А если через двадцать лет вам встречается ваш школьный учитель и спрашивает об этом самом? А если это человек, которого вы всегда вспоминали с теплотой. Что ему расскажете? Про мусорку на чьей-то башке? Про спрятанную в туалете сменку? Про драки?

Нет. Вы будете врать.

И вам не будет стыдно, потому что это вроде бы и не вранье. Ведь было же, было на самом деле…

Вы расскажете про творческие вечера и про поездки в музеи, и про грамоту за успехи в чем-то там, и про таких хороших друзей. Да, и про учителей не забудьте! Это самое главное. Это прямо бальзам на душу.

Покопайтесь в памяти – там точно есть такие файлы. Они аккуратно хранятся на своих полочках, их можно разархивировать и удивиться – вот это да!

Только это не то, что врезалось в память остро и навсегда.

И только изредка учителя так удивляют, так озадачивают, что и за шумным столом, проржавшись, похлопав по спине соседа и закусив огурчиком, кто-то встрепенется – а помнишь? И все примолкнут.

Историк у нас был пожилой. Он преподавал недолго, всего год, и вел историю Средних веков. Мы даже считали, что он старый, но дети в тринадцать лет весьма субъективны в таких оценках. Должно быть, ему было около шестидесяти, а может, и гораздо меньше.

В школе одно то уже удивительно, что преподаватель – мужчина, а когда он еще похож на учителя из старых фильмов, типа «Доживем до понедельника», это, скажу я вам, придает ему отдельную ноту романтизма. Поэтому он мне сразу понравился. И история Средних веков мне нравилась. Я даже по возможности приползала на первую парту – для меня действие, равносильное прыжку через огненное кольцо.

Иногда он орал на нас. Иногда мучил вереницами всяких дат. Ну что ж, на то он и историк.

Зато он красиво говорил. Он был артист.

– В маленькой деревушке под названием Домреми жила простая крестьянская девочка. Она была самая обыкновенная – пасла гусей, носила грубое серое платье, бегала босиком по мокрой траве…

(Эти слова особенно врезались – именно «босиком по мокрой траве». До сих пор, честное слово, когда хожу по траве босиком, вспоминаю Жанну д'Арк!)

Он еще некоторое время усыпляет нас красивыми картинками.

А потом останавливается и обводит класс безумным взглядом.

– А были ли у вас видения?!

Все молчат. Я сглатываю.

– А вещие сны?

Про вещие сны мы знаем много чего. Все начинают «А вот у меня…», «А вот был случай…», но историк быстро перебивает фонтан.

– А кто видел себя во сне героем? Героем, спасающим мир? Ладно. Кто хочет стать героем? Но с условием – в конце не жди награды. Вас просто убьют.

И через пять минут:

– Почему ты? – взывал он неистовым голосом. И сам себе смиренно отвечал: – Кто, если не я…

Представляете себе? Нам слышался треск костра. К концу урока мы глотали горючие слезы.

Но это – именно те файлы с полочек. А теперь главное.

Случилось это в конце октября.

Надо сказать, историка мы, в общем-то, любили. Но это не означало отличного знания предмета и железной дисциплины. Класс-то был сборный (всегда, когда так говорят, подразумевается – ду-ра-ки).

Он чего-то объяснял, а мы слегка шебуршились – не потому, что неинтересно, а просто так. И вдруг он замолчал. Пауза была долгой, достаточной, чтобы все недоуменно подняли глаза, а потом начали переглядываться. Наверняка кто-то конкретно накосячил и сейчас получит сполна.

– Поздравьте меня.

Что за?..

– И себя.

Переглядываемся. Чудак, конечно, вот и пойми…

– Первый снег! – вдруг закричал он.

И все посмотрели в окно. Там густо и медленно кружились пушистые хлопья.

– Первый снег!

– Ура!

А он смотрел и смеялся.

– К окну идите, так же лучше видно.

И мы ринулись, роняя стулья и парты. Кто-то залез с ногами на стол, кто-то повис на товарище…

Он не ругался. Он просто стоял и ждал, пока мы нарадуемся и наоремся.

Взял и подарил праздник.

Однажды, в самом начале работы в маленькой сельской школе, во время моего урока пошел первый снег. У меня в это время сидел пятый класс – мелкие, разношерстные, ушастые человечки. И я замолчала, заранее зная, что будет потом. Ничего ведь, по сути, не меняется. А когда все ребята, радостно вереща, зависли у подоконника, от счастья мне захотелось плакать.

