Но тут произошла смена действующих лиц. На поляну выскочил наряд милиции с дубинками и наручниками. Они, вопя и раздавая пинки, похватали хулиганов, а Лиза отдала им конфискованное оружие.

– Ты как, цела? – спросил у Лизы майор Копчиков. Она его знала с тех пор, как приходила в отделение милиции читать лекцию о Шамбале.

– Цела, товарищ майор, а кто вас вызвал?

– Да парнишка какой-то, весь в черном. И глаза черным намазаны. Влетел в отделение, наводку дал и смылся.

– А пластырь на нем был?

– Вроде был.

– А, тогда я этого мальчика знаю. Вы не обращайте на него внимания, он местный душевнобольной, под гота косит.

– Ладно. Спасибо тебе, Лизок, что хулиганов задержала. Грамоту тебе выпишем.

– Да я и без грамоты…

– Ничего, ничего, страна должна знать своих героев. Шла бы ты, Лиза, к нам в милицию работать.

– Товарищ майор, да я вроде диссертацию пишу…

– А диссертация оперативной работе не помеха. Сначала посидишь в отделе борьбы с малолетними преступниками начальником по воспитательной работе. Лекции почитаешь наркоманам там, проституткам малолетним.

– Да я и так почитаю…

– О, кстати! У нас со следующей недели начинается декада профилактики наркомании среди подростков. Лизок, я тебе позвоню тогда? Придешь, лекцию почитаешь?

– Конечно. В любое время.

Милиция и панки удалились. Полянка выглядела помято, но Лиза не торопилась с нее уходить. Боевой запал прошел, и опять на девушку навалилась тоска. Лиза села на скамейку и обняла себя руками.

– Лекант…

Вот если бы он был здесь, разве пришлось бы ей самой возиться с этим отребьем? Впрочем, дело не в этом, она сильная и, с божьей помощью, может многое. Но если бы Лекант был здесь, какое бы это все-таки было счастье!

Она вспомнила его ласковые и в то же время тревожные глаза, мягкий голос… Тьфу, нет, так нельзя! Это в сентиментальных романах серии «Роковой соблазн» можно так убиваться по пропавшему возлюбленному, а она не героиня романа!

Лиза принялась копаться в сумочке, искать носовой платок. Все-таки тушь подтекла, надо было привести себя в порядок. Она достала платок, зеркальце и принялась наводить марафет.

Неожиданно в зеркальце отразилось движение. Лиза обернулась. Перед нею стоял многострадальный гот с букетиком весенних цветов.

– Это тебе, – протянул гот цветы.

– Спасибо, – механически приняла цветы Лиза. – А в честь чего?

– Ты спасла мне жизнь.

– Ну это громко сказано.

– Нет, спасла. И я тебе очень благодарен.

– Да ладно. А я уж подумала, что ты сбежал.

– Я в милицию бегал.

– А, так это по твоей наводке они явились?

– Да.

– Тогда ты мне тоже жизнь спас. Мы квиты. Половина этого букета предназначается тебе.

– Нет, что ты!

Лиза засмеялась, увидев нарисованный на лице гота испуг.

– У тебя подводка размазалась, – сказала она парню. – У меня черный карандаш есть, хочешь, подведу?

– Давай, – обрадовался гот. – А то у меня вечно неровно получается. Никак руку не набью.

– Ну если будешь связываться со всякими панками, руку вообще сломаешь. Так. Сиди смирно.

– Ум-м. Кстати, меня зовут Глеб.

– Очень приятно. Я – Лиза. Ты где учишься, Глеб?

– В технологическом институте. Химия пластмасс. А ты где?

– Ну, я свое отучилась. Я уже большая девочка.

– Да ладно. Тебе больше двадцати не дашь!

– Мерси. Мне двадцать семь.

– Да ты что! Не верю.

Лиза засмеялась и убрала карандаш.

– Все, готова твоя подводка. На, смотри.

Она протянула Глебу зеркальце.

Тот посмотрелся:

– Отлично! Похож я на вампира?

– А ты что, хочешь быть вампиром?

– Нет. Я хочу быть похожим на вампира. Сечешь разницу?

– Секу. Ну ладно, Глеб, мне пора.

– Подожди!

– Что?

– Ну… Давай я тебя в кафе свожу.

– Зачем?

– Выпьем кофе, поболтаем. Разве двум людям не о чем поговорить? Или тебе неудобно, что знакомые могут заметить тебя с готом?

– Нет, все нормально. Идем в кафе. А в какое?

