Леди Джерленд стремительно подбежала к нам, расстроенная, потрясенная. Все окружили ее, но лишь после долгих усилий она могла наконец пролепетать:
– Мои драгоценности, мои жемчуга… все украдено!
Нет, не все было украдено, как мы потом узнали. Интересно, что кража совершена была с большим выбором. Из бриллиантовой звезды, из подвески с рубиновыми кабошонами, из сломанных ожерелий и браслетов были вынуты не самые большие, но самые лучшие камни, те, которые, представляя наибольшую ценность, вместе с тем занимали меньше всего места. Для своей работы вор воспользовался часом, когда леди Джерленд пила чай, и в узком проходном коридоре среди бела дня выломал дверь каюты, отыскал мешочек, спрятанный на дне картонки из-под шляпы, и выбрал, что ему понравилось. Все разом вскрикнули. У всех была одна и та же мысль: бриллианты украл Арсен Люпен!
Действительно, только он и мог совершить такую необыкновенную кражу, таинственный и неуловимый, как всегда.
Следствием кражи было то, что за обедом места по обе стороны Розена остались свободными. А вечером все узнали, что капитан призывал его к себе для объяснений.
Его арест, в котором никто не сомневался, подействовал на общество облегчающим образом. Наконец-то можно было вздохнуть свободно! Вечером играли в разные игры, танцевали. В особенности мисс Нелли была поразительно весела, доказывая этим, что если она и принимала благосклонно ухаживания Розена, то теперь о нем больше не вспоминала. Я был окончательно побежден и ночью, при ясном свете луны, я признался ей в моей преданности с волнением, которое, казалось, понравилось ей.
На следующий день, к общему изумлению, стало известно, что улики против Розена оказались недостаточными и его освободили.
Сын солидного негоцианта из Бордо, он представил бумаги, найденные в полном порядке. Кроме того, на руках его не оказалось следов раны.
– Бумаги, метрические свидетельства! – воскликнули враги Розена. – Но Арсен Люпен доставит вам их сколько угодно. А что касается раны, то, значит, у него ее и не было.
Им возражали, что в момент кражи (и это было доказано) Розен гулял на палубе. На это послышался ответ: «Разве такому человеку, как Арсен Люпен, необходимо присутствовать при краже, совершаемой им самим?!»
И притом, помимо иных соображений, был один пункт, которого даже самые завзятые скептики не могли опровергнуть: какой блондин, кроме Розена, путешествовал один и носил имя, начинающееся с буквы «р»? Несомненно, телеграмма говорила о Розене.
И когда Розен за несколько минут до завтрака храбро направился к нашей группе, мисс Нелли и леди Джерленд встали и ушли: ясное доказательство, что они его боялись.
Час спустя рукописный циркуляр ходил из рук в руки между служащими парохода, матросами и пассажирами всех классов:
«Луи Розен обещал сумму в десять тысяч франков тому, кто обнаружит Арсена Люпена или найдет похитителя драгоценностей».
– А если никто не поможет мне разыскать этого разбойника, – объявил Розен капитану, – то я один справлюсь с ним.
Розен против Арсена Люпена, или скорее, как потихоньку говорили, Арсен Люпен против Арсена Люпена. Борьба обещала быть интересной!
Она продолжалась два дня. Все видели, как Розен бродил по палубе, вступал в разговоры со служащими, расспрашивал, допытываясь истины.
Даже ночью бродил он, как тень, то тут, то там. Капитан, со своей стороны, проявлял самую энергичную деятельность. Все уголки «Прованса» были тщательно обысканы.
Осмотрели все каюты без исключения под справедливым предлогом, что вещи могли быть спрятаны в любом месте, только не в каюте самого вора.
– Ведь найдут же наконец что-нибудь, не правда ли? – спросила меня мисс Нелли. – Будь он волшебник, и то все-таки не может сделать бриллианты и жемчуга невидимыми!
– Почему же не может? – возразил я. – Впрочем, надо было бы осмотреть еще подкладки наших шляп, жилетов и вообще всю нашу одежду.
И, показав на фотографический аппарат, которым я не переставал снимать ее в различных позах, я прибавил:
– Вот хоть бы в таком маленьком аппарате разве не нашлось бы места для всех драгоценностей леди Джерленд? Делаешь вид, что снимаешь, – и дело в шляпе!
Обыск не дал никакого результата, кроме одного, восхитительного по своему комизму: у капитана украли часы!
Взбешенный, он удвоил усердие и еще тщательнее стал следить за Розеном, с которым имел несколько свиданий.
На следующий день часы нашлись между воротничками помощника капитана.
Все это походило на чудеса, ясно обрисовывая обычную манеру Арсена Люпена, умевшего издеваться над заинтересованными в деле лицами.
Он был вполне артистом своего дела и, когда я следил за Розеном, мрачным, упорным, и думал о двойственной роли, которую должен был разыгрывать знаменитый мошенник, я не мог говорить о нем без некоторого восхищения. Но вот в предпоследнюю ночь вахтенный офицер услыхал стоны в самом темном углу палубы. Приблизившись, он увидел какого-то человека, лежавшего на полу; голова его была закутана толстым серым шарфом, руки связаны тонким шнурком.
Когда его развязали, подняли, привели в себя, он оказался – Розеном.
Да, это был Розен, на которого напали во время одной из его ночных экскурсий, связали и ограбили. Визитная карточка, приколотая булавкой к его одежде, гласила: «Арсен Люпен с благодарностью принимает десять тысяч франков, обещанных Розеном».
В действительности в похищенном портфеле находились двадцать тысяч.
Конечно, несчастного обвинили в симуляции, но помимо того, что ему самому невозможно было связать себя таким образом, было удостоверено, что почерк на визитной карточке нисколько не был похож на почерк Люпена, воспроизведенный в одной газете, найденной на «Провансе».
Итак, Розен не был Арсеном Люпеном, присутствие которого на корабле подтвердилось, однако, еще раз, да еще таким трагическим образом!
Паника охватила все общество. Никто не осмеливался более оставаться один в каюте, тем более отваживаться на прогулки по отдаленным местам парохода. Те, которые были уверены друг в друге, благоразумно предпочитали собираться все вместе, и даже между самыми близкими возникло инстинктивное недоверие. Ведь всем угрожала не одна какая-нибудь личность, которую можно было выследить и сделать безопасной, – нет, Арсеном Люпеном мог оказаться каждый. Наше возбужденное воображение приписывало ему таинственную и безграничную власть. Предполагали, что он в состоянии замаскироваться самым неожиданным образом и превратиться то в уважаемого майора Раусона, то в благородного маркиза де Равердана или даже, отбросив уличавшую его букву Р, в любую личность, хотя бы известную всем, имеющую жену, детей, слуг и т. д.
Депеши беспроволочного телеграфа с американского берега не принесли, по-видимому, никаких известий, по крайней мере капитан ничего нам не сообщил. Его молчание не могло никого успокоить, поэтому последний день казался нам бесконечно длинным. Мы провели его в тоскливом ожидании приближающегося несчастья: ни кражи, ни простого нападения, а преступления, убийства…
Трудно было предположить, что Люпен удовольствуется лишь двумя незначительными кражами. Так как судовое начальство было бессильно, ему, неограниченному властелину парохода, стоило только захотеть. Все было в его власти: и жизнь людей, и их имущество!
То было чудное время для меня, так как ему я обязан доверием ко мне мисс Нелли. Потрясенная всеми этими происшествиями, робкая по природе, она постоянно искала возле меня защиты и безопасности, и это доставляло мне наслаждение. В душе я благословлял существование Арсена Люпена. Не он ли нас сблизил? Не по его ли милости я имел право предаваться чудным мечтам? То были и мечты о любви, и мечты не совсем платонические, – почему мне не сознаться в этом?
Род д’Андрези из Пуату – древний род, но герб его давно потускнел, и мне кажется, что желание придать ему прежний блеск вполне достойно дворянина.
Я чувствовал, что мои мечты нисколько не оскорбляли Нелли. Ее улыбающиеся глаза поощряли меня, нежность ее голоса подавала надежду. И до последнего момента мы не расставались, облокотившись рядом на борт парохода. А берега Америки все приближались и приближались. Розыски прекратились. Ждали конца. От первого класса до последних мест, где помещались эмигранты, все жадно ждали последней минуты, когда наконец объяснится неразрешенная загадка: под каким именем, под какою маской скрывался знаменитый Арсен Люпен?
И эта последняя минута наконец наступила! Проживи я еще сто лет, я не забуду ни малейшей ее подробности.
– Как вы бледны, мисс Нелли! – сказал я своей спутнице, в совершенном изнеможении опиравшейся на мою руку.
– Вы также, – ответила она, – вы страшно изменились в лице.
Спустили трап. Прежде чем нам предоставили доступ к нему, на борт поднялись таможенные чиновники, полицейские, комиссионеры.
– Меня не удивит, если Арсен Люпен окажется сбежавшим во время нашего плавания, – шепнула мне мисс Нелли.
Вдруг я вздрогнул и, отвечая на ее вопрос, сказал:
– Видите ли вы этого маленького старика, что стоит у трапа?
– С зонтиком и в оливковом пиджаке?
– Да. Это Ганимар.
– Ганимар?
– Да. Известный сыщик – тот самый, который поклялся, что собственноручно арестует Арсена Люпена.
– Теперь я понимаю, почему с этого берега мы не имели о нем никаких сведений. Ганимар здесь! Он не любит, чтобы вмешивались в его дела.
– Кто знает! Кажется, Ганимар всегда видел его загримированным и переодетым. Может быть, впрочем, он знает его вымышленное имя.
