Между тем, генерал Граббе, с отрядом, сосредоточенным у Внезапной (9 1/4 батальонов, 12 сотен конницы, 22 орудия и 3,000 пешей милиции), двинулся в Салатавию и оттуда перешел в Гумбет, дважды поразив неприятеля, пытавшегося заслонить ему путь, сначала у Буртуная, потом на половине спуска с Гумбетовских гор, у селения Аргуани. 13-го мая, отряд сосредоточился под Ахульго и открыл осадные работы. Слишком трехмесячная осада этой природной твердыни в высшей степени поучительна – с одной стороны по настойчивости наших войск, принужденных по голым скалам вести подступы, с другой – по характеру обороны, развитой неприятелем. 29-го августа Ахульго было в нашей власти и сам Шамиль едва успел избегнуть плена; но малолетний сын его Джамал-Эддин, выданный вследствие предшествовавших окончательному приступу переговоров, остался у нас заложником и был отправлен в 1-й кадетский корпус.

С падением Ахульго, для Шамиля не было возможности оставаться в Дагестане: Гумбетовцы, только что испытав значительные потери и опасаясь нового появления русских отрядов, решительно отказались от него; Андийцы и Койсубулинцы старались избегать его; Авария была в наших руках. Лучшие сподвижники Шамиля, Сурхай, Али-бек, Али-Чула-Магома, с тысячью храбрейших, погибли в Ахульго. Нет сомнений, что роль имама, быть может, этим бы и кончилась, если бы особые обстоятельства ему не помогли.

Зимою с 1839 на 1840 год Чечня, только что перед этим усмиренная, снова взбунтовалась, и причиною к тому послужила попытка кавказского начальства обезоружить ее. Предполагалось, чтобы Чеченцы уплачивали свои подати не деньгами, которых они вовсе не имели, а оружием, – мысль во всех отношениях прекрасная, но, к сожалению, рановременная. Как бы то ни было, но только эти благие намерения начальства были иначе объяснены Чеченцами: им казалось, что Русские лишают их оружия с целью удобнее истребить, и поэтому все население решилось, лучше погибнуть, чем дозволить себя перерезать, как баранов. К тому же, разные злоупотребления, неизбежные при введении нового порядка, немало содействовали к усилению всеобщего негодования.

Благоприятнее и неожиданнее ничего не могло быть для Шамиля при тогдашних обстоятельствах. При первом известии о беспорядках в Чечне, он отправил туда искусных и преданных ему людей, чтобы начинавшееся там волнение обратить в явное восстание; когда же все было готово, он сам, в марте 1840 года, поспешил на Сунжу с 500 мюридов, под начальством храбрейшего Ахверды-Магомы, и почти силою переселил Сунженских и Надтеречных Чеченцев в Черные горы, где они были в большей безопасности от нас. Вслед за сим, к нему пристали Ичкеринцы, Ауховцы, Карабулаки и другие. Страх наказания за измену и ожесточение против нас, заставили Чеченцев волею-неволею присоединиться к Шамилю, который, таким образом, снова очутился в главе народа многочисленного, воинственного и, вдобавок, имевшего все средства к упорному сопротивлению.

