Под гнетущем впечатлением мыслей и рассказов об абреках въехали мы в Аргунском ущелье. С обеих сторон перед нами высились две зеленые гряды гор, отлого спускающиеся к долине, представляющей расширенное русло реки Аргуна. Далее эта долина становилась уже и уже, преображаясь мало-помалу в настоящее ущелье с стремительно несущейся на дне его рекой, сила течения которой уничтожает все препятствия и прокладывает пути через горы. В 9ти верстах от Воздвиженской, спустившись с горы, мы переехали большой Аргунский мост, а немного погодя, очутились около лесничества, при котором устроено одно из малоизвестных учебных заведений на Кавказе, именно Воздвиженская лесная школа, уютно расположенная около холодного родника. Затем, почти до самого Шатоя не расставались с берегом р. Аргуна, то крутым и скалистым, то отлогим и густо поросшим лесом, но всегда – очень высоким и спускающимся к реке грандиозной пропастью. Эти крутые скаты безопасно, но всегда очень жутко, в особенности под впечатлением рассказов о всяких трагических происшествиях, например, сорвавшихся в пропасть экипажах с пассажирами, обвалах и оползнях, нередко тоже- с человеческими жертвами.

Говорят, никто не умеет так искренно молиться, как путешественник на море, во время бури. Мы думаем, столь же искренно должны молиться путники, впервые проезжающие над этими безднами, всецело вверившие свою жизнь кучеру и тройке умных животных. Начиная с Аргунского моста, чувствовался все усиливающийся запах сероводородного газа (тухлых яиц) распространяемый водами быстро текущего Аргуна. Этим газом, приносимым впадающими в верховьях серными родниками, обильно пропитаны воды Аргуна. Эта серная река, насыщающая сероводородным газом окрестности на большое расстояние, представляет одно из редких и замечательных явлений природы. Принимая во внимание громадное насыщение воды Аргуна сернистоводородным газом, следует, в свою очередь, заключить о значительной крепости (в смысле содержания этого газа) питающих реку источников. Было бы весьма интересно сделать исследование воды, как самих источников, так и реки, и выяснить, сколько серы, в виде сернистого водорода, уносится и непроизводительно теряется.

Вероятно, деятельности источников, прекратившихся в давнее время благодаря вулканическим пертурбациям, обязаны происхождением залежи серы, найденные на одной из гор на берегу Аргуна и одно время разрабатывавшиеся. Но теперь эти залежи заброшены, так как оказались неблагонадежными, что можно было, априори, предвидеть судя по происхождению их, кроме того, дело это было обставлено большими трудностями: сырую руду пришлось спускать с горы жалобами и с большими трудностями переправлять на другую сторону Аргуна, где расположен был завод поблизости Шатоевского тракта. Значительная примесь сернистого водорода к воздуху ущелья не осталась без последствий в смысле отсутствия птиц и всякого живого населения без сомнения, не выносящего примеси этого ядовитого газа. Однако же растительное царство в этом отношении гораздо выносливее, одевая сплошным лесом гористые берега серной реки. Местами попадаются настоящие альпийские луга с их характерной, ярко зеленой окраской. Флора большей частью отличается разнообразием, но имеет вполне альпийский характер, выдвигая виды, несвойственные низинам. В сравнении с последними характерно обилие тайнобрачных: хвощей и низкорослых папоротников. Среди зеленого ковра травянистых растений, застилающих лесные склоны, преобладают сложноцветные и некоторые резко волосистые виды пульманария: среди этой флоры приятно ласкает взор небесно-голубая примула, тоже один из альпийских видов. Было бы весьма интересно выяснить, могла ли повлиять на подбор флоры особенность атмосферы Аргунского ущелья, насыщенной сероводородным газом.

Во всем течении Аргун, благодаря большой высоте падения воды, представляет значительную живую силу, которая, без сомнения, сослужит ценную службу в ту давно ожидаемую счастливую эпоху, когда этот оригинальный, но дикий край станет более заселенным и культурным. Пока же вся утилизация течения Аргуна ограничивается 2мя- 3мя крайне примитивными лесопилками, распиливающими по одной доске в час. Без сомнения, в случае проведения рельсовой ветви от Грозного до Воздвиженской, потекут к нему, кроме других достояний природы, также обширные лесные богатства, которые будут вечными, при умелом пользовании ими с соблюдением законов о защите лесов от хищнической эксплуатации.

