Мне кажется порой, что люди, любящие друг друга по-настоящему, уже перевелись.

– Это особенно характерно для мужчин. Женщина нужна вам либо для развлечения, либо в качестве уборщицы или кухарки. Как видите, выбор у нас невелик – два типа мужчин, два типа отношений. – Она придвигается ближе, ее тон смягчается. – К какому из них относите себя вы?

– К первому!

– Позвольте усомниться! Мне кажется, что вы способны влюбиться в женщину по-настоящему.

Не имеет значения, говорит она искренне или пытается обольстить меня, рассчитывая на снисхождение. Ее удар поразительно точен, он попадает в незащищенное место. Приходится обороняться:

– А вы что, заводя любовника, рассчитывали на настоящее чувство? Кстати, Егору удалось установить личность своего соперника. Ваш муж был шокирован.

Оказался ли мой ответный выпад удачным? Незнакомка молчит, пытаясь затаиться в тонкой, но удивительно прочной скорлупе отчуждения, что защищает любую женщину в скользких ситуациях. В разыгрываемой нами партии есть свой темп, и нельзя давать ей возможность сбить меня с него, пора перейти к прямым обвинениям:

– Уверен, вы шли на флирт, не испытывая никаких иных чувств, кроме желания отомстить мужу. Выбор любовника говорит сам за себя.

– Не знаю, наверное, в чем-то вы правы. Тогда я не задумывалась над этим, но сейчас понимаю, что так оно и было. – Она говорит правду, с этого момента между нами – полная откровенность.

– Вадим был другом Егора со школьных лет, а в последние годы стал компаньоном в бизнесе. Возможно, поначалу мне действительно хотелось завести легкий роман, досадить мужу, наставив ему рога, но беда в том, что у меня легких отношений с мужчинами не бывает. – Слышу ее горький смешок. – С вами в том числе.

– Вы влюбились в Вадима?

– Да, и в этом проблема любой женщины, вступающей в интимную связь с мужчиной. Нас даже не нужно обманывать, мы с восторгом примем самую откровенную ложь за чистую монету. Такова женская природа, с ней ничего нельзя поделать.

– Он был, конечно, женат?

– Да, и при жизни Егора у нас не возникало проблем. Вадим умел любить красиво, любить так, что я готова была потерять голову.

– А потом? Что случилось после того, как ваш муж умер?

– А ничего не случилось! Понимаете, вообще ничего! Я очень нуждалась в поддержке, но не получила даже намека на нее, наоборот, Вадим начал меня избегать, а когда мне удалось-таки выследить его, мой любовник любезно расставил все точки над «i». До этого он постоянно жаловался мне на жену, рассказывал, насколько неудачным оказался его брак, но когда случай дал ему возможность радикально изменить свою жизнь, он оказался к этому не готов.

– Радикально изменить жизнь – развестись с женой и жениться на вас?

– Да, ведь ранее Вадим не уставал повторять, что хотел бы постоянно видеть меня рядом с собой. Его останавливало лишь то, что я была женой друга, а дружбу он не мог предать.

– Знаете, подобные аргументы есть в арсенале любого мужчины, они никогда не дают осечку.

– Понимаю, но в то блаженное время все представлялось мне в розовом свете. А вам тоже приходилось обманывать женщин?

– Хуже, мне приходилось их убивать. Вы же понимаете: нет смысла обманывать женщину, если собираешься отправить ее на тот свет.

Мои слова достигают цели: она замолкает, затем, страшась ответа, спрашивает:

– Вы хотите сказать, что убьете меня? Неужели я не заслуживаю снисхождения?

– Не знаю, я ведь не судья, а только исполнитель.

– Мне показалось, что между нами… что-то возникло.

– Что именно?

– Какое-то взаимопонимание. В вас есть то, чего я никогда не наблюдала в других мужчинах. Вы искренни. Странно, что такой чистый человек занимается столь грязной работой.

– Надо же как-то жить. Да и работа не особо грязная – обычно не приходится разговаривать с человеком, являющимся твоей мишенью. Люди, за смерть которых заплачены деньги, чаще всего симпатий не вызывают, и моя совесть остается чистой.

