Я проигрывала этот момент в воображении тысячи раз на протяжении нескольких недель, предвкушая увидеть на его лице обожание и вожделение. Поцелует ли он меня? Или затащит обратно наверх и накинется до того, как мы отправимся на вечеринку? Будет ли там думать о том, как бы побыстрее уйти, чтобы остаться со мной наедине?

Вместо этого я вижу странный взгляд, к которому точно не была готова, и нахмуренные брови.

Понятно, ему нужно получше рассмотреть меня. Он тянет руку наверх и включает свет в салоне. Его взгляд блуждает по моему телу, обжигая кожу.

Мне хорошо.

Я чувствую себя сексуальной.

Я… в замешательстве.

Ричард в белой рубашке на пуговицах и в брюках – это чуть менее строгая версия его обычной рабочей одежды.

– Что это на тебе?

– Эм… костюм? – Мой голос звучит неуверенно. Я показываю на приделанные уши и улыбаюсь. – Я кролик.

– Господи… Эбби.

Он проводит рукой по волосам. Никто, кроме меня, этого не знает, но они уже редеют. Раз в два месяца он ходит на специальные процедуры, но его отец и дедушка оба лысые. Не вижу смысла в его стараниях и считаю красивым, несмотря ни на что. Но я поддерживаю его, если это придает ему уверенности в своей внешности. Я даже поискала в интернете, и мы с Кэт поехали в Пенсильванию, чтобы купить ему комплекс витаминов и масел, которые, кажется, помогли.

Я тяну руку, чтобы поправить ему волосы, выбившиеся из идеальной прически, но он жестом останавливает меня на полпути.

Моя рука зависает в воздухе между нами, словно предзнаменование чего-то дурного.

У меня внутри все переворачивается.

Что-то не так.

– Черт подери, Эбби! – чуть слышно шепчет он, выдыхая, и качает головой.

Он смотрит на свои часы, а затем за окно.

Мороз пощипывает мою кожу, и это не потому, что на мне нет куртки, которая только испортила бы наряд.

– Ричард, дорогой…

– Черт. Я так больше не могу, – говорит он, обрывая меня на полуслове, и снова смотрит на меня.

Его взгляд совсем не добрый и любящий. Он… жесткий. И раздраженный.

– Что? – спрашиваю я чуть слышно.

– Все это. Я так не могу. Наши отношения. Это просто… не для меня.

Он переводит невидящий взгляд обратно за окно в черноту вечера. Не похоже, что ему больно или он растерян. Или вообще сомневается в своих словах.

Нет, он смотрит в никуда так, словно хотел бы заняться чем-то получше или поговорить с кем-то поинтереснее. Что, конечно, так и есть. Его ждут на грандиозной корпоративной вечеринке с полным обслуживанием в центре Манхэттена, на которую приглашены лучшие из лучших представителей нью-йоркской правовой системы.

Ричард уставился в пространство так, будто я мешаю ему пойти и как следует повеселиться. Как будто я камушек в его ботинке, который нужно вытряхнуть.

А как же я?

Я потрясена до глубины души.

И теперь вместо мыслей о нашем следующем и таком важном совместном шаге в отношениях у меня в голове вертится, что Ричард, возможно, прямо сейчас бросает меня.

Нет, нет, нет. Это невозможно.

Это никак не вписывается в мои волшебные планы на будущее.

Воздух застывает у меня в легких и придавливает к кожаному сиденью.

А Ричард дышит легко и полной грудью.

Я его раздражаю, поэтому он вздыхает так, словно хотел бы оказаться в другом месте, и все мои представления о жизни и мечты о будущем идут прахом.

Его выводит из себя, что я не даю ему легко избавиться от себя?

И где же справедливость?

Кажется, я смотрю на него целую вечность, пытаясь связать слова у себя во рту.

– Я не… не понимаю. Мы же должны сегодня ехать на костюмированную вечеринку у тебя на работе, в честь Хэллоуина. Я должна… должна со всеми познакомиться сегодня.

Но, может быть… Может, есть что-то еще. Что-то большее. Что-то, чего я не понимаю…

Вот оно. Это все глупое недоразумение. Через час я буду смеяться над этим разговором вместе с Дэмиеном Мартинесом, партнером Ричарда, которого тот втайне ненавидит, но продолжает целовать его в задницу.

– Вот именно. И это твой наряд?

Он наконец отворачивается от дороги и смотрит на меня, и я читаю в его глазах… презрение. Даже отвращение.

– Я… хотела нарядиться для тебя. Это же костюмированная вечеринка.