После трудного и рискованного подъема вверх по ущелью, сдавливавшему взор, мы выехали на просторную поляну, окаймленную теми же ослепительно зелеными холмами. Вдали виднелись жилые строения. Несомненно, было, что мы подъезжаем к Шатою. Не доезжая слободы, среди балки, на противоположном берегу Аргуна обрисовываются две старинных каменных башни, называемых здесь греческими. Такие же постройки часто встречаются по военно-грузинской дороге и во многих местах Закавказья (знаменитая башня Тамары). Без сомнения, это – остатки старины глубокой, но только исследование специалистов может пролить свет на происхождение этих башен и выяснить, построены ли они греками, или генуэзцами, или относятся к временам популярной царицы Грузии, Тамары. По назначению, это, вероятно, сторожевые башни, в виду положения их в проходе между горами, что, в свою очередь указывает на пользование этим проходом прежними обитателями края. Представляется просто невероятным, что столь интересный исторический памятник, как эти сторожевые башни, не сумели оценить, и ими воспользовались, (как мне рассказывали люди, которым не имею пава не верить) ни более ни менее, как в качестве мишени для стрельбы. Одна из башен от такого просвещенного применения сильно пострадала, но не разрушилась окончательно, вероятно, благодаря значительной прочности сооружения.

Слобода Шатой мало отличается по обстановке от хороших и благоустроенных деревень. Постройки уютные и весьма приличные, свидетельствующие о зажиточности слобожан. Но русское население незначительное – всего 14 семейств, преобладающий же контингент населения- горцы, чеченцы. Здесь же расположена крепость, т.е. ряд построек, обнесенных рвом и кирпичной стеной с амбразурами. Русское население состоит преимущественно из служащих и отставных нижних чинов. Местность кругом слободы очаровательная. Зеленые горы гордо возвышаются над обширной горной площадью, где раскинулись строения, такая же зеленая гряда окаймляет местность с востока и с запада, а с юга высятся конические снежные вершины. И среди этого ландшафта на дне глубокой пропасти шумно струится серная река. Чудный воздух и прекрасный климат при обилии плодов земных дополняют прелести этого очаровательного уголка.

По прибытии в слободу, я встретил знакомого учителя с супругой – это были единственные дачники, проводившие здесь лето. Подумаешь, какой абсурд и какая в то же время жестокая ирония! Этот край чудной красоты, эта дивная Швейцария дана нам природой только для того, чтобы два человека могли воспользоваться ее райскими прелестями! Не считаем, конечно, случайных туристов, а также лиц, пребывающих здесь поневоле, как солдаты, офицеры и другие должностные лица. Между тем сколько удовольствия и пользы для больного и переутомленного человека могла бы доставить эта чудная местность, если бы стала более доступной и кроме того, более известной. Все здесь благоприятствует учреждению «воздушного курорта». Ветвь на Воздвиженскую, кроме других экономических последствий, способствовала бы разрешению и этой задачи, хотя отчасти. С другой стороны, возникает вопрос, неужели же так трудна задача дальнейшего продолжения скорого и удобного пути. Ведь современная техника выдвинула много способов сообщений в горных местностях, как, например, зубчатые, подвесные и др. дороги. Неужели же эксплуатация их не удешевится пользованием даровой силой горной реки, при превращении ее в электрическую энергию? Впрочем, предоставляем судить об этом специалистам инженерам.

После кратковременного отдыха, подали нам новую смену лошадок, и мы продолжали путь до заветной цели для всех туристов, до Чортова моста. Снова покатили по ущелью, проложенному невероятным трудом людским и кровью, с неизменными пропастями и горными видами, еще более дивными и величественными, чем в Шатоевском тракте. Через час мы очутились в горском ауле, в котором находится знаменитый мост. Вскоре весь аул – стар и млад высыпал лицезреть редкое событие – приезд русских туристов. Нас обступили взрослые жители, с симпатичным, благородной наружности, муллой во главе, приглашая нас следовать по указываемой ими дороге к замечательному сооружению. Все приветливые добродушные лица. Оставивши им на попечение лошадей, мы отправились к мосту. Непривычному человеку нужно много набраться храбрости, чтобы решиться перейти через этот висящий мост, гнущийся под ногами пешехода и непрерывно качающийся. Но наши любезные провожатые наперерыв доказывали, что такой переход не страшен и в подтверждение несколько раз целыми группами перебегали через него, а некоторые пустились даже плясать на мосту. Чортов мост представляет истинную достопримечательность, так как служит образцом туземного, доморощенного и вполне самобытного строительного искусства. Этим сооружением гордятся жители аула: они вложили в него все свои познания, заимствованные от предков, все остроумие и много труда.