– А как вы относитесь ко мне?

– Хочу понять вас, но не могу. С моей точки зрения, вы виновны и не заслуживаете снисхождения. Но… я могу ошибаться.

– Вы ошибаетесь, не сомневайтесь. – Ее рука, вновь скользнувшая под мой свитер, прошлась по спине, вызывая сладостное оцепенение. – Разве я не являюсь пострадавшей стороной?

– Возможно, но что это меняет? Вы сделали жизнь мужа совершенно невыносимой, наставляя ему рога с близким другом. Согласитесь, у Егора было право на месть.

– Это какой-то бред! В наше время не убивают женщин за измену.

– Только потому, что измельчавшие мужчины начали воспринимать рога как украшение. На мой взгляд, это ненормально!

– А убить женщину – нормально?!

– Во все времена мщение являлось делом чести, особенно для обманутого мужа. Почему для вас должно быть сделано исключение?

– Господи, да вы просто сумасшедший!

Ее слова проникают в мой мозг и, подобно соку цикуты, растекаются по бесчисленным его капиллярам; с каждым новым толчком сердца я ощущаю ядовитую горечь, растекающуюся в моей душе. Бешенство, таившееся во мне, как в колодце, вырывается наружу, притекая к пальцам, сжимающим рукоятку ножа, но я понимаю, что любое мое движение неизбежно приведет к поражению.

Поведение незнакомки удивляет: ее рука медленно перемещается вниз, застывая время от времени на моем бедре. Чувствую, как брюки, направляемые ее тонкими пальцами, опускаются ниже. Что она хочет сделать? Бесстыдная нежность женщины обманывает меня: готовясь мягко отстранить ее, ощущаю пронзительную боль в солнечном сплетении. Вслед за болью приходит горькое осознание того, что она все время готовила этот удар. Незнакомка мчится к выходу из помещения, понимая, что со спущенными брюками за ней не угнаться. Пока я прихожу в себя, она поворачивает ключ, оставленный мной в замке, но дверь не открывается. Незнакомка толкает ее, бьет кулаками по металлу. Восстановив дыхание, направляюсь к ней; развернувшись, она следит за моим приближением, зажав меж пальцев правой руки маленький кусок металла, чуть не выведший меня из игры.

– Не подходи! – кричит она.

– Отлично, мы, наконец, перешли на «ты».

Делаю шаг вперед; незнакомка пытается попасть ключом мне в глаз, но он лишь скользит по щеке, царапая кожу, и это так возбуждает, что я не ощущаю боли. Ловлю запястье женщины и легко отвожу ее руку назад, поражаясь собственной силе. Моя противница замирает, но это только пауза, затишье перед новой атакой – она не сломлена, она просто выжидает.

– Интересно, почему ты предпочла такой способ общения? – Скучная, невыразительная интонация моего голоса составляет жуткий контраст с ее частым дыханием, что пугает незнакомку больше, чем нож. – Ты все испортила!

Она молчит; осознание бессилия перед превосходящей силой парализует женщину, она замирает, понимая, что сейчас над ней будет совершено насилие. Она пытается высвободить руку, но моя цепкая хватка не позволяет ей этого. Она все больше нравится мне, я ощущаю такое желание, что начинаю дрожать, и эта дрожь странным образом передается ей. Еще одна робкая попытка вырваться, я делаю шаг вперед, и притиснутая к полотну двери женщина замирает. Слышу, как тяжело она дышит, сдаваясь окончательно. Сдираю с нее плащ – теперь можно позволить себе быть грубым! – и разворачиваю лицом к стене. Она царапает штукатурку ногтями, словно пытаясь за нее зацепиться. Задрав юбку и приспустив колготы, я ощущаю под рукой тугие ягодицы. Желание настолько переполняет меня, что, кажется, еще чуть-чуть, и мое тело лопнет, взорвавшись изнутри. Кладу вторую руку на ее бедро, сразу покрывшееся мурашками, потом делаю шаг назад, но женщина не шевелится, оставаясь стоять, упершись руками в стену, и я вновь приближаюсь к ней, наклоняю ее ниже. А дальше все получается само собой…