Эпизод 3
Кто бы ты ни был

Писали и рисовали – на чем могли и как могли – на скамейках, партах, стенах, на бумажках, приклеенных к чужой спине. Пресловутые три буквы – это для совсем умственно отсталых. Шедевры эпистолярности, карикатуры, призыв к бунту и насилию, признания в любви – в общем, все, что душа пожелает. И опасность, конечно, – вдруг застукают!

«Если ты не голубой, нарисуй вагон другой» (по парте стыдливо корячатся разношерстные вагончики – целый товарняк).

«Весь мир – бардак. Все люди – б…и. И Солнце – гребаный фонарь».

«Ответы на тесты по математике № 8, 6 класс (Георгиевна) 1а, 2а, 3в, 4а, 5б… ДоброжИлатель».

«– Мартынова, обрати внимание на Зюзю.

– Он козел.

– Ты тоже коза. Кто согласен, ставьте +

– + + + + +…»

В раздевалке – роскошная голая девица. Кто-то скромно подрисовал трусики помадой.

На последней парте в углу – узнаваемая толстая тетка со зверским лицом, увешанная автоматами и гранатами, – «В.А. всех порвет!!!» (к слову – это наша завуч).

И совсем шедеврально – печальный Гитлер стреляет себе в висок. Кабинет истории, естественно.

Переполненный актовый зал. Какое-то мероприятие. Наш класс, естественно, пришел последним, и приличных мест не хватило. Приличные были в начале зала – новенькие кресла, обшитые коричневым дерматином. Мы же забились на последние ряды допотопных скрипучек, да и то не всем повезло – многие подпирали стенку.

Мне досталось последнее кресло. Только сев на него, я поняла, отчего сегодня такая везуха. Сиденье было сломано, и, чтобы не провалиться попой, приходилось неудобно опираться на ноги.

Само собой, сидя враскорячку в самом конце зала, ничего ценного не услышишь. Я и не пыталась. Под общий гул и скрип сидений хотелось спать. От нечего делать я вперила взгляд в спинку впередистоящего кресла.

И обомлела.

Вот это да! Кто-то нарисовал рисунок необычайной красоты. Всего несколько росчерков синей шариковой. Что-то между девочкой и кошкой – легкая, красивая, с серьезным взглядом раскосых глаз, с вытянутым хвостом и торчащими острыми ушами, сказочная и реальная. Вот это да!

Минут пять я рассматривала рисунок.

Потом огляделась по сторонам, убедилась, что никто не смотрит, и быстро написала под рисунком: «Кто бы ты ни был(а) – молодец, рисуй еще».

Ух. Я только что написала на кресле. При всех.

Оставшееся время меня немилосердно трясло. Я опасливо озиралась по сторонам – а вдруг кто увидел и сдал? Но ничего страшного не случилось. Я покинула зал, жалея только о том, что у меня нет маленького шпионского фотоаппаратика (кто бы сказал тогда, что через двадцать лет их у каждого будет что грязи, – ни за что бы не поверила!)

Вечером я попыталась воспроизвести рисунок по памяти, но только потеряла время, скомкала кучу бумажек и очень расстроилась.

В актовый зал я смогла попасть только дня через три. Закончилась вторая смена, по коридорам разбредались последние ученики, а сердитые уборщицы их подгоняли. Дверь была открыта. Оттуда только что вышла техничка с ведром и пошла в туалет менять воду. У меня было минут пять. Я бросилась к последнему ряду.

«Спасибо! Вот тебе еще».

Рядом сидела, опустив голову, изящная лиса. Я замерла от восторга.

Ручка тряслась в руках.

«Круто! Ты мальчик или девочка?»

И бежать – пока не накрыли с поличным.

Можете себе представить, каким длинным был следующий день?

«Мальчик. А ты?»

И никаких рисунков. Видно, тоже торопился.

«Девочка. Нарисуй еще что-нибудь».

– Ты чего тут забыла?!

Господи! Меня сейчас убьют…

– Обувь потеряла…

– Бестолковые… Иди отсюда, я все в раздевалку отнесла.

На следующий день я приглядывалась к каждому мальчику. Этот тупой, и круг не нарисует. Этот спортсмен, только свой футбол и знает. Этот… очень может быть, он тихоня, а в тихом омуте… Этот… злой, какая уж тут лиса. Тот ведь точно добрый, только добрый человек сможет так нарисовать. Этот… тоже бездарь.

Какие уж тут уроки.

Вечером ждало разочарование – зал был закрыт.

Я еще немного пошаталась по сумрачным коридорам. Бесполезно.

На кресле не хватило места, но художник не растерялся и взялся за другое. Там, между брутальным «Бей рогатую контру!» и тупым «Маша-какаша» высунула голову скучающая пучеглазая рыба с сигаретой во рту. А еще изо рта выходило «разговорное» облачко: «Довольна?»

«Да. В каком ты классе?»

И бесшумно – бегом в раздевалку.

Долгие выходные.

На этот раз я успела в пересменок. Людей было – будь здоров. Из актового зала выходила толпа огромных старшеклассников. Я по стеночке прошмыгнула на задний ряд.

«В 9».

В девятом! Блин. Все. Конец света.

Я начала страдать. Не хотелось ни есть, ни гулять, ни уж, тем более – думать об уроках. Девятый класс! Нереальная, недосягаемая высота, практически взрослые люди. А я в шестом, у меня прыщи, и почти нет друзей, и двойки по математике…

И все-таки я прокралась в актовый зал.

Я хорошо подготовилась. Взяла целый пучок ручек – ведь не всякая ручка пишет на вертикальной лакированной поверхности; хорошую красную стерку – любой дурак знает, что прежде, чем рисовать на фанерке, нужно потереть; и даже кусочек шкурки-нулевки – мало ли.

Замирая от каждого звука, в ожидании кары злой технички, я нарисовала другую рыбу, поменьше, и «разговорное» облачко: «Привет, я шпрот».

До сих пор не знаю – было ли оценено мое художество. Когда я пришла в школу после Нового года (специально пришла в каникулы!), старые кресла уносили в подвал. Я потыкалась около сваленной в коридоре кучи, но так и не нашла спинки с заднего ряда.

Идиоты, не могли немного подождать.

Эпизод 4
Лак

В каникулы приводили в порядок кабинеты. Работа находилась всем: и учителям, и детям, и их родителям. В осенние каникулы первоочередная задача – затыкать окна ватой и поролоном, чтоб не дуло. Это самое главное. Остальное – второстепенно.

Учительница русского и литературы решила еще покрасить парты лаком. Классного руководства у неё не было, а это значило – все надо делать самой. Ну, мы иногда помогали, если попросит. Но красить лаком – ни-ни. Лак – штука ядовитая, детей к ней близко не пускают.

Да к тому же его и не достать.

У кого классное руководство – тем, конечно, легче. Бросил клич, и найдется хоть один родитель со стройки, склада или из магазина.

Наверно, у Светланы Юрьевны не было знакомых со строек, потому что лак она раздобыла из рук вон плохой.

Во-первых, он вонял. Как только мы пришли после каникул, сразу окунулись в тяжелое химическое облако. Лаком пахло на весь этаж.

В этом не было ничего страшного. Мы, простые суровые дети, привыкли делать ремонт с родителями, лепить колобки из цементного раствора, жевать гудрон и кидать дымовухи из пластмассы с балкона. Что нам с лака-то сделается? Проветрили, голова немного у всех поболела, но в целом – нормально, без жертв.

Второе свойство лака проявилось примерно через неделю.

Шел урок русского языка. Мы что-то усиленно писали. Вдруг тишину нарушил странный звук – одновременно трескучий и мелодичный. Мы повертели головами, не нашли источника его возникновения и снова уткнули носы в тетради. Минуты через две звук повторился. Потом красиво протрещало с другой стороны. И тишина.

Когда протрещало сразу с трех сторон, учительница прошлась по классу, внимательно приглядываясь к каждому. Бесполезно. Все старательно писали. Она села за свой стол.

Вскоре снова негромко – тыр-р-рдс-с-с… Это уже интриговало. Все завозились и стали переглядываться. Учительница подняла голову. Вновь стало подозрительно тихо.

И вдруг – зараза! – звук раздался совсем рядом.

– Тыс-с-ср-р-р… Тыр-р-рдс-с-с…

Я посмотрела на соседа по парте. Правой рукой он вроде как писал, а ногтем левой подцепил лак и быстро отодрал тонкую полоску – трыс-с. За одну секунду!

Вот оно что! Лак был такого отвратного качества, что, высохнув, легко и красиво отдирался прозрачными стрекочущими полосками. Я нащупала край, ковырнула, и под ногтем застрял прозрачный завиток. За ним поползла лаковая полоска. Она была похожа на тонкую льдинку, только не хрупкую, а гибкую и мерцающую. И звучащую!

Сосед ткнул меня локтем. Надо мной стояла Светлана Юрьевна. Накрытая с поличным, я глупо уставилась на нее.

И вдруг, как спасение, с последнего ряда – откровенно – тыс-с-ср-р-р!!!

Все обернулись. В руках моего нечаянного спасителя был кусок лака размером с альбом! Вот это мастерство!

– Значит, так. – Светлана Юрьевна обвела взглядом класс. – Пяти минут вам хватит?

Все смотрели на нее, не понимая.

– Слушайте внимательно. Сейчас все обдираем лак. Заодно соревнуемся – кто быстрее и у кого кусок больше. Победители обдирают мой стол. И еще – никому чтоб ни слова! Военная тайна! Понятно? Поехали! Пять минут.

Да еще как понятно! Да, любезная вы наша Светлана Юрьевна! До чего же мудра! Не орала, не шумела, а элегантно вышла из положения. И урок не сорвала, и нервы сберегла, и подарила нам кучу новых и приятных ощущений, и целую игру затеяла, и от дурацкого лака избавилась.

Мы ей в благодарность еще и парты содой помыли.

Эпизод 5
Ручка

Акты вандализма имеют разные причины.

Человек ломает памятник, мотивируя это тем, что отстаивает свои политические взгляды. Понятно, что это и не политика вовсе, а эпатаж, трусость и бравада. Не в этом дело. Тут хотя бы есть формальная причина.

Человек рисует красные лампасы на памятнике. Если он кадет, не будем его ругать – у них своя атмосфера, непонятная гражданским.

Человек пишет большое слово из трех букв. Я однажды поймала с поличным такого человечка (весьма мелкого и сопливого) и вежливо поинтересовалась: зачем? И знаете, что он ответил? Потому что нельзя вслух говорить.

Есть еще две причины – примитивные и тупые до зевоты. Это «как все» и «слабо?». Тут не отнять и не прибавить.

А самая страшная причина – месть.

Нет, это не направленная месть, где все ясно и понятно. Изменила девушка – разбить ей окно, водитель-хам – гвоздь ему в покрышку. Месть вандала – это отраженное зло. Она летит согласно теории вероятности и может коснуться тех, кто вообще ни при чем.

Может, я и не сильна была в математике, может, и к доске выходила как на казнь, и со всяких активных мероприятий старалась увиливать, зато у меня было хорошее поведение – процентов на девяносто. И когда в конце недели наша классная собирала дневники, мне за поведение ставили пять. Не абы что, но ткнуть пальцем можно – вот, смотрите, мама с папой, дочь-то вас хоть чем-то радует. Они, конечно, вздыхали, но что делать? – не придерешься.

Громко я не разговаривала, на уроках не болтала, а когда было скучно – тихо рисовала и не мешала никому. Никаких опозданий – приходила за полчаса до начала уроков. Дежурила старательно. И не дралась… ну, почти.

Поэтому, когда меня с позором выгнали с урока, да еще и влепили две двойки, да еще и ни за что… Это было концу света подобно.

И что самое обидное – географию я очень любила. Любила именно до того случая. А после просто перестала учить и скатилась с пятерки на тройку.

А класс у нас был особенный. Хорошие были ребята, добрые, веселые, даже слишком, человек пять на комиссии состояли, а почти вся мужская половина ошивалась вечерами по группировкам. В общем, народ непростой. Классные руководители нас больше года не выдерживали.

На уроках почти никогда не было тихо. На кого-то орали. Кого-то непременно выгоняли. Зачастую нарывались одни и те же, и им все было как с гуся вода. Ну, выгнали и выгнали – пошел да покурил.

А мне не повезло. У меня упала ручка. И я полезла за ней в самый острый момент распекания очередного троечника-пофигиста. Ничего, полезла и нашла. Но тут проклятая ручка упала снова. И я снова полезла под парту, долго шарилась, снова нашла и вылезла обратно довольная.

Начали работать в тетради. И угадайте что? Правильно. Бог троицу любит. Ручка снова шлепнулась на пол. Мой сосед начал ржать. Я обреченно полезла под стол. Где же эта пластмассовая тварь? Ага, увидела. И, поползав немного, я показалась над столешницей, представ пред ясны очи доведенной до белого каления географички.

– Дневник – на стол.

Я молча сидела за партой.

– Я сказала. Дневник. На стол.

Я не шевелилась. Люди шушукались.

– Встать!

Ладно, встала.

– Быстро дневник!

– У меня просто ручка упала.

– У вас, дураков, голова скоро упадет, и вы не заметите. Дневник, я сказала.

Иногда даже у мелких норных зверьков что-то тренькает в голове.

– Не дам.

– Че-го?! Ты что себе позволяешь! Да ты!.. Да я!..

Град слов ударял, ранил, напирал, я уже ничего не понимала. На меня орали. Это вводило в ступор, это дезактивировало. Я знала только одно – я права. И стояла, вцепившись в свой дневник.

1 2 3

...

Премиум

(1 оценка)