В этом мосту нет ни одного железного гвоздя, – говорил мне почтенный мулла, действительно, отдельные составные части скреплены попросту деревянными, довольно толстыми дубовыми клиньями. Это и понятно. Железо здесь весьма дорого и его трудно подвезти, за то леса – большое изобилие. Но достается этот материал тоже нелегко: его нужно вырубать на горных склонах, подчас труднодоступных, и спускать вниз, по склону горы. Общий принцип устройства этого дивного моста представить не трудно. На берегу наложен параллельно ущелью ряд толстых бревен. Сверх них кладутся перпендикулярно такие же основательные бревна, прикрепляемые, как выше сказано, деревянными клиньями и выступающая над пропастью. Эта система бревен засыпается балластом и утрамбовывается. Выступающие над пропастью концы балок и являются местом прикрепления поперечных жердей, на которые настлана плетеная настилка моста, устланная, в свою очередь, шалёвками. Перила незатейливые, плетенные и едва могут оказать препятствия для того, кто потеряет равновесие и волею судеб вынужден будет совершить воздушную прогулку на дно пропасти с 75ти саженой высоты.

После осмотра этого интересного сооружения и обратного перехода по мосту в аул, к нам посыпались приглашения в гости – напиться чаю, посмотреть туземную пляску женщин и т. п. Все эти любезные приглашения пришлось отклонить, в виду надвигавшихся сумерек и затруднительности путешествовать по горным дорогам в ночное время. Своею совершенно бескорыстной любезностью, предупредительностью и приветливостью эти добродушные горцы произвели самое благоприятное впечатление. Но жутко было вспомнить, что история сношений с этим добрым народом запечатлена железом и кровью. Еще более жутко почувствовалось, когда я узнал, что в селе нет школ, что грамотных только – мулла, да еще 2—3 человека, и что культурная раса, подчинившая горные племена, не внесла ничего нового и совершенного в этот быт, укрепленный преданиями и сложившийся в безвестной глубине веков.

При взгляде на здешние лица, безусловно, бросается в глаза весьма совершенный индоевропейский тип. Не только здесь, но и почти нигде на Кавказе я не встречал монгольских типов. По-видимому, далеко не легкая историческая задача – выяснить происхождение и генеалогию этих кавказских племен, – представляют ли они осевших в горах и обособившихся древних колонистов, или же зашли сюда во время великого переселения народов. С такими мыслями я простился с симпатичным муллой и его единоплеменниками. Шоссейная дорога, столь же замечательная по ландшафту, простирается до Евдокимовского укрепления, откуда начинается перевал в местности по ту сторону кавказского хребта. Уверяют, что от этого крайнего пункта шоссе до Тифлиса не более 75 вер., но дорога ненадежная и доступная лишь в хорошую погоду. Эта недостроенная и неоконченная дорога была намечена в качестве перевальной между Северным Кавказом и Закавказьем, но проведение рельсового пути до Владикавказа направило все грузовое и пассажирское движение через военно-грузинскую дорогу. Впрочем, было одно событие прискорбного характера, которое заставило вспомнить об этой забытой и заброшенной дороге – именно, холерная эпидемия 1892 года. В то время как в разгар эпидемии по железным дорогам и наиболее оживленным трактам учреждены были карантины и обсервационные пункты. Здесь, в горных теснинах, проход был свободен для каждого если были препятствия, то исключительно – созданные природой. Мне рассказывали, что этим обстоятельством пользовались пассажиры, отбывающие карантин близ Тифлиса, и перебирались через горы до Грозного, чтобы продолжать путь на Владикавказ и далее. Панический страх был столь значителен, что никогда не садившиеся на лошадь решались ехать верхом по тропе, с большой опасностью для жизни. В подобном сообщении нет ничего невозможного, и оно доказывает лишь, как мало действительны карантинные меры против заноса эпидемий, так как нельзя же расставить стражу на каждой проселочной меже и на каждой тропинке.

При проезде через такие горные укрепления, как Шатой и Евдокимовская, весьма любопытно также изучить быт военного населения этих укреплений, отрезанного от культуры и живущего здесь безвыездно, особенно во время распутицы. Вспомнил я один факт из путешествия в Саксонскую Швейцарию. Там мне показывали чудные дороги, проведенные руками солдат пионеров. Невольно думается, не полезнее ли было бы, вместо сидения в крепостных стенах, в мирное время, использовать военную силу для борьбы с природой, для постройки дорог и мостов в здешних малодоступных местностях. Для здешних местностей полезен был бы тип воина-работника, а не война караульщика, пригвожденного к крепости. Об этом следовало бы подумать. Времена битв и военных стычек давно уже прошли для Кавказа, и пора сменить эту эпоху периодом строительства и культивирования края.

В Шатое меня удивило еще одно обстоятельство. Во время ночлега на постоялом дворе нас предупреждали, что не нужно закрывать на ночь окна – предосторожность, которую мы считали до сих пор везде и всюду необходимой и обязательной. Приятно было хоть одну ночь провести, не прибегая к обычным культурным приемам ночлега – запиранию окон, ставен, даже форточек и чуть ли не закупориванию всех малейших отверстий. Ясно было, однако же, что обязаны мы такой безопасностью жизни местным экономическим условиям и общему настроению жителей. Под очаровательным впечатлением всего виденного и испытанного возвращались мы, весело катя под гору, в Грозный, для того, чтобы оттуда начать путь в другие интересные местности Кавказской Швейцарии – слободу. Ведено и озеро Эзенам.