Ощущение покоя и одновременно ожидания, когда желание уже удовлетворено, но демоны, тревожившие меня с ночи, не утихомирились, потому что так и не получили ответа на главный вопрос. Этот вопрос не дает мне покоя с выпускного класса, с того трагического вечера, когда свидание с одноклассницей закончилось для меня тюремной камерой. Почему она посмеялась надо мной, влюбленным в нее мальчишкой, ведь я готов был поклясться, что наш интерес был взаимным. Но когда я попробовал поцеловать ее, она холодно отстранилась. Призналась, что давно встречается с другим парнем, правда они неделю как поссорились, и ей захотелось ему досадить. Я сказал, что это не имеет значения, я прощаю ее, но в ответ прозвучал такой высокомерный смех, что разум мой словно помутился. Нет, я не насиловал ее, только тряс, как безвольную куклу, и бил по щекам, чтобы она вымолвила хоть слово, а она всхлипывала и ничего не говорила, словно издеваясь надо мной, словно не понимая, что своим безразличием сводит меня с ума. В психбольнице меня поместили вместе с сумасшедшими, и то, что я пережил, сделало меня таким, какой я есть. Инсулиновый шок! Раз за разом, неделя за неделей. И садист-доктор, пытающийся разодрать мое сознание надвое. Но я выжил, я обманул их всех и теперь стою возле женщины, ставшей мне такой близкой, такой желанной, стою, тревожась, потому что не знаю, что меня ждет.

Набрасываю на незнакомку плащ; она успела привести себя в порядок и теперь, одетая, повернулась ко мне, она выжидает, опираясь спиной на стену и внимательно за мной наблюдая, она понимает, что впереди – главные испытания. Достаю нож и делаю шаг к женщине, тело которой оказалось таким завораживающе упругим, а она начинает выть грудным голосом, и кажется, что этот неестественный звук рождается не здесь, что он возник снаружи, в многочисленных кавернах, скрытых под могильными плитами, а сюда доносится только его отдаленное эхо.

– Успокойся, я тебя не трону! – Она не верит моему доверительному тону, ее взгляд прикован к лезвию ножа.

– Да говорю же, ничего тебе не сделаю!

Иногда раздражение оказывается более эффективным – вой прекращается.

– Убери нож! – Ее просьба звучит как приказ.

– Он пока нужен.

– Для чего? Проткнуть меня?

– Я не собирался тебя убивать. Подумай сама, зачем мне это?

– Чтобы отработать деньги, заплаченные моим мужем. Ты проникся к нему таким сочувствием, что вознамерился со мной расправиться, хотя Егор заслуживал подобной участи не меньше, чем я. Вот она, тупая мужская солидарность! Самцы ни о чем никогда не задумываются, потому что привыкли жить в свое удовольствие.

Закончив тираду, она начинает плакать, плечи незнакомки дрожат, и я чувствую, что люблю ее. Завоевать доверие плачущей женщины непросто, но я делаю первый шаг, сообщая ей правду:

– Егор мне ничего не поручал. Я вообще не был с ним знаком.

Молчание. Она обдумывает мои слова, но не может в них поверить. Решительно заявляет:

– Не говори глупостей! Разумеется, ты был с ним знаком, раз он тебе заплатил. А он заплатил, иначе, откуда бы ты все о нас знал?

Меня потрясает отсутствие логики в ее словах.

– Как он мог мне заплатить, если я никогда не видел его живым?! Имя Егора я прочел на траурных лентах.

– Тогда откуда тебе известно о Вадиме? Кто, кроме мужа, мог нас выследить?

– Вас вообще никто не выслеживал. Об отношениях с Вадимом я узнал от тебя, ты сама мне все рассказала, я ведь не называл его имени, не так ли? Мне просто пришло в голову, что у такой привлекательной и умной женщины, да еще живущей в разладе с мужем, не могло не быть любовника.

– Но ты говорил так уверенно…

Она задумывается, и ее мысли начинают, наконец, течь в правильном направлении. Меня вновь начинает колотить дрожь – развязка приближается. Она зло бросает:

– Ты – кусок дерьма! Разыграл целый спектакль! Чего ты хотел добиться?