– Ах, – сказала она с чисто женским любопытством, – как бы я хотела присутствовать при его аресте!
– Имейте терпение. Конечно, Люпен уже заметил присутствие своего врага и предпочтет сойти с парохода одним из последних, когда старик уже утомится.
Высадка началась. Опершись на зонтик с равнодушным видом, Ганимар, казалось, не обращал внимания на толпу, теснившуюся у трапа.
Я заметил, что офицер береговой стражи, стоявший за его спиной, давал ему время от времени какие-то указания.
Маркиз де Равердан, майор Раусон, итальянец Ривольта и много еще людей прошли мимо него. Потом я заметил приближающегося Розена. Бедный Розен, он еще не оправился после своих злоключений!
– А вдруг это все-таки он, – сказала мисс Нелли. – Как вам кажется?
– Я думаю, что было бы очень интересно снять на одной пластинке Ганимара и Розена. Возьмите-ка мой аппарат, у меня столько вещей в руках!
Я передал ей мой аппарат, но слишком поздно для того, чтобы им воспользоваться. Розен уже спустился.
Офицер шепнул что-то Ганимару, который слегка пожал плечами, и Розен прошел.
Но, боже мой, кто же был наконец Арсен Люпен?
Оставалось не более двадцати пассажиров.
– Мы уж не можем больше ждать, – сказал я мисс Нелли.
Не прошли мы и десяти шагов, как Ганимар остановил нас.
– Это что такое? – воскликнул я.
Он пристально посмотрел на меня, потом, не сводя с меня глаз, сказал:
– Ведь это вы Арсен Люпен?
Я засмеялся:
– Нет, только Бернард д’Андрези.
– Бернард д’Андрези умер в Македонии три года назад. Я с удовольствием объясню вам, как вы завладели его бумагами.
– Но вы с ума сошли! Арсен Люпен сел на пароход под именем Р…
– Да, да, это одна из ваших штук! Ложный след, на который вы направили следствие. О, вы мастер своего дела, мой милый. Но на этот раз судьба против вас. Ну-ка, Люпен, покажите себя искусным актером!
И резким ударом он хватил меня по правой руке. Я не мог удержаться и вскрикнул от боли: он ударил по ране, которая еще не вполне зажила, о ней-то и упоминалось в телеграмме. Приходилось покориться.
Я обернулся к мисс Нелли. Она слушала нас, бледная как смерть, едва держась на ногах.
Ее глаза встретились с моими, потом невольно опустились на фотографический аппарат, который я ей передал. Она сделала резкое движение, и я почувствовал, я уверился, что она вдруг все поняла.
Да, все лежало там, между кожаными полосками маленькой камеры, которую я предусмотрительно передал ей раньше, чем Ганимар арестовал меня, – и двадцать тысяч франков Розена, и драгоценности леди Джерленд.
Ах, клянусь, в эту торжественную минуту, когда Ганимар и его два помощника окружили меня, все стало мне безразлично: и моя разбитая теперь жизнь, и сам арест, и злорадство моих врагов, все, кроме одного: на что решится мисс Нелли, держа в руках мой аппарат? Я даже нисколько не опасался этого вещественного, неоспоримого доказательства моей виновности, но я жадно ждал, решится ли Нелли отдать им в руки это доказательство? Она ли выдаст меня, погубит? Поступит ли она как враг, который не прощает, или как женщина, которая не забывает и презрение которой смягчено снисходительностью и невольным состраданием?
Она прошла мимо меня, я молча низко поклонился ей. Присоединившись к толпе пассажиров, она направилась к трапу, держа в руке мой аппарат.
«Она не решится выдать меня при публике, – подумал я, – но завтра или послезавтра она представит мою вещь в полицию».
Дойдя до середины трапа, умышленным неловким движением она уронила аппарат в воду, между набережной и пароходом, и удалилась.
Ее прелестная фигура исчезла в толпе, потом снова мелькнула и исчезла навсегда.
Конечно, конечно, навеки!
На одно мгновение я замер, удрученный горестью, смешанной, однако, со сладким умилением, потом со вздохом прошептал к великому удивлению Ганимара:
– А все-таки горько не быть честным человеком.
Тот, кто, путешествуя по Франции, не видел маленький замок Малаки, так гордо возвышающийся на скале над Сеной, тот не заслуживает звания туриста. Мост в виде арки соединяет замок с дорогой. Темные основания его башен сливаются с глыбами гранита, бог знает как попавшими в эту местность.
История замка так же мрачна, как его имя[1] и самый вид его. Это были сплошные войны, осады, штурмы, грабежи и резня. Еще и теперь в зимние вечера вспоминают в соседних деревнях преступления, совершавшиеся в замке; о них сложились целые легенды.
Особенно часто рассказывают о подземном ходе, который когда-то вел к заброшенному теперь аббатству.
О проекте
О подписке