В один из ясных дней позднего августа, рано утром, выехали мы из Грозного с целью посетить места иного характера, чем Шатой, но не менее интересные. Прямо на восток, перпендикулярно к Воздвиженской дороге, тянется широкий Веденский тракт, пересекая кукурузные поля и редкий, серый от дорожной пыли, кустарник. Начиная от моста через Аргун, близ железнодорожной станции того же имени и Веденского села Устар-Гардой, дорога круто поворачивает на юго-восток. Здесь снова я встретился со старым знакомцем Аргуном, который во время своего извилистого пути, от Воздвиженского лесничества до станции железной дороги, на расстоянии около 50 верст, потерял весь сероводородный газ и предстал пред нами в виде большой горной реки, быстро несущей свои мутные воды: по каменистому руслу. Построенный здесь висячий мост – весьма основательной конструкции и, по-видимому, способен выдержать хороший натиск стихий во время половодий. Впрочем, по силе разрушения, Аргун уступает следующей за ним и тем же трактом бешеной речке «Джалке», слывущей здесь врагом железнодорожных насыпей, мостов и др. сооружений. Почти 30 верст мы ехали равниной, засеянной кукурузой, пересекаемой множеством речек. Редко попадался кустарник, эта истинная приманка кавказских охотников: здесь реяли и кружились дикие горлицы, близко перелетая через дорогу. На эту излюбленную кавказскую дичь можно охотиться, даже не сходя с экипажа.

Вдали перед нами чудный горный ландшафт. Над горными лесами, освещенными утренним солнцем, высились остроконечные пики снежных гор. Снег и облака смешивались в одну белую массу, так что трудно было простым глазом различить границу этих двух стихий. Скоро, достигши Карачаевского ущелья, мы оказались лицом к лицу с этой обстановкой. Осеняемые нежной листвой бука и обильно вьющегося хмеля, по извилистой и далеко небезопасной дороге, проехавши несколько мостов и мостиков через речку Халхула, мы достигли плоскогорья, на котором расположены крепость и слобода Ведено. По сие время этот пункт известен в качестве очень дешевого дачного поселения. По всем условиям это – типичный воздушный курорт, только мало известный и потому малопосещаемый, чему способствует большое расстояние от железной дороги и отчасти отсутствие всяких удобств. Прибывшему на время здесь очень трудно найти ночлег, а вместо такового предлагают обычно квартиру, т.е. голые стены, без мебели. Продовольствие также сопряжено с затруднениями. Прибывающего в Ведено туриста поражает обыкновенно невыгодность расположения слободы, остающихся далеко по пути. Такое явление, впрочем, понятно. Ведено, это бывшая Шамилевская твердыня, основывалось, конечно, не курортными целями и, понятно, не те же цели руководили русской властью при выборе места для крепости. Около укрепленного пункта возникло поселение, а им впоследствии, после замирения, воспользовались в качестве дачного места. Так что правильнее будет заключить, что настоящего дачного места и курорта еще не существует, а есть только благородные природные условия для устройства такового в будущем, но не здесь, а ниже, т.е. севернее.

Удивительно, что в настоящее время Ведено не только не развивается, но падает. Во время стоянки там войск, жители имели некоторый заработок, лишение которого теперь, после ухода оттуда войск, не может окупиться во время дачного сезона. В сущности, Ведено, как дачное место, имеет значение, главным образом, для Грозного, отчасти для Владикавказа, редко заезжают туда из других местностей. Но, вообще, контингент дачников незначителен. Местное русское население, в составе 70 дворов, состоит главным образом, из отставных нижних чинов. Между ними есть весьма почтенные, служившие во времена Шамиля и даже участвовавшие во всех военных действиях той эпохи. Рассказы этих старых служак весьма интересны. Может быть, небезынтересно отметить один эпизод, имевший место в Ведено предшествовавший событиям в Гунибе. Ведено было одной из последних позиций этого повелителя Дагестана; отсюда он отступил на Гуниб где вынужден был сдаться. Отступление Шамиля из Ведено сопровождалось следующим эпизодом. Поджидая русских с севера, он укрепился на высокой скале. Но нашелся свой «Эфиальт», который показал начальнику русского отряда обходную тропинку, и неприятель показался оттуда, откуда его не ожидали. Но бывалый и находчивый Шамиль не растерялся и зло посмеялся над врагом. После появления русских войск занялась жаркая перестрелка. Вскоре, однако, со стороны горцев перестали отвечать на выстрелы. Все недоумевали, – считать ли это хитростью или осторожностью, но с русской стороны бомбардировка продолжалась целый день. Потом собрали военный совет и решили идти на приступ.