Героика и романтика

Говоря о героике и романтике, мы должны прежде всего подчеркнуть следующее: лирическое «я» в произведениях, созданных в этих двух тональностях, устремлено в будущее. Причём, несмотря на все несовершенства бытия, автор оптимистичен.

В.Е. Хализев характеризует героику следующим образом: «Здесь поднимаются на щит и поэтизируются поступки людей, свидетельствующие об их бесстрашии и способности к величественным свершениям, об их готовности преодолеть инстинкт самосохранения, пойти на риск, лишения, опасности, достойно встретить смерть»^[7].

Сразу же обратим внимание на ту лексику, которая становится актуальной: героика, героическое, бесстрашие, преодоление инстинкта самосохранения, способность на подвиг, мужество, сверхличная цель, патриотизм, гордость, самоотверженность, труд души, скорбь. Как мы видим, это возвышенная лексика.

В этом случае подвигом, то есть проявлением героизма, можно назвать верность возлюбленной, спасительную для солдата («Жди меня» К.М. Симонова), верность женщины родине, её готовность пройти через все испытания, которые ожидают Россию (стихотворение А.А. Ахматовой «Мне голос был. Он звал утешно…»). Подвигом будет назван и каждодневный труд души, не знающий пауз, отдыха («Не позволяй душе лениться» Н.А. Заболоцкого). Подвиг – это и верность поэта своему высшему предназначению, несмотря на все страдания: «Чем больнее, тем сладостней петь» (стихотворение А.С. Кушнера «Аполлон в снегу»).

Как мы видим, во всех случаях человек предъявляет самому себе или другому человеку очень высокие требования, формулирует некий нравственный императив, вне которого жизнь теряет всякий смысл.

С этой точки зрения очень интересно стихотворение А.С. Кушнера «Ветвь» (сборник «Голос», 1978), тексту которого предшествует следующая строка И.Ф. Анненского: «Но сквозь сеть нагих твоих ветвей».

Читая произведение современного автора, мы как бы видим средь слепящих снегов «ветвь на фоне дворца с неопавшей листвой золочёной». Но самое главное здесь – ассоциация поэта: ветвь кажется ему рукотворной, «жёстко к стволу пригвождённой», и, по его мнению, она ничем не отличается «от многолетних цветов на фасаде», «от гирлянд и стеблей на перилах», от «узорных дверей». Причём ассоциация с вещным миром ни в коей мере не лишает ветвь поэтического очарования, ибо в центре внимания оказываются результаты художественной, творческой деятельности человека.

Во второй строфе стихотворения этот ассоциативный ряд получает продолжение:

 
Ветвь на фоне дворца, пошурши мне листочком дубовым,
Помаши, потряси, как подвеской плафон, побренчи,
Я представить боюсь, неуместным задев тебя словом,
Как ты бьёшься в ночи.
 

Лирический герой сравнивает ветвь с подвеской плафона и тут же обращается к ней так, как можно обратиться к живому существу, за душевное состояние которого (слишком велика опасность его мук, страданий) переживаешь с особой силой. И далее психологический ракурс подачи образа становится ещё более очевидным: ветвь «похожа на тех, кто живёт, притворяясь железным / Или каменным, боль не давая почувствовать нам».

Как мы видим, опредмечивание образа, имеющего непосредственную связь с миром природы, приобретает глубоко психологический смысл: речь идёт о несоответствии внутренней жизни жизни внешней, о зазоре, который свидетельствует о силе духа, силе характера, своеобразном героизме. Эпитеты «железный», «каменный» в этом контексте приобретают символический смысл.

И далее тема мужества получает развитие:

 
Но зимой не уроним достоинство тихое наше
И продрогшую честь.
 

Симптоматично следующее: поэт употребляет личное местоимение множественного числа, то есть меняет число, ибо относит эту ветвь и самого себя к одному и тому же миру.

Принципиально важна и пушкинская тема, присутствующая в стихотворении: созерцая мир, поэт представляет «царскосельского поэта с гимназической связкой тетрадей и трилистник его золотой». То есть сам лирический герой, ветвь, которой посвящено стихотворение, входят в общее культурное пространство, освящённое именем Пушкина и столь близкое, дорогое Анненскому (вспомним его биографию и творчество).

Что такое романтика? По мнению В.Е. Хализева, «романтикой принято называть умонастроение, связанное с подъёмом чувства личности, полнотой душевного бытия, верой человека в собственные безграничные возможности, с радостным предчувствием осуществления самых высоких, сокровенных желаний и намерений»^[8].

Посмотрим, какая лексика в этом случае нам необходима: романтика, романтическое, устремлённость в будущее, вера, надежда, мечта, мечтательность, душевный подъём, душевный порыв, волнение, призыв, обещание, радость, мистицизм, фантазия, отрыв от реальности.