– Мы же не дети, Эбби. Это вечеринка для юристов. Там соберутся люди, которых я пытаюсь убедить в том, что могу стать партнером. – Его взгляд блуждает по моему телу, но вовсе не с вожделением, как я ожидала. – Ты думаешь, что это… – Он машет рукой вверх-вниз, показывая на меня и все, что на мне, – подходящий наряд? Ты думаешь, что если меня увидят рядом с тобой, то сразу решат всерьез взять меня в расчет?

Слезы наворачиваются на глаза, и я моргаю, пытаясь не обращать на них внимания.

Сестра научила меня многому, но самое важное она донесла до меня не словами, а поступками: не позволяй мерзавцам видеть, что ты уничтожена.

– Ты что… ты расстаешься со мной? – спрашиваю я, зная ответ, но все еще не до конца веря в происходящее.

Мне нужно подтверждение.

– Я хотел сделать это еще раньше, – говорит он так, будто вся эта ситуация вымотала его.

Будто его выматывает, что разрыв наших четырехлетних отношений занимает больше пяти минут, и он думает, когда же я наконец уже свалю ко всем чертям из его машины и он сможет уехать.

– Раньше… – выдыхаю я.

– А ты никогда не думала о том, почему мы так и не съехались? – спрашивает он у меня так, будто я идиотка. Словно он считает меня слишком тупой, чтобы задаваться такими вопросами.

Конечно, я задавалась. Какая женщина не стала бы?

Я просто никогда не хотела давить на него.

«Ты ничего не добьешься в отношениях с властным мужчиной, если будешь давить на него». Помню, я когда-то прочитала эту фразу в женском журнале. Я предположила, что у него все схвачено, и отдала руль в его руки.

Я позволила ему быть властным мужчиной!

– Никогда не думала, почему я не хочу брать тебя на мероприятия на работе?

Он знает, что я думала… Я спрашивала об этом несколько лет. Его губы медленно расползаются в тошнотворной улыбке.

– Никогда не удивлялась, почему я не делаю тебе предложение?

У меня скручивает живот, и только сейчас я понимаю: он испытывает ненормальное удовольствие от всего происходящего, от того, как заставляет меня чувствовать себя.

Ему весело.

– И ты решил сделать это сегодня? – спрашиваю я окрепшим голосом.

Мне плохо верится во все это, но в глубине души поднимается гнев. Он бурлит и, я надеюсь, маскирует собой невыносимую боль, которую Ричард причиняет мне.

Он не заслуживает увидеть ее.

– Ты думаешь, я спланировал все это, Эбби? Какого хрена я бы ехал в такую даль на этот гребаный Лонг-Айленд, если бы, как минимум, не собирался заняться сексом сегодня?

Внутри все будто разбивается вдребезги вместе с моим сердцем и чувством собственного достоинства.

Его слова отвратительны.

Не могу сказать, играет ли он эту роль специально, чтобы причинить мне боль и ударить посильнее, или он такой и есть, и я просто вижу его без розовых очков. Как давно в нем столько отвратительных слов и мерзких намерений? И как я могла влюбиться так сильно в свое представление о нем, чтобы не увидеть его настоящего?

– Что?

Мои слова кажутся невесомыми. Тихими. Едва слышимыми.

Может, это ошибка. Наверное, он не то имел в виду. Может…

– Да ладно, Эбби. Ты, конечно, тупая, но не настолько же.

Его слова больно бьют меня, разрушая внутри еще одну стену. Вижу перед собой ее развалины, осколки от десятков кирпичей. И каждый из них – часть меня, по которой я позволила ему ударить кувалдой.

– Я не ту…

– Ты делаешь макияж в «Роллардс».

– Я меняю жизни. Я помогаю жен…

– Боже, опять это дерьмо, – говорит Ричард раздраженно и останавливает меня жестом руки. – Слушай, поначалу было даже мило, что ты занимаешься своим хобби, пока ищешь настоящую работу. Но ты же перестала искать. Ты стала талдычить про то, как помогаешь людям и меняешь их жизни. Я тебя даже свел с нужным человеком, а ты его отшила.

Я помню тот день. Я оделась в самый скучный и скромный наряд и провела в дурацком гольфкаре целый день, подавая клюшки и устанавливая флажки. И когда этот «представитель индустрии макияжа» разговаривал со мной, он не сводил взгляда с моей груди. Какую бы там помощь в трудоустройстве он ни предлагал, она начиналась с «мы должны, ты же понимаешь, сходить поужинать и потом…».

Нет уж. Спасибо.

– Он же ко мне подкатывал, Ричард. Мне было нело…

– Это жизнь, Эбигейл. Это правила гребаной игры. Именно поэтому ты ничего не добьешься в жизни, делая гребаный дерьмовый макияж, как какая-то недоучка.

Он поворачивается, и теперь его взгляд полон гнева и ярости.