– Пытался лучше узнать тебя. Разве со мной ты не была настоящей? Не с мужем, не с любовником, а именно со мной!

Она прекрасно понимает, о чем я говорю, и надолго умолкает. Я все еще дрожу, холод пробирает тело до костей, он убивает меня, морозный поток, струящийся прямо с неба. Она наблюдает за мной с любопытством, как за нанизанным на булавку насекомым.

– Так я тебе нравлюсь! – Это не вопрос, а утверждение, и ответа не требуется. – Бедное свихнувшееся чудовище! Может быть, ты вообще не киллер?

– Нет, я не убийца. От вида крови мне становится плохо.

– Тогда зачем тебе нож?

– Для убедительности. Он должен был сыграть свою роль – придать моим словам больше веса.

– Он-то придал, но для чего ты все это затеял? Тебе нравится женщина, и ты разыгрываешь целый спектакль, когда надо всего лишь представиться, подарить цветы или придумать что-то другое, но только не совершать насилие! Ты – настоящий маньяк! – Она выговаривает слова медленно, накапливая ярость, она ненавидит меня. – У каждого человека есть свои тайны, у меня в том числе, и тебе не следовало совать в них свой нос! Что ты хотел выяснить? Что я не была верна мужу? Отлично, теперь тебе это известно, и что дальше?

Она так ничего и не поняла. Она мне нравится, но это не главное. Если бы я хотел только познакомиться, то не вел бы себя так неуклюже и нелепо, нет, она ничего не поняла! Я готов полюбить ее, но не отягощенную ненавистью, легшую тяжким бременем на ее плечи. Она нужна мне, я ощущаю свой голод, свою страсть, дикое свое желание, но она нужна мне другой – очищенной, прошедшей сквозь осознание собственной вины.

– Думаю, ты должна покаяться.

– Что?! Ты сошел с ума! Мне не в чем каяться перед тобой! Ты мне не муж, не любовник, вообще никто.

Ее слова ранят так больно, будто их наносят ланцетом прямо на мой обнаженный мозг. Начинаю ощущать неосуществимость того, на что надеялся. Между нами так и не возникло близости, она никогда не сможет понять меня, эта женщина, отвечающая агрессией на насилие, так и не осознавшая, что насилие являлось одновременно актом очищения. Повторяю устало, ощущая полную безнадежность своих усилий:

– Ты должна покаяться! Если кто-то кается в своих грехах, они прощаются. Главное, чтобы это делалось искренне.

– Ты – священник? Свихнувшийся поп? Может быть, возомнил себя равным Богу? У тебя есть сертификат с мокрой печатью на право вершить чужие судьбы?

Незнакомка не скрывает ненависти, она виновна по определению, виновна с того момента, когда еще только родилась. Я не нужен ей, а она не нужна мне. Вглядываюсь в ее лицо, искаженное от бешенства, пытаясь вызвать в себе ответную реакцию, но женщина по-прежнему кажется мне привлекательной. Терпеливо объясняю:

– Попробуй рассуждать здраво. Все, что я делал, было для твоей же пользы. – Моему голосу не хватает убедительности, потому что я близок к состоянию, граничащему с отчаянием. Все мои усилия бесполезны: она молчит, уставившись на нож. Лезвие его колеблется, строго в такт дрожанию моей руки. Слышу свистящее дыхание незнакомки; вид стали, пляшущей в свете свечи, завораживает, и женщине вновь становится страшно.

– Можешь ничего не бояться, я не причиню тебе вреда.

Она не произносит ни слова. Вкладываю нож в ее ладонь: тонкие пальцы судорожно стискивают рукоятку, но она пока не осознает, что уже вооружена.

– Как видишь, теперь все козыри у тебя.

– Зачем ты это делаешь?

– Женскую логику трудно понять. Если нож тебе не нужен, можешь вернуть его.

Быстрым движением она выставляет руку вперед, чуть не коснувшись меня лезвием. Пробую ее успокоить:

– Теперь моя жизнь в твоих руках. Поверь, я не врал, когда говорил, что не собираюсь убивать тебя. Ты мне нравишься, но, к сожалению, это не имеет для тебя значения. Ты всегда выбирала не тех мужчин.