Конечно, не следует смешивать понятия «романтика» и «романтизм», но совершенно очевидно, что многие произведения, которые написаны в соответствующей тональности, имеют непосредственное отношение и к названному выше творческому методу.

В.Е. Хализев совершенно справедливо отмечает следующее: романтика разнородна. Она может «обретать характер мистический (ранние циклы стихотворений А.А. Блока) либо социально-гражданский, сближаясь в последнем случае с героикой (стихотворение А.С. Пушкина 1818 года «К Чаадаеву», мотив веры в светлое будущее русского народа в поэзии Н.А. Некрасова)»^[9].

Но, думается, диапазон романтики шире, ибо она содержит в себе не только мистические (религиозные) или социально-гражданские смыслы. В произведении может выражаться надежда на лучшее будущее, характеризоваться возвышенная мечта или содержаться призыв к осуществлению последней. При этом автор будет оставаться в рамках частной жизни человека, в связи с чем вспомним стихотворение А.А. Фета «Учись у них – у дуба, у берёзы…» (1883):

 
Учись у них – у дуба, у берёзы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слёзы,
И треснула, сжимаяся, кора.
 
 
Всё злей метель и с каждою минутой
Сердито рвёт последние листы,
И за́ сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
 

Казалось бы, есть основания говорить о драматизме ситуации. Её знаками в стихотворении являются застывшие на коре деревьев слёзы, треснувшая, сжимающаяся кора, метель, сердито рвущая последние листы, лютый холод, хватающий за сердце. Сама зима названа жестокой порой.

Но стихотворение Фета прежде всего не о природе – её знаки, образы символизируют испытания, трудности. Ведь бывают в жизни человека такие периоды, которые требуют терпения и веры в то, что наступит светлая пора. Деревья, которые мужественно стоят и молчат, несмотря на лютый холод, – для поэта пример для подражания.

Последняя строфа фетовской лирической миниатюры – о весне, которая для автора не что иное, как тепло, ясные дни, новые откровения, то есть сама жизнь в её высших, наполненных подлинно поэтическим содержанием формах:

 
Но верь весне. Её промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
 

Фраза о вере в весну вводится при помощи противительного союза. Этим подчёркивается особая значимость веры в жизнь – веры, к которой читателя и призывает лирический герой, а вместе с ним и сам автор. Ради желаемого будущего «переболит скорбящая душа».

В каждой строфе мы обнаруживаем глагол, стоящий в повелительном наклонении («учись», «молчи», «верь»). О чём это свидетельствует? О том, что лирический герой не может оставаться созерцателем. Он хочет воздействовать на людей, укрепляя их веру в счастье, гармонию, красоту.

Но стихотворение Фета – и о мужестве человека, сохраняющего в своей душе, несмотря на испытания, веру в идеал. То есть романтическая тональность сочетается в этом произведении с тональностью героической.

Особо скажем о стихотворениях, в которых показана устремлённость лирического героя к небесному, которое ассоциируется у него со счастьем:

 
А счастье где? Не здесь, в среде убогой,
А вон оно – как дым.
За ним! за ним! воздушною дорогой —
И в вечность улетим!
 

(«Майская ночь» А.А. Фета, 1870)

 
Луч, подобный изумруду,
Золотого счастья ключ —
Я его ещё добуду,
Мой зелёный слабый луч.
 

(«Зелёный луч» Н.А. Заболоцкого, 1958)

Драматизм и трагизм

Такие виды тональности, как драматизм и трагизм, фиксируют наше внимание на неуклонном действии той или иной печальной закономерности (социальной-исторической, универсальной), которая обнажает внешний (внутренний) конфликт (несоответствие), становящийся предметом лирического переживания. Причём диапазон чувств здесь весьма широк: от скептицизма – до отчаяния.

Так как читательское внимание фиксируется на болевой точке, то не удивляет, что лирическое событие чаще всего имеет отношение к настоящему.

Что такое драматизм? Это прежде всего переживание сложности, несовершенства, дисгармоничности бытия, которое может доходить даже до отчаяния.

Лексика такова: драматизм, конфликт, несоответствие, дисгармоничность бытия, психологическое напряжение, печаль, тоска, отчаяние.

Нельзя не отметить произведения, в которых человек оказывается в ситуации противостояния природе, ибо он никак не может согласиться с теми ограничениями, которые она накладывает на него (стихотворения Ф.И. Тютчева «Фонтан», «С поляны коршун поднялся…», «Певучесть есть в морских волнах…»). В этом случае конфликт несёт в себе универсальный, всеобщий смысл.

В большинстве стихотворений, относящихся к любовной лирике, конфликт несёт в себе психологическое содержание (стихотворения А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева, А.А. Ахматовой).

Тем не менее, среди лирических произведений данной группы преобладают такие, в которых конфликт имеет смысл социально-исторический.

Отдельно скажем о стихотворениях, в которых выражено сочувственное отношение лирического героя к тем или иным людям. В этих произведениях неизбежно присутствует драматизм.