Жилища Чеченцев раскинуты отдельными хуторами посреди вековых лесов, сходящих с одной стороны к Сунже, с другой к Тереку. Двигаться и действовать в этих чащах, не делая предварительно просек, для нас почти было невозможно, и потери, испытанные отрядом генерала Галафеева на Валерике (в июле 1840 года), показали чем должны кончаться подобные предприятия. В Чечне, в открытых местах, неприятель как будто не существует, но едва отряд вступит в лес, начинается перестрелка в боковых цепях и арьергарде. Чем местность пересеченнее, тем перестрелка становится сильнее, и наконец сливается в один неумолкаемый гул, а неприятеля все нет: виден один, два, несколько десятков, и все это снова исчезает. Когда же цепь наша ослабеет, или какая-нибудь часть расстроится от потерь, как будто из земли вырастают сотни шашек и кинжалов и с гиком кидаются на нее. Если встретят отпор, стойкость, все по-прежнему исчезает за пнями и деревьями и снова открывается убийственный огонь. Этот маневр повторяется до тех пор, пока не выйдут из леса и горе если отряд прежде этого расстроится или солдаты упадут духом: Чеченцы как тигры быстры и кровожадны и только приближение свежих сил может остановить окончательное истребление. В случае, если бы мы рядом продолжительных и трудных экспедиций успели бы принудить Чеченцев покинуть плоскость, они всегда имеют возможность выселяться далее вглубь Черных гор, где встречается та же роскошь в растительности, те же удобства к жизни. Самое разорение их жилищ здесь не приносит тех результатов, как в Дагестане, где дома в селениях каменные, требующие для сооружения и времени и значительных средств. Напротив, в Чечне, преизобилующей лесом, дома деревянные, наскоро сколоченные из досок или выведенные из хвороста, обмазанного глиною словом дома, на постройку которых достаточно нескольких дней. В подобных обстоятельствах предстояло или покинуть этот край на произвол судьбы, что решительно не согласовалось с нашими проектами относительно Кавказа, или навязать себе на многие годы упорную и гибельную войну. Притом же, положение наше становилось еще худшим от того, что Шамиль, сознавая важность Чечни, решился поселиться в ее соседстве и навсегда покинул Дагестан. Избрав с 1840 года своим местопребыванием Ичкерийское селение Дарго, посреди дремучих лесов, он стал угрожать и Линии и Дагестану, а вскоре набеги его на Сунженскую и Терекскую линии и к стороне шамхальства показали, как была опасна новая его позиция. Таким образом, случайное волнение Чечни, которым так искусно умел воспользоваться Шамиль, уничтожило все огромные результаты экспедиции генерал-адъютанта Граббе в 1839 году, и снова предало в его руки и горы и плоскость.

Успехи Шамиля в Чечне не могли не отозваться в Дагестане: восемь пограничных аварских деревень и койсубулинские селения Игали и Тлох признали власть Шамиля; вслед за сим Кибит-Магома Тилитлинский взбунтовал мелкие общества в соседстве Тилитля и был назначен их наибом. В июле, Шамиль, с огромным скопищем, появился под Ишкартами и чуть было не истребил малочисленный отряд генерала Клугенау, состоявший из шести рот; в середине августа, пользуясь отсутствием войск, разорил Чир-Юрт и большую часть его жителей увлек в горы. Тщетно генерал Клугенау спускался к Гимрам и разорял это селение за измену, положение дел к концу 1840 года было крайне незавидное: Шамиль, обладая средствами Чечни и соседних с нею обществ, находясь в центральном положении, имел полную возможность тревожить покорное нам население со всех сторон; едва мы успевали появиться на одном пункте, как неприятель, не стесняемый обозами, состоявший преимущественно из конницы, бросался на другой, захватывал все, что мог, и столь же поспешно уклонялся от боя. При таких обстоятельствах, прежнее число войск оказалось недостаточным и Высочайше повелено было усилить средства Чечни и Дагестана 14-ю пехотною дивизиею.

На 1841 год, были составлены обширные предположения для наступательных действий. Главные массы войск, сосредоточенные при Темир-Хан-Шуре, под начальством корпусного командира генерал-от-инфантерии Головина, двинулись к Чиркею. Предполагалось на правом берегу Сулака, напротив этого селения, возвести укрепление, чтобы прикрыть большую дорогу из Салатавии в центр шамхальства и в то же время удержать в страхе многолюдный Чиркей, доселе игравший двусмысленную роль и готовый окончательно пристать к Шамилю. Постройка укрепления, названного Евгениевским, а вместе с тем наказание жителей Салатавии, Ауха и Чечни поглотило все средства левого крыла Кавказской линии и Дагестана во весь 1841 год. Между тем взглянем, что совершалось в это время внутри Дагестана. Доступ туда был совершенно открыт для Шамиля, и мы видели, что некоторые из аварских селений уже отложились, единственно из опасения быть разоренными. Но как было помочь этому? Занять все доступные для неприятеля пункты мы не могли, следовательно, в руках наших оставались только нравственные средства для удержания гор в покорности. Эти нравственные средства заключались в выгодах, приобретенных горцами под нашим владычеством и отчасти в чувстве страха. При помощи их, мы несколько успели притупить дух ненависти, внушаемый к нам мусульманскою религиею; с годами он более и более ослабевал бы, а корысть и честолюбие продолжали бы скреплять узы сильнее, так что подобные меры составляют едва ли не единственный к утверждению нашего владычества в Дагестане. До сих пор мы их придерживались, но слепой случай и могучий противник успели поглотить тяжкие усилия наши в течение многих лет.