– Тут есть одно, ориентальное. Называется «Дневник».

– Так там же, наверное, одни студенты собираются.

– Ну и что.

– Ладно, пойдем.

Они добрались до кафе, сели за свободный столик. Глеб заказал им кофе и пирожные. Слава богу, кафе было почти пустым, так что на них – великовозрастную даму и почти пацаненка – никто не обращал внимания.

Лиза пила кофе и опять наслаждалась этим простым процессом – пить. Когда она была умертвием, вода была ей запрещена в любом состоянии. И вот теперь…

– Расскажи мне о себе, – ни с того ни с сего сказал ей Глеб.

– Что именно тебя интересует?

– Ну, например, замужем ли ты?

– Замужем.

– И кто твой муж?

– В смысле?

– Кем работает?

– А, он логист в одной фирме. Он у меня тихоня, программист по образованию. Весь в своих компьютерах.

Лиза лгала и не понимала, зачем лжет. Но ложь лилась с ее языка свободно, как многоструйная река. В самом деле, не о Леканте же рассказывать этому мальчику! Только нарываться на сочувствие и плохо завуалированную жалость.

– А твой муж знает, какая ты драчунья? – усмехнулся Глеб.

– Да, он в курсе, – улыбнулась и Лиза. – Мы с ним совпадение противоположностей.

– А дети есть?

– Детей мы еще не планировали. Сначала я должна защитить диссертацию.

– А ты пишешь диссертацию?

– Ага.

– О чем?

– О священной горе Кайлас. Знаешь, это сакральное место для всех буддистов, находится в Тибете.

– Знаю, – неожиданно сказал Глеб. – Я там был с приемным отцом. А скажи…

– Нет, погоди, хватит строить мне допрос. Лучше расскажи-ка ты, как учишься.

– Нормально учусь. Без троек.

– А девушка?

– Что девушка?

– Твоя девушка как учится?

– Не знаю. У меня нет девушки.

– Слу-у-ушай! Это недочет, который легко поправить. У меня есть знакомая фея…

– Нет, ради бога, не надо меня ни с кем знакомить! Хочешь, я лучше расскажу тебе, как был на Кайласе?

Лиза притянула к себе тарелку с пирожным:

– Рассказывай.

Шамбала

Время неизвестно

Друкчен утратил ощущение времени. Боль наполняла все его существо, но лекари делали все возможное, чтобы облегчить эту боль. Они давали Друкчену питье, в состав которого наверняка входили наркотики, в результате чего он терял связь с реальностью и видел то, что видеть просто невозможно.

Так однажды он увидел возле своей кровати чудовище. Это была гигантская сороконожка, в рост человека, с черным лоснящимся телом и многочисленными оранжевыми суставчатыми лапами. Самое ужасное, что у нее была человеческая – девичья – голова. Сороконожка обратила к Друкчену свое лицо, и он был потрясен, узрев, как прекрасно это лицо. Он никогда не видел таких красавиц! Но тело, тело сороконожки!

– Это Бардо, – прошептал тогда Друкчен. – Я попал в ад.

Он долго кричал, и сороконожка пропала. Зато со временем вокруг импровизированного ложа Друкчена появились плотные белые занавеси. Главный лекарь сказал, что это нужно для того, чтобы к Друкчену не поступало ничто низменное и загрязненное. А однажды, меняя раствор, в котором находилось тело Друкчена, лекарь сказал:

– Друкчен, принцесса Ченцэ оправилась от болезни и хочет поговорить со своим спасителем.

– А кто ее спаситель? – удивился Друкчен.

– Ты, глупец! Жди, скоро она придет к тебе.

Друкчен равнодушно кивнул головой. Его не волновала принцесса. Он думал о том, сможет ли когда-нибудь ходить и вообще ощущать свое тело.

Однажды, когда Друкчен лежал, забывшись сном, к нему пришел лекарь и разбудил его.

– Друг мой, – сказал лекарь. – Сюда пришла принцесса Ченцэ. Она будет сидеть за занавесью, потому что тебе не положено глядеть на лицо принцессы. Но вы поговорите.

– Хорошо.

Он снова задремал, а проснулся оттого, что мелодичный женский голос за занавесью спросил его:

– Друкчен, можешь ли ты говорить?

Он хрипло выдавил:

– Могу, госпожа.

– Я принцесса Ченцэ, которую ты спас в огне колеса сансары. Я благодарю тебя.

– Принцесса… – пробормотал Друкчен. – Вы что-нибудь помните о своей прошлой жизни?