Если в стихотворении Н.А. Некрасова «Внимая ужасам войны…» лирический герой сочувствует матерям, потерявшим своих детей на войне, а в стихотворении М.И. Цветаевой «Ох, грибок ты мой грибочек, белый груздь!..» главное – сочувствие всем участникам братоубийственной бойни (при этом особую значимость приобретает цветовая символика), то в песне В.С. Высоцкого «Он не вернулся из боя» на первый план выходит чувство солдата, потерявшего своего друга (товарища) во время сражения, сильное чувство, тем не менее лишённое всякого надрыва.

Чувство вины перед людьми, погибшими на войне (оно, конечно же, вырастает из сочувствия), может стать столь сильным, что будет определять дальнейшую судьбу человека, обрекая его на постоянные душевные муки (стихотворение А.Т. Твардовского «Я знаю, никакой моей вины…»). Это замкнутый круг, из которого лирический герой никогда не выйдет, ибо всегда будет верным своему нравственному императиву.

В стихотворении В.В. Маяковского «Послушайте!» лирический герой и тот, к кому он испытывает сентиментальное чувство, как бы взаимоотражают друг друга, являясь «двойниками» (ведь они не могут жить без звёзд!), и обнаруживается парадоксальная ситуация: сочувствующий сам достоин сочувствия. Это не удивляет читателя, учитывающего романтическую направленность лирики В.В. Маяковского десятых годов.

Среди произведений этой группы мы обнаруживаем такие, в которых лирическое «Я» занимает особое пространственное положение, оказываясь вне рамок внешнего мира (имеется в виду, конечно же, психологический аспект, а не физический).

В этом случае спасительной для человека оказывается ирония (вспомним финальные строки стихотворений А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова «Свободы сеятель пустынный…» и «И скучно и грустно»), погружение в сон души или сюрреалистические видения («Разуверение» Е.А. Баратынского и «Незнакомка» А.А. Блока»), поиск жизненной опоры в благодатном сне, имеющем черты земного рая, эдема («Выхожу один я на дорогу…» М.Ю. Лермонтова), романтическая идеализация прошлого, становящаяся приметой внутренней жизни человека («Как часто, пёстрою толпою окружён…» М.Ю. Лермонтова), возвышение человеческой души, по сравнению с которой внешний мир – само воплощение дисгармонии («Silentium!» Ф.И. Тютчева), мечта о той пространственной сфере, где можно укрыться от жестокого века («За гремучую доблесть грядущих веков…» О.Э. Мандельштама). В стихотворении же Е.А. Баратынского «На что вы, дни! Юдольный мир явленья…» выражается абсолютный пессимизм – и лирический герой оказывается способным лишь на сухую констатацию закономерности, лишающей людей всякой жизненной перспективы.

В драматической тональности нередко пишется публицистическая лирика, к которой, несомненно, относится стихотворение Е.А. Евтушенко «Танки идут по Праге» (23 августа 1968 года), ставшее поэтическим откликом на ввод войск в Прагу.

Поэт вспоминал: «В двадцатых числах августа я поймал в Коктебеле на коротких волнах голос моего друга Мирека Зикмунда: “Женя Евтушенко! Где же твой голос? Помнишь, как мы говорили с тобой на сеновале на станции Зима о будущем социализма с человеческим лицом?.. Женя, отзовись…”» И Женя отозвался. Только в Советском Союзе это стихотворение впервые было напечатано в 1989 году, в период перестройки, через двадцать один год.

Танки в стихотворении Е. А. Евтушенко превращаются в образ, символизирующий страшную, тупую силу, посягающую на человеческую свободу, на душевное благородство, на лучшие национальные традиции. Это сила тоталитарного государства, не знающая пощады.

Прага. Август 1968 г. Фотография

Причём для поэта гусеницы танков – не что иное, как «чётки чиновничьих скрепок». Яркий метафорический образ!

Танки, напоминающие брюхастые чудища, идут по Праге, по правде, «по соблазнам жить не во власти штампов», «по солдатам, сидящим внутри этих танков», по Яну Гусу, Пушкину, Петефи, «по склепам», «по тем, кто ещё не родились», «по надежде, что это родные танки».

Практически всё композиционное поле стихотворения пронизывает логика перечисления, столь характерная для произведений Евтушенко. Кажется, что напористому движению танков (они сравниваются даже с рубанками) нет конца и в мире восторжествовало зло, которому противостоять невозможно.

В стихотворении постоянно употребляется глагол «идут» (двусложное слово с резким звучанием!), стоящий в форме настоящего времени, а это создаёт следующий художественный эффект: кажется, что действие происходит в момент речи и танки идут непосредственно на лирического героя и на нас, читателей. Временна́я преграда между событием и словом, в нём запечатлённым, чуть ли не исчезает.