До июня 1841 года, расположение умов в дагестанских обществах было все еще в нашу пользу: Гумбетовцы искали покорности и желая нам услужить предупредили Салатавцев о намерениях Шамиля вторгнуться в их край; в Андии, Шамиль казнил почетного жителя Бай-Сулеймана, сменил и оштрафовал тамошнего кaдия за сочувствие, питаемое ими к Русским. Отложившиеся в прошлом году аварские селения – Орота, оба Харадерики, Хараки, Джалатаури и Коло передались Ахмет-хану Мехтулинскому; Игали – готовилось покориться.

С июня же, умы горцев мгновенно изменяются: Гумбетовцы собираются в Дарго для действий против генерала Головина в Аухе; Хаджи-Мурат набирает партию в Цолоде для вторжения в Аварию; весь Гидатль, Bepхний и Нижний Батлуги пристают к нему: 2 августа они овладевают без сопротивления селением Токита в виду 1,500 аварской милиции, которая и не думает предпринимать что-нибудь против него. Прибытие в Аварию Апшеронского батальона с 2 горными единорогами, нисколько не поправило дел и батальон этот едва не был истреблен скопищем Хаджи-Мурата.

Сбор сильных отрядов у Внезапной и Темир-Хан-Шуры и удачные действия их в Салатавии и Аухе, удержали на время неприятеля; но с окончанием Ауховской экспедиции и с отъездом корпусного командира в Тифлис, Шамиль деятельно занялся Дагестаном, распуская там разные невыгодные слухи на счет успеха действий генерала Головина. Хитрость его вполне удалась и дала возможность Кибит-Магоме подговорить к восстанию весь Андалял, доселе остававшийся так сказать в нейтральном положении.

Сентябрь и половина октября прошли без особых событий и только мелкие партии, прорываясь через Сулак, тревожили нас на пространстве к северу от Темир-Хан-Шуры. Неприятель, по-видимому, был сам встревожен и ожидал с нашей стороны больших наступательных действий, к чему подала повод усиленная перевозка провианта в Зыряны и разработка дороги к Игалям. Действительно, командующий войсками в северном Дагестане генерал Клугенау имел намерение разгромить это мятежное селение, но Шамиль, как опытный боец, понимая всю выгоду упреждения в действиях, решился начать первым.

Стр. 386 …Усиленный присоединением Гидатлинцев, Келебинцев и жителями отложившихся аварских селений и зная готовность Андаляла изменить нам, Шамиль приказал Кибит-Магоме открыть наступательные действия, послав ему на помощь Джеват-хана с несколькими стами Чеченцев. Одновременно с ним, Хаджи-Мурат должен был вторгнуться в Аварию, a Абакар-кадий и Улубей-мулла со скопищами двинулись к Салатавии, которая сохраняла еще нерешительную преданность. Положение покорных нам обществ, окруженных отовсюду изменою, было весьма затруднительно; например, от Игалей и Тлоха не более трех часов пути до первых аварских селений, между тем как наши резервы, из Темир-Хан-Шуры, могли поспеть туда не ранее 3 дней. Трудность продовольствовать войска в горах препятствовала держать их там постоянно.

Кибит-Магома, сосредоточив у Тилитлей до 2,000 и вспомоществуемый Джеват-ханом, 12 октября, занял нижне-аварские селения Мгох, Занату, Кани и Ниту; 18-го передался ему Голотль. Общества Гуяда и Карах, андалялские селения Карадах, Руджа и Гуниб присоединились к нему и увеличили скопище его до 4,000 человек. Между тем, 22 октября, Хаджи-Мурат овладел селением Цолкитою, запиравшим вход в Аварскую долину с северо-запада; этого же числа до 3,000 Ауховцев, Гумбетовцев и отчасти Салатавцев заняли нижние салатавские селения – Буртунай, Хубары и другие; верхние же выдали Шамилю аманатов.

Не имея возможности действовать разом на всех пунктах восстания и желая по крайней мере защитить Аварию, обладания которой так домогался неприятель, генерал Клугенау двинул к Карадахскому мосту один Апшеронский батальон при 2 горных единорогах и 2,000 милиции, собранной поспешно в Аварии и Мехтуле. Цель его заключалась в прикрытии Гоцатля, с занятием которого прерывалось сообщение Аварии с Мехтулинским ханством. В то же время Андалялский скот, пасущийся в шамхальстве, по приказанию его, был задержан; равным образом заарестовали андадялских торговцев, находившихся в Шемахе, Кизляре и Тифлисе. Эти меры принудили главные андадялские селения успокоиться, а неприятель, пока довольный своими успехами, поставившие нас в бездейственность, разошелся по домам.

