Я вздрогнула, когда невидимая рука, уже не таясь, отвела волосы за спину, невесомо проходясь по шее костяшками пальцев. Опустилась ниже, очерчивая ключицы, и еще ниже, раскаленными кончиками пальцев задевая ставшими странно чувствительными вершинки груди. Мягко сжимая, поглаживая сквозь ткань тонкого платья. Отстраняясь и вновь прикасаясь. Застыв, я сидела, не в силах сдвинуться с места, да и куда здесь было бежать??

– Скажи мне «да-аа»… – прозвучало вкрадчивое, урчащее. Хищник играл со мной в какую-то одному ему ведомую игру.

– Не трогай меня! – я прекрасно понимала, как бессмысленно просить его об этом.

– Сопротивляешься мне? – в тихом шепоте появились рычащие нотки.

– Не надо! – прошептала, в ужасе глядя на сгущающуюся тьму перед собой, постепенно принимающую очертания высокого мужчины.

– Значит, готова принять наказание?

Я сжалась, понимая, что мне не оставили выбора. Вернее, он был, но какой?

– Так что ты выбираешь, жемчужина? Наслаждение или страдание? Я могу подарить тебе то и другое.

Я молчала, не в силах сама подписать себе окончательный приговор.

– Решай… – я скорее почувствовала, что тьма колыхнулась, вновь с жадностью потянувшись ко мне.

– Страдание! Я выбираю его!

*****

– Мади, я скоро вернусь! – мама мягко мне улыбнулась – так, как это умела делать только она. Я, пятилетняя малышка, прижалась к ее ногам, не желая отпускать: моя магия просыпалась, и мама была нужна мне сейчас особенно сильно, как глоток свежего воздуха. Такова была особенность принятия нашей силы из поколения в поколение.

– Ну, будет! – мама опустилась на колени, крепко прижимая меня к себе, баюкая в кольце своих рук. – Я только продам зелья на рынке и вернусь, а после мы продолжим наши занятия, хорошо? – на меня смотрели изумрудные глаза, в точности такие же, как мои. Мама звонко чмокнула меня в щеку, накинула плащ с глубоким капюшоном и, подхватив плетеную корзиночку со склянками, вышла за дверь.

Маленькая я осталась стоять у окна, улыбаясь и весело махая ей рукой на прощание, еще не зная, что видит маму в последний раз. Взрослая я невидимой тенью последовала за красивой молодой ведьмой, что сейчас торопливо шла по улице, спеша поскорее добраться до рынка.

Торговля шла бойко: Ксандру на рынке знали, как талантливого зельевара, чьи целебные отвары и мази неизменно давали хороший эффект. К тому же, молодая женщина была очень красива – высокая, стройная, с волнистыми волосами цвета воронова крыла, обрамляющими нежное лицо с тонкими чертами лица и выразительными глазами. Возможно, кто-то из горожан догадывался, кто она на самом деле, но кричать об этом на каждом шагу не спешил – лекарей на всех не хватало, а услуги тех, что были, стоили очень дорого.

Я стояла на противоположной стороне улицы, не видимая никем, жадно всматриваясь в ее черты после стольких лет разлуки. Впитывая в себя каждое движение изящных маленьких рук, каждую искреннюю улыбку, что она дарила покупателям, вместе с неизменным пожеланием скорейшего выздоровления.

Вскоре корзинка опустела, и мама начала продвигаться к выходу, ненадолго задержавшись у лотка, где продавали деревянных кукол. Вырезанные из белоснежного дерева, с ножками и ручками на шарнирах, с длинными волосами, сделанными из конского волоса, они выглядели необычайно трогательно. Ксандра о чем-то спросила торговку, и та протянула ей очаровательную куколку со светлыми волосами, наряженную в пышное белое платьице, украшенное бантом на поясе.

Рассчитавшись и положив подарок в корзину, молодая ведьма пошла по одной из улиц, улыбаясь чему-то своему. Сердце вдруг резко сжалось от плохого предчувствия. Почему я вижу… это? Разве я не выбрала страдание?

Это случилось внезапно. Стоило маме завернуть за угол, как из узкого темного переулка появились чьи-то руки, зажимая ей рот и утягивая внутрь.

– Отпустите ее! – невидимая я метнулась следом, успевая заметить, как двое в черных плащах, с накинутыми на головы капюшонами, затаскивают ее внутрь внезапно открывшегося портала. Мама отчаянно сопротивлялась, упираясь ногами, но все было бесполезно – на ее руках уже были надеты наручники, сковывающие магию. Корзинка упала, покатившись по земле, и куколка в белоснежном платьице выпала из нее.

– Стойте! – в последний момент я все же успела влететь в портал, и он мгновенно схлопнулся за нами, не оставляя после себя ничего, кроме сломанной игрушки, втоптанной тяжелым мужским каблуком прямо в грязь.