– Я помню лишь, что рождена была в Шамбале императором-пророком Эли и императрицей Ен. Я выросла в Шамбале, но потом должна была отправиться в земли плоти, чтобы набраться поверхностных знаний. Видишь ли, мои венценосные родители готовили меня к тому, что я со своим супругом принцем Нампхоном после свадьбы буду править землей плотских людей. Таких, как ты.

– Не понимаю.

– Все просто. Шамбала – это надмирье, жилище светлых дхианов, бодхисатв и богов. Здесь также живут и люди, но те, которые победили свою плоть и получили в дар от Будды великие свойства.

– Какие же это свойства?

– Чтение мыслей, полет, управление космосом. Свойств много, и, пройдя сквозь очистительные страдания болезни, ты в этом убедишься.

– Значит, я сейчас в Шамбале?

– Конечно, Друкчен.

– Принцесса, я не пойму одного.

– Чего ты не можешь понять, Друкчен?

– Когда ваш отец, русский по имени Валерий, умер в храме Дзунг, вы помнили о том, что являетесь тоже русской – девушкой по имени Ангелина. И я разговаривал с вами как с русской. Вы так переживали о смерти своего отца!

Занавесь колыхнулась. Наступило молчание. Друкчен подумал было, что принцесса ушла, но нет, она заговорила вновь:

– Друкчен… То, о чем ты только что сказал мне, на самом деле не есть реальность. Не есть моя и твоя жизнь. Это мыслеформы, которые создало наше болезненное сознание, сгорая в огне. На самом деле я никогда не была русской и мой отец – император Эли – жив. Что ты скажешь на это?

– Мне нечего сказать, госпожа. Мой ум изнемог.

– Отдохни, Друкчен. Скоро я еще навещу тебя.

И в самом деле, принцесса довольно часто навещала своего слугу – в благодарность за спасение. Она рассказывала ему разные истории, а Друкчен слушал.

Однажды он попросил принцессу:

– Госпожа, расскажите мне о Будде.

– Что ты хочешь знать о Будде? – переспросила принцесса.

– Все, что вы найдете нужным мне сказать.

– Хорошо. – Занавесь колыхнулась. – Я расскажу тебе о Будде.

РАССКАЗ ПРИНЦЕССЫ ЧЕНЦЭ

В городе Капилавасту, в срединной Индии, жена царя Шуддходаны именем Махамайя увидела чудесный сон: ей приснилось, что боги, стражи четырех сторон света, перенесли ее на горы Гималаи и здесь оставили на ложе под тенистым деревом. Явились затем богини, супруги тех богов, омыли ее в священном озере и одели в небесные одежды, и она вновь возлегла, и вдруг явился белый слон и вошел в ее правый бок.

Наутро царица рассказала свой сон царю; позвал он звездочетов объяснить чудесный сон, и сказали звездочеты, что у царицы родится сын, и если он останется в миру, то будет царем всей земли, а если станет отшельником, то будет Буддой и учением своим просветит весь мир.

И стала царица ждать рождения сына, и когда пришло время, она захотела отправиться в сад; и здесь, стоя под деревом, она родила сына, который чудесным образом вышел из правого ее бока. И произошло чудо: младенец сделал семь шагов и издал победный клич, возглашая как победитель в борьбе.

Затем мать и ребенка отвезли во дворец. В то время жил мудрый отшельник Асита, и дано ему было понять, что родился тот, кому суждено стать Буддой, и радостный поспешил он во дворец, стал просить, чтобы показали ему мальчика-царевича. Царь велел принести сына, и мальчик положил ноги свои на голову отшельника, который преклонился перед младенцем, ибо понял, что перед ним тот, кто будет спасать людей.

На пятый день нарекли царевича именем Сиддхартха – «Цели достигший». И прорицатели сказали, что станет он отшельником и Буддой. Когда царь спросил их, что же побудит царевича стать отшельником, прорицатели ответили: «Четыре встречи: со стариком, больным, мертвецом и монахом». Решил царь уберечь царевича от этих встреч, чтобы остался он в миру, и велел он окружить Сиддхартху охраной и не допускать его никогда к старикам, больным, мертвецам или монахам.

Вырос царевич, и царь захотел его женить. Перед тем он построил ему три чудесных дворца, дворцы были полны прислужников и прислужниц, и было в них много танцовщиц, которые услаждали взор царевича плясками. Дворцы стояли среди садов, в садах были пруды, покрытые лотосами – белыми, голубыми, красными. Царевич был одет в тончайшие и драгоценнейшие ткани, самоцветы блестели в его головном уборе, на браслетах и кольцах. Над царевичем всегда держали белый зонт, дабы не касались его лучи солнца, дождь и пыль.

