Цитаты из книги «Пастырство»

…Мы пред Тобой, Господи, как одно; или вместе спаси нас, или вместе отвергни!

пастырство он понимал как состояние, которое следует поддерживать постоянно, без сна и отдыха, без условий и без перерывов.

А «покаяться» значит обернуться всем существом к Богу и соединиться с Ним верой, надеждой, любовью, сокрушением сердца, радостью о Нем.

Если бы мы так думали об исповеди, если бы мы думали о прощении именно в таких категориях или в таких образах, мы не легко давали бы людям прощение и сами не просили бы легко прощения у людей, потому что прощение – поступок предельно ответственный. Он означает: я тебя достаточно почитаю как икону Божию, я тебя достаточно люблю крестной любовью, чтобы тебя, какой ты есть, какая ты ни на есть, взять на плечи свои и нести, нести твои пороки, нести твои недостатки, лишь бы ты исцелился. Прощение – не момент, когда мы можем легко сказать: «Ну, давай все забудем!». Нет, забывать нельзя, потому что забыть – это очень часто значит через мгновение или через год поставить человека перед тем же соблазном, который его погубил раньше. Надо помнить слабость человека, помнить его уязвимость, помнить опасность, в которой он находится от того или от другого, – и быть готовым нести все последствия, потому что он и я – одно.

Я сказал, что человек может быть или виновником, или жертвой. И действительно, иногда нам приходится мириться с человеком, потому что мы перед ним провинились; но иногда приходится прийти к человеку и сказать: «Моя душа в тревоге; во мне горечь, во мне гнев, во мне буря разных помышлений из-за того, что ты сказал, что ты сделал; можешь ли ты меня исцелить? Можешь ли ты помочь мне тебя простить?». Это очень важно; и каждый из нас должен был бы задуматься над этим, потому что мы ранены не только своими грехами, но и чужими. Но ранены мы всегда бываем взаимно, никогда в одиночку.

Нет никакого смысла выбирать, в чем каяться, а в чем «не стоит» каяться, потому что мы не знаем, сможем ли сбросить, снять с себя тот будто мелкий грех, который совершили. Мелким ли согрешением, крупным ли – мы переступили грань, перешли из области Божией в область противника, из области света в область тьмы, и вернуться светлыми, незатемненными уже не можем. И опять-таки скажу: для того, чтобы исповедь была очищением, она должна быть подлинным примирением.

И вот тут стоит вопрос о нас в нашей исповеди: приходим ли мы на исповедь для подлинного, истинного примирения или ради того, чтобы нам стало просто спокойнее, уютнее, безболезненнее жить?

У апостола Павла есть место, где он говорит, что вопрос не в величине греха, а в том, что мы грех выбираем. Я думаю, можно бы это так себе представить: есть река, которая течет между областью Христа и областью сатаны. Местами она узкая, ее можно перейти почти пешком, местами она делается глубокая, полноводная, широкая. Но вопрос не в том, где мы пересекли эту реку, а в том, что мы оставили область Царства Христа и Бога для того, чтобы переправиться в область сатаны. Это так просто – и так жутко! Грех – это выбор между Богом и Его противником, между жизнью и смертью, между светом и тьмой. Это может быть не злостный выбор в том смысле, что мы не говорим: «Да, я отