Он фыркнул и, видимо, мысленно обозвав меня «дважды дураком», вновь потерял сознание. Я не волшебница, но у этого человека все его мысли были написаны вот такими буквами прямо на лбу, да к тому же с ошибками…

Как по небу облака.

По земле течёт река,

Ветер вольный шелестит травою.

Так по лесу мы идём,

Веткам руки подаём

И не страшно встретиться с рекою.

Нежные девичьи голоса разносились по всему лесу. Кто-то пел ближе, кто-то отзывался дальше, но они переплетались так ловко и умело, что простая деревенская песня звучала завораживающе. Это было красиво: шелест ветра в кронах деревьев, еле слышное журчание ручья, разноголосые трели лесных птиц и тихая песенка, сверкающая переливами и богатая на переплетения различных тональностей. И хотя моё внимание было обусловлено выбранной стезей, я не удержалась и, коснувшись пальцами струн, подхватила:

Дядя леший, защити,

Путь-дорогу подскажи,

И не дай нам забрести далёко.

Надо нам домой придти,

Да беду не привести.

Солнце светит над землёй высоко.

Голоса смолкли почти сразу, и девушки, затаившись словно мышки, молча внимали мне, не спеша подпевать, но, впрочем, не торопясь и убегать.

– Кто ты будешь, о неизвестный странник? Столь сладко поющий и не брезгующий нашими простыми песнями, – робкий девичий голос разорвал нависшую тишину и вывел меня из непродолжительного замешательства.

– Я – менестрель, добрая девушка. А песню вашу знаю с детских лет. Но прости мне любопытство моё, хочу я спросить: не знаком ли вам человек, которого я только что вытащил из огня?

– Человек? Из огня? – по лесу пронёсся еле слышный шепоток. – Он ещё жив?

– Вроде бы да, – неуверенно определила, наклоняясь к груди и пытаясь прослушать сердце.

– Скорее всего, ты спас колдуна, менестрель. Он недавно проходил через нашу деревню, мы едва два пожара затушить успели.

– Колдун? Это что-то новенькое.

– Мы пойдём в деревню, менестрель. Позовём взрослых мужчин и священника. А ты подожди здесь и не дай ему уйти.

– Да куда он может деться, – вздохнула, глядя на обгоревшего чародея, – дышит еле-еле.

– Мы скоро вернёмся.

Раздался топот удаляющихся ног и шелест, свидетельствующий, что собеседницы действительно со всех ног бросились прочь. То, чем закончится их возвращение, я и так знала. Ох, уж эти деревенские боятся магии, как собака палки.

– Знаешь, Альфред, – задумчиво обратилась к коню, – может быть, он не настолько уж и не прав?

Конь понимающе тряхнул головой и, заржав, топнул копытом, советуя соображать быстрее, если я хочу что-нибудь успеть…

Тихий вскрик и отчётливый треск веток отвлёк меня от стратегических размышлений.

– Кто здесь?

А в ответ тишина.

И всхлипы.

Пришлось плюнуть и поневоле идти в ближайшие кусты проверять, в тайне надеясь, что мне померещилось и что там никого нет. На крайний случай есть не очень большой медведь. Да что за день сегодня…

– Как ты, маленькая?

Я присела на корточки рядом с испуганной четырнадцатилетней девушкой, которая не смогла убежать из-за распоротой палкой ноги. Кровь успела залить подол простенького сарафана и начала растекаться по траве. Рана не опасная, но если не обработать, может обернуться чем-нибудь похуже.

– Ну-ну не плачь, – я сбегала за седельными сумками и начала смывать кровь, – до свадьбы заживёт. А с виду такая сильная девочка.

– Да мне почти не больно, – вытирая дрожащими кулачками текущие слёзы, попыталась она оправдаться, – только страшно.

– Не бойся, на маленьких девочек не охочусь, а вон-то обгорелое чучело вообще едва живое. Некого тут бояться. Лучше поешь. А то бледная.

– Спасибо. Господин, это и вправду колдун?

– Не знаю, – я завязала узел и начала убирать в сумку остатки хлеба и сыра, – он в этом не сознавался. И я не господин, зови меня– Лоран.

– Хорошо, Лоран.

– Молодец, а тебя как зовут?

– Элли, – девушка неуверенно улыбнулась, добродушно пропустив мимо ушей мой снисходительный тон.

Я была старше её в лучшем случае на четыре года, и это позволяло мне считать себя мудрой старой девой. Но эту историю я расскажу как-нибудь на досуге. Что же до мира, который я, несомненно, успела повидать, он позволял мне смотреть свысока даже на тех, кто был старше, но сидел на одном месте.