Когда царь задумал женить сына, он прежде всего подумал о своих родичах Шакиях и стал среди них искать жену юноше. И нашел он царевну Гопа, красивую, умную, добродетельную, и к тому же она нравилась царевичу.

Отпраздновали свадьбу царевича, и зажил он счастливо в трех своих дворцах. Но близилось время, когда предстояло ему покинуть отчий дом, и семью, и радости семейной жизни и идти искать одному в пустыне ответ на вопрос о том, как спасти людей от смерти, страданий и перерождений.

Захотелось однажды царевичу поехать по садам и рощам, и велел он запрячь колесницу. И когда он ехал и любовался деревьями и цветами, вдруг увидел пред собою человека: седого, беззубого, согбенного, который с трудом двигался, опираясь на посох. Спросил царевич возницу:

– Что это за человек, который не похож на других людей?

– Это старик, – ответил возница.

– А я тоже буду стариком? – спросил царевич.

– И ты будешь стариком, и я буду, – ответил возница, – все подвержены старости.

– Довольно на сегодня прогулки, – сказал царевич. – Вернемся.

И когда они вернулись, царевич сел в своем дивном дворце и стал думать: «Горе тому, что рождается, ибо в том, что рождается, проявляется старость». Велено было певицам и плясуньям увеселять тогда царевича, но он сидел и не слушал пения, не смотрел на пляски, думал он о юности и о старости, и радость юности ушла из него.

И опять прошло время, и поехал царевич по своим бесчисленным садам и рощам, и увидел больного: уродливого, покрытого язвами и гнойниками, страждущего, мучающегося, и спросил царевич возницу:

– Кто это?

– Больной, – отвечал возница.

– А я буду больным?

– И ты, и я, и любое рожденное существо не избегнет болезни.

– Вернемся, – сказал царевич.

И еще глубже он погрузился в думу о старости и болезни, и ничем не могли его отвлечь от этих тяжелых мыслей.

В третий раз выехал царевич, увидел толпу плачущего народа и лежащего на носилках бездыханного человека.

– Кто это? – спросил он.

– Это умерший.

Подъехал царевич ближе к покойнику и снова спросил:

– А что же такое умерший человек?

– Умерший – это тот, кого ни мать, ни отец, никто из близких никогда уже не увидит; это тот, кто ни мать, ни отца и никого из близких никогда уже не увидит.

– А так будет и со мной?

– Да, и с тобой, и тебя не увидят более близкие, когда ты умрешь, и ты их не увидишь.

– Довольно прогулки, – сказал царевич. – Вернемся.

И опять, в четвертый раз, выехал Сиддхартха и увидел человека бритого, в коричнево-красном скромном одеянии, и спросил возницу:

– Кто этот человек, у которого голова не как у других людей и странная одежда?

– Это отшельник, – отвечал возница.

– А что такое отшельник?

– Отшельник – человек, живущий благой жизнью, сострадательный ко всем существам, следующий истинному учению.

Возвратился царевич в свои покои и погрузился в думы, и никто не мог развлечь его. Почувствовал он, что настало время для новой жизни, вступления на путь отшельничества. Пошел он к двери и позвал, и откликнулся его возничий, и велел он тому оседлать коня.

И сел царевич на коня, и поехал к городским воротам, весь же город был погружен в глубокий сон. Ворота открыло божество города, и Сиддхартха выехал. Но в то же мгновение предстал пред ним Мара-искуситель, бог любви и бог смерти, и вскричал:

– Вернись, через семь дней ты станешь царем и будешь владычествовать над всею землею!

Ответил царевич:

– Не нужна мне власть царя, я иду, чтобы стать Буддой.

И сказал тогда Мара:

– Отныне ни на шаг не отойду от тебя и буду следить за тобой, чтобы знать, когда у тебя явится хотя бы мысль о страсти, недоброжелательстве или зле.

Отъехал царевич далеко от родного города и сошел с коня; от горя предстоящей разлуки конь тут же умер. Сиддхартха мечом отрезал себе волосы, отдал меч и драгоценности своему верному возничему и пошел куда глаза глядят. По дороге он у встречного человека обменял свое платье на рубище; так он стал отшельником и встал на путь искания истины.