*****

Я оказалась в очень странном месте, больше всего похожем на огромный мрачный ритуальный зал. Судя по отсутствию окон и давящему камню вокруг, он находился глубоко под землей, возможно, в горах. Об этом говорила необработанная горная порода с вкраплениями матово-блестящего черного шерла* (*он же черный турмалин, он же камень ведьм).

Крик, полный боли, раздался где-то впереди, и я бросилась вперед, так быстро, как позволяло мое призрачное тело. Мама лежала на огромном каменном алтаре странной формы, похожем на круг с нанесенными на него незнакомыми мне письменами. Хотя нет, где-то я уже видела подобные… Ну точно, на дверях бального зала в замке у высших! Не ее руках и ногах были надеты тяжелые кандалы, цепи от которых тянулись в разные стороны, делая ее абсолютно открытой – распятой перед теми, кто собрался здесь, образуя ритуальный замкнутый круг.

– Где он? – один из собравшихся, скрывавший лицо глубоким капюшоном, направил узкий поток своей магии на кандалы, и я с ужасом увидела, что они начинают раскаляться, причиняя маме неимоверную боль.

– Я не знаю, у меня его нет! – мамин истошный крик ворвался в сознание, взорвавшись в нем болью. Так, будто мы были с ней все еще связаны, и сейчас делили эту боль одну на двоих. Я дергала кандалы в попытке освободить ее, даже зная, что все усилия тщетны. Мои руки проходили сквозь них, я была просто воздухом. Воздухом, который мог видеть, слышать и чувствовать, но не мог ничем помочь самому близкому, самому родному для меня человеку.

– Лжешь! – инквизитор начертал в воздухе круг, заискрившийся разрядом тысяч маленьких молний, и направил его прямо на нее. Женский крик, полный невыносимой боли, заполнил собой все подземелье, многократно отразившись от сводов.

– Говори, или я продолжу! – в голосе инквизитора не было ничего, кроме злобы. Он просто стоял и смотрел на несчастную, по телу которой, оставляя черные дымящиеся следы, пробегали остатки магических молний, похожих на змей.

– У меня… его нет, – с трудом выговорила мама, глядя на него глазами, в которых застыла мука.

– Что ж… Я знал, что ты скажешь именно так, – инквизитор вновь воздел руки, призывая свою ужасную магию, и новые смертоносные молнии засверкали в воздухе, стремительно устремляясь вниз…

Мама корчилась от боли и кричала без остановки, пока молнии били в ее красивое нежное тело снова и снова, выжигая в нем черные дыры. И я кричала вместе с ней – до хрипов, задыхаясь от жуткой, убивающей тело боли, проникающей внутрь все сильнее. До поломанных пальцев, бессильно царапающих древний зловещий алтарь, принимающий новую жертву. Лежа рядом с ней, прижавшись в попытке закрыть, защитить, мечтая лишь об одном – забрать ее боль себе – всю, до последней капли.

– Довольно, – вперед вышел еще один из собравшихся.

– Ведьма, – он обратился к маме, одна сторона лица которой теперь представляла из себя жуткую обугленную рану, – ты умрешь быстро, если отдашь его нам, если же нет… Ты знаешь, что будет.

Мама вдруг засмеялась страшным, булькающим смехом. Зубы ее покраснели от крови, но она с ненавистью смотрела на инквизитора единственным уцелевшим глазом, мерцающим сейчас как изумруд.

– У тебя ведь осталась дочь, не так ли? – вкрадчиво спросил мужчина.

– Ты не посмеешь, ты знаешь закон!

– Уверена?

– Да, – выплюнула она зло. – Ты ничего не получишь. Вы все, слышите? – Она обвела взглядом стоявших вокруг нее мужчин. – Жалкие трусы, что даже не открывают нам лиц. Вам все равно не победить! Рано или поздно вас уничтожат!

– Ты сделала свой выбор, – инквизитор отошел назад, вновь замыкая круг, и вскинул вверх руки, призывая магию.

– А-аа!! – новый крик, полный жуткой боли, больше похожий на вой, разнесся по подземелью. Он все длился и длился, заполняя собой каждую клеточку моего тела. Я бы давно потеряла голос, если бы он у меня был, но я могла лишь беззвучно кричать, подползая к маме еще ближе, накрывая ее своим призрачным телом, беря ее маленькую ладошку в свою, тоже призрачную.

Вместе. Вдвоем. Мы умирали снова и снова. До хрипоты. До истерзанной пытками плоти. До собственной магии, сейчас выжигающей нас изнутри, беснуясь в попытке вырваться на свободу, не желая исчезнуть навеки. До измученных душ, что боялись не за себя – за любимых. Только вдвоем. Навсегда.

«Мама!» – в последний раз я взглянула на родное лицо, глаза на котором закрылись навечно. «Мамочка! Не-еет!!» – я падала, падала и падала куда-то в беспросветную бездну отчаяния и боли.

И не было ей конца до того момента, пока она не сомкнулась над моей головой, поглотив без остатка.