Стр. 387 …В середине ноября, Шамиль снова приказал своим наибам открыть наступательные действия, имевшие на этот раз уже более обширную цель: Шамиль предполагал окончательно уничтожить наше влияние в Андаляле и Койсубулинском обществе; а если удастся, то и овладеть Авариею. Таким образом, Абакар-кадию приказано было занять Унцукуль и потом направиться в Балаканское ущелье; в то же время, Кибит-Магома должен был овладеть Гергебилем. Успехи неприятеля на этих пунктах должны были совершенно прервать наши сообщения с Авариею.

17 ноября, Абакар-кадий, с 2,000 появился под Унцукулем и беспрепятственно занял селение; на следующий день, согласно плану Шамиля, он двинулся в Балаканское ущелье и овладел Моксохом; этого же числа отложились Гимры. Поспешное прибытие в горы 2-го батальона Апшеронского полка, на помощь к 3-му (находившемуся у Карадахского моста), и удачное занятие последним Моксоха в ночь на 20 ноября, заставили неприятеля очистить Балаканское ущелье. Тогда Абакар-кадий потянулся к Цатаниху, чтобы овладеть им и в то же время войти в связь с Хаджи-Муратом, показавшимся со стороны Цолкиты; но действия их обоих были неудачны.

Между тем, Кибит-Магома прибыл к Карадахскому мосту только 23 ноября и через эту просрочку расстроил общий план одновременного нападения. Однако же, он не терял надежды овладеть Авариею и, имея в виду готовность Абакар-кадия и Хаджи-Мурата ему содействовать, направился к Гоцатлю. Нет сомнения, что он успел бы занять этот важный пункт, если бы не прибыла туда своевременно помощь от Темир-Хан-Шуры.

Генерал Клугенау, усиленный войсками из состава чеченского отряда, с 3 1/2 батальонами, при 2-х легких орудиях, поспешил к Хунзаху. Прибытие его принудило Хаджи-Мурата, Абакар-кадия и Кибит-Магому, отступить; тогда Клугенау двинулся чрез Цатаних и Бетлинскую гору к Унцукулю, побуждаемый к тому слухами о намерении Унцукульцев передаться нам. Но слухи оказались ложными, а как атаковывать многолюдное селение с Бетлинской горы, покрывшейся в это время гололедицею, было безрассудно, то ничего не оставалось более делать, как отступить. Между тем Кибит-Магома, пользуясь движением наших войск в Койсубу, с сильным скопищем, бросился к Гергебилю и Кикуне и беспрепятственно овладел ими. Известие об этом и позднее время года, побудило генерала Клугенау возвратиться в Темир-Хан-Шуру, где пребывание его было более необходимым.

Таким образом окончился 1841 год. Неприятель, не считая мелких обществ, успел присоединить к себе часть Салатавии, почти все Койсубулинское общество и большую часть Андаляла. Унцукуль, Кикуны и Гергебиль были им заняты. В руках наших оставалось несколько пунктов в Аварии и то потому, что там находились наши гарнизоны; единственное сообщение Хунзаха с Темир-Хан-Шурою, пролегавшее Балаканским ущельем, было не совсем безопасно. Требовалось больших усилий, чтобы парализовать успехи и влияние неприятеля, грозившие разлиться по всему Дагестану, до берега Каспийского моря. Противник наш обладал огромными средствами, имел искусных исполнителей, каковы были Абакар-кадий, Ахверды-Магома, Хаджи-Мурат, Шуаиб-мулла, Уллубей и другие; последние успехи возвысили его нравственные силы и он стал готовиться к обширным предприятиям.

В начале 1842 года, по распоряжению корпусного командира, был отправлен для начальствования войсками в Северном Дагестане генерал-лейтенант Фезе, столь удачно действовавший там в течение 1837—1838 годов. Предназначалось усилить средства Дагестана батальонами с линии и открыть наступление в горы при первой к тому возможности. В этом случае, не столько количество войск, сколько решительность и быстрота были необходимы, ибо Шамиль не успел еще достаточно утвердиться ни в Койсубу, ни в Андаляле, важных для удержания Аварии. Выбор, павший на генерала Фезе, был весьма удачен. Предприимчивый, решительный, никогда не останавливающейся ни перед каким препятствием, он прекрасно понимал дух горной войны, и первый из наших генералов положил начало прокладки сообщений, как одному из главных актов экспедиций в горы; но новое поприще его в Дагестане было кратковременно и, к сожалению, он был удален оттуда в одну из самых решительных минут.