– Вот и познакомились, – я улыбнулась и потрепала девочку по русым кудрям, выбившимся из тугой косы, – ты сама до дому доберёшься? А то мама с папой волноваться будут.

– Мне некуда идти, Лоран. Я сирота.

– А братья и сёстры?

– Они меня вчера из дома выгнали. Сказали, что если вернусь, то сами убьют.

– Господи, – у меня ум начал заходить за разум, – за что они так с тобой?

Девушка покраснела и, отведя глаза, начала тихо рассказывать. А в тёплых сёрых глазах вновь заблестели предательские слёзы, которым не давали скатиться лишь пушистые ресницы.

– Вчера колдун проходил через нашу деревню. Он очень странно выглядел, худой, бледный, в драном балахоне, шёл словно пьяный, дороги не хватало. Задерживаться не стал, сразу в лес направился. Мы так думаем, он из замка баронессы де Борн сбежал, точнее из её темницы. А мне жуть как хотелось на живого колдуна посмотреть, вот я и стала у брата отпрашиваться. Отца своего я никогда не видела, а мать пять лет назад умерла. Девчата в лес собрались, им тоже было интересно, а брат возьми да и скажи, что никуда я не пойду. Обидно мне тогда стало, попыталась мимо него в калиточку прошмыгнуть, да не тут-то было. Поймал он меня, пообещал розгой вразумить. Помутнело у меня тогда в голове, темнота глаза застила, злость сердце захлестнула. Что было, не помню, а как пришла в себя, брат уже мёртвый у колодца лежит. Все говорят, что это я его убила. Заперли меня сёстры в сарае, целую ночь продержали, а сегодня на рассвете совет деревни повелел уйти и не возвращаться. Подруги меня до леса проводили, да тут и оставили, на гибель верную. За что Господь меня так люто покарал?

– Ты на Бога не наговаривай, – сдержано посоветовала я, доставая платок и помогая вытереть всё-таки хлынувшие слёзы, – он нас любит, только не понимаю за что именно. Поедешь со мной. С колдуном разберемся, и я тебя тоже куда-нибудь пристрою. Девушка ты красивая да смышленая, думаю, баронессе понравится такая служанка. А про погибшего брата не думай, как я погляжу, не стоит он того, чтобы о нём слёзы лить. И смерть его на себя не бери, мало ли что в жизни случается, кроме Бога ещё и Дьявол есть. Забудь как страшный сон.

– Спасибо тебе, Лоран, – приободрённая девчонка повисла на моей шее, едва не опрокинув в те же самые кусты, – я так рада тому, что встретила тебя.

Натерпелась за эти два дня, видит-то меня первый раз. Или я действительно такой доброй выгляжу?

– Будет тебе, – добродушно улыбнулась, хлопая её по спине и отстранённо вспоминая трёх своих младших сестёр.

Сюзане сейчас должно быть примерно столько же. Самый возраст такой, женихательный. Если, конечно, уже замуж не выскочила, с неё станется.

– Пойдем-ка, посмотрим, что там с нашим колдуном. Помер или ещё есть надежда.

– Знаешь, не такой уж он и страшный.

От таких слов я вздрогнула и буквально впилась взглядом в обгоревшее тело. Появилось смутное ощущение, что у меня не всё в порядке с головой или с памятью. Куда девались те страшные ни с чем не сравнимые ожоги, могущие вогнать в дрожь самого отважного лекаря? Нет, мужчина всё ещё выглядел «краше в гроб кладут», но опасения за свою жизнь больше не внушал. И когда только успел?

Я с раздражением потёрла ноющие виски и устало заметила:

– Вот уж колдун, так колдун. Никогда бы не подумал. Ладно, попозже попрошу научить, а сейчас нам пора.

– Куда?

– Куда подальше, – доходчиво пояснила, вешая сумки на место и доставая свой запасной невзрачный плащ, – если мой слух не совсем притупился, то минут через пятнадцать здесь будет не протолкнуться от твоих односельчан.

– Что мне делать?

– Лезь в седло, сейчас я тебе колдуна передам, будешь следить, чтобы не сполз. Альфред, скотина, стой, кому говорю! Он не кусается, а на запах в другой раз жаловаться будешь.

Заартачившийся было конь присмирел, понимая, что уже исчерпал моё терпение, и позволил закинуть обожжённое тело к себе на спину. Более покладистая Элли вообще спорить не стала, подхватив сползающего мужчину и сунув ноги в стремена. Мне же пришлось идти вперёд, зажав в руке поводья и прислушиваясь к постепенно нарастающим голосам.