Я никогда раньше не боялась ни одного мужчину.

Но прямо сейчас мне кажется, что я близка к этому.

– Смешно. Ты делаешь гребаный макияж, Эбби. А вот я, я меняю жизни. Ко мне приходят люди, потерявшие целые состояния, им грозит от двадцати до пожизненного, и я спасаю их. – Он тычет пальцем себе в грудь, чтобы стало понятнее. – Моя работа имеет значение. А ты? Ты играешь в переодевания за минимальную оплату труда на Лонг-мать его-Айленде.

С моих ресниц срывается слезинка, капает на корсет и оставляет темное пятно, расползающееся по шелковой ткани.

– Я так не могу, Эбби. Мне нужно более серьезно думать о своем будущем. С тобой было весело, но я не могу остепениться ради той, с кем смешно.

Остепениться.

Безобидное на первый взгляд слово, произнесенное со злым умыслом, превращается в лезвие, которое режет мою кожу, мышцы и кости и вонзается прямо в сердце.

От него внутри меня что-то меняется.

Оно обрезает последнюю ниточку, на которой держатся мои мечты о том, как я буду идеальной женой для этого человека.

И, поскольку он мужчина, еще и довольно хреновый, как выясняется, он не может видеть, как мир рушится вокруг меня. Он не знает, как мое чувство собственного достоинства и мечты о будущем превращаются в прах.

– Меня назначат партнером в конце года. Ты знаешь, как я старался ради этого. Мне нужно показать Мартинесу и дедушке, насколько серьезны мои намерения. И это… – Ричард окидывает меня взглядом, – не соответствует моему образу.

И хотя разум осознает, что происходит, сердце отказывается верить.

– Но… мы были вместе четыре года, – говорю я.

Он вздыхает так, словно я пятилетний ребенок, попросивший купить мороженое в семь часов утра.

– Было весело. Ты же не думала, что я тебя выбрал на всю оставшуюся жизнь, да? Боже, Эбби. Повзрослей. Ты никогда не была той самой. – На его лице опять появляется та злобная ухмылка, и меня начинает трясти. – Ты никогда не была той самой.

В этот момент падает вторая слезинка. Я смотрю на Ричарда в упор сквозь слезы, размывающие все вокруг, отчего кажется, будто я под водой, и думаю, когда он уже улыбнется и скажет, что пошутил.

Когда скажет, что это был розыгрыш. Жестокий, но все же розыгрыш.

Он никогда не умел весело шутить. Я, конечно, делала вид, что это не так. Я все эти годы смеялась над его дерьмовыми шутками, чтобы он мог чувствовать себя увереннее…

Но он не сводит с меня глаз, и в его взгляде читается странное сочетание жалости и раздражения. Будто его бесит, что я расстроена и застигнута врасплох его разрывом со мной, о котором за четыре года не было ни намека.

Я слышу стук в окно с моей стороны. Поворачиваю голову и вижу полицейского, нависающего над автомобилем. Я даже не заметила отражения синих и красных огней на приборной панели, когда он припарковал машину за нашей. Ричард вздыхает, опускает мое стекло, и холодный воздух ударяет по легким, как электрошокер.

– У вас все хорошо? – спрашивает полицейский, и свет его фонарика проникает в салон автомобиля.

Черты его лица смягчаются, когда он видит мое бледное лицо, заплаканные глаза и дорожки от слез по щекам.

– Все в порядке, офицер, – говорит Ричард, как всегда к месту, улыбаясь по-свойски. – Она уже выходит.

Она уже выходит.

Она уже выходит.

Она уже выходит.

Мне нужно несколько секунд, чтобы осознать, что Ричард имеет в виду.

Он хочет, чтобы я вышла из его машины.

Потому что он только что расстался со мной.

И его же ждут на вечеринке, в конце концов.

Мы встречались четыре года, а у него даже не хватило совести расстаться со мной так, чтобы можно было все обсудить и закрыть все вопросы. Вместо этого он бросает меня посреди дороги, когда я одета в гребаный костюм кролика.

Это так унизительно.

– Вы припарковались на пожарном проезде, – говорит офицер, и мне кажется, что он смотрит на Ричарда с раздражением и, возможно, даже с отвращением.

– Извините, сэр. Я не думал, что буду здесь так долго. – Он наклоняет голову ко мне, и его внезапно показавшаяся непринужденная улыбка превращается в гримасу разочарования. – Эбби, выходи.

В его словах больше нет ни капли терпения, доброты и заботы.

Его голос полон разочарования и раздражения.

Он покончил со мной.

К черту все.

Я хватаю сумочку в виде морковки, которую мы с Кэт нашли в секонд-хенде на Мэйн-стрит,