Пошел отшельник к мудрым учителям и у ног их слушал учение их, но ни один учитель не убедил его. И стал он тогда в одиночестве предаваться созерцанию, подавляя в себе все желания и потребности. Остались от него только кости и кожа, и стал он весь черный от голода и изнурения. Всячески скрывался он от людей, чтобы никого не видеть и самому не попадаться никому на глаза. А иногда он спал на кладбище среди трупов. Но, сколько он ни истязал себя, сколько ни уничтожал свою плоть, не получил тем самым просветления и совершенства духовного.

И вот вновь предстал пред ним Мара-искуситель и стал искушать его: «Ты худ, ты бледен, близка к тебе смерть. Для живущего жизнь лучше. Живя, ты станешь делать добрые дела». Но отверг отшельник искусителя, который семь лет преследовал его. И послал к нему тогда Мара своих трех дочерей: Вожделение, Неудовлетворенность и Страсть, они явились в образе прекрасных девушек и стали искушать Сиддхартху. Но он молчал, ушедши в себя, и даже не обратил на них внимания.

Все далее и далее размышлял он и понял, что не голоданием и самоистязанием достигнет он высшего познания, ибо голод только обессилил его, и сказал он себе: «Приму пищу». И вкусил он риса и похлебки. В то время как он подвизался, около него было пять нищих монахов, которые ждали, что самоистязанием он достигнет истины. Когда же монахи увидели, что отшельник ест, то сказали: «Он излишествует, оставил он искание главного». И ушли от него.

Освободившись от ослабления телесных сил, которое мешало созерцанию и размышлению, Гаутама углубился мыслями в рассуждение о том, где искать спасения, освобождения от страдания. И постепенно понял он, что сущность преграды к спасению в существовании и в неведении, в дурных помыслах, дурных словах, дурных делах. И беспокойство в нем стало сменяться спокойствием, ведение победило неведение, и наступило для него прозрение: «Неразрушимо отныне мое освобождение, это мое последнее перерождение, нет для меня иного существования». И стал он тогда просветленным – Буддой…^[3]

– Отчего ты молчишь, Друкчен?

– Я слушаю вас, госпожа. Ваш рассказ проникает прямо в мое сердце.

– Твой голос дрожит, Друкчен.

– Это оттого, что я плачу, госпожа.

– Отчего же ты плачешь?

– Эта история… Она так прекрасна, а я так несовершенен. Во мне много грехов и страстей. У меня плохая карма.

– Но ты же знаешь, что можешь избежать законов кармы и достичь просветления.

– Как?

– Идти путем отшельника и Будды.

– Разве такой великий грешник, как я, может стать отшельником?

– Конечно, Друкчен.

– И вы отпустите меня, чтобы я смог ступить на этот путь? Я ведь ваш слуга, госпожа. А еще у меня есть маленький сын.

– У тебя есть сын?

– Да, госпожа, мой отросток греховной плоти.

– Сколько ему лет?

– Минуло два года, госпожа. Он еще совсем маленький.

– И тем не менее ты оставил его, чтобы служить мне. На чьем он попечении?

– Моей дальней родственницы, госпожа.

– Нельзя доверять родственникам собственную плоть. А где же его мать?

– Умерла, госпожа.

– Тем лучше. Друкчен, когда ты выздоровеешь и перед тем, как станешь на путь бодхисатв, ты должен выполнить мое поручение.

– Да, госпожа.

– Ты вернешься в земной мир и привезешь оттуда к нам, сюда в Шамбалу, своего сына. После чего можешь идти в отшельники. А о сыне твоем позабочусь я и мой будущий супруг.

– Вы безмерно добры, госпожа. Но что, если сын мой за все это время умер?

– Тогда мы поскорбим о нем. А теперь отдыхай, Друкчен. Я покину тебя до завтра.

Друкчен остался один. Из головы у него не шел рассказ о Будде, разговор об отшельничестве и о сыне.

Он долго лежал, бодрствуя, но наконец его сморило. И ему приснился удивительный сон.

Друкчену приснилось, что он совершенно здоров, кожа его чиста от язв, струпьев и ожогов. Он стоит обнаженный посреди роскошных палат, и тут в палаты входят прекрасные девы со свитками тканей в руках. Друкчен краснеет и прикрывается, но девицы не смущены.

– О господин, нам велено одеть вас, – говорит самая красивая из них.

Девицы одевают Друкчена в роскошные одежды из шелка, кисеи и парчи. Друкчен даже чувствует, как жесткий парчовый ворот натирает ему шею.

Девицы подводят Друкчена к огромному бронзовому зеркалу, вделанному в стену:

– Взгляните на себя, господин, вы настоящий царевич!