– Они приближаются, – девушка оглянулась, но в панику не ударилась, полностью положившись на мой опыт, которого, между прочим, именно в этой области не так то уж и много.

– Успеем, – я с трудом переборола трусоватое желание повернуть голову, – здесь рядом есть какие-нибудь строения?

– Есть избушка лесника. Но это дурное место, наши туда не любят ходить. Боятся.

– Это хорошо, что боятся. Дорогу знаешь?

– Да, сверни на ту тропинку.

Я сменила направление, искренне надеясь, что из селян неважные следопыты и хорошие трусы. Иначе нам от них нипочём не спрятаться. Будем верить, что страх перед колдовством охладит их жажду убийства и заставит задуматься о смысле жизни. Если же нет, то об этом никто никогда не узнает и над могилками не поплачет. Все мы люди вольные, никто о нас даже не вспомнит. Но сперва нас надо найти и убить. А я хоть и не воин, но проблем им устроить могу, да таких, что сами рады не будут. Менестрели, между прочим, тоже не дураки, и жизнь им ещё дорога. А на большой дороге немало любителей лёгкой наживы, так что у меня и меч есть, и кинжалов парочка на всякий случай найдётся.

– Лоран, вон та избушка.

– Оставляет желать лучшего, но на временное убежище сгодится.

Альфред недоумённо покосился на заброшенный, сколоченный из кривых досок и палок домик с хлипкой дверью и затянутым бычьим пузырём окном, и тихим ржанием заметил, что у меня не все дома. Меня, между прочим, жилище тоже особо не вдохновляло, особенно подобная решету крыша, но мужчинам привередничать не пристало. Так что волей-неволей пришлось смириться.

– Элли, придержи эту покосившуюся пародию на дверь, а то мне колдуна заносить неудобно. Худой как скелет, а тяжёлый, что даже не верится. И плечи широкие, словно у рыцаря знатного. Тут кровать есть?

– Есть. Как раз за твоей спиной. Давай помогу.

– Иди коня расседлай, тут я и сам справлюсь.

– Хорошо. Сумки в дом занести?

– А как же, – я свалила мужика на жалкое подобие кровати и закутала в плащ, – тащи всё сюда. Уже вечереет, а значит, сегодня мы никуда отсюда не денемся.

– Вот, – девушка сложила мой хлам в угол и неуверенно приблизилась, – Лоран, а ты уверен, что он выживет?

– Элли, я не пророк и даже не знахарь. Я простой менестрель и откуда мне знать, будет ли он жить? Всё, что я могу для него сделать – это спеть.

– Тогда спой.

Я не уверен в том, кто это сказал, но, глядя на едва дышащего колдуна, спорить не решилась. Говорят, что песня помогает как жить, так и умирать, а потому выбирать мелодию мне пришлось очень тщательно.

Спой мне, ветер, о лентах в чужих волосах,

Спой о том, как играл с ними, пряди лаская,

Спой же мне о свободе, как пел о лесах,

И не дай усомниться, что правда святая.

Ты пропой, как по горной цепи в вышине

Плыли тучи, цепляясь краями за пики.

Ты мне спой хоть немного о правой войне

И богов равнодушные, светлые лики.

Ветер-ветер, мой брат, своих крыл не сломаешь,

Ты промчишься по миру, срывая замки,

Ты все видишь, ты все обо всем мире знаешь

И тебя не страшат голубые клинки.

Мне бы крылья твои, я летать разучился,

Но хотелось бы петь в один голос с тобой.

С заточеньем земным я за миг бы простился,

Брат мой ветер, прошу, забери же с собой.

Голос мой забери, забери мои очи,

Чтобы видел и я, что подвластно тебе.

Не пугают меня злые призраки ночи,

Да и как их бояться, коль видел во сне?

Ты играешь, ты манишь свободой и пленом,

Брат мой ветер, не важно, душа уж твоя…

Тьмой наполнишь ты, или полуденным светом,

Или лентою стану – игрой для тебя.

Элли упала первой. Я не понимала, что происходит, но продолжала петь. Я знала, что должна петь, что мне нельзя останавливаться, что если замолчу хотя бы на мгновение, то… тоже упаду. И я пела. Пела, пока были силы, пока лютня не выскользнула их ослабевших рук и не упала на грязный пол. Только тогда я замолчала. А последние слова повисли в сгустившемся воздухе, словно их обрубили мечом.

Последним, что я увидела, был затянутый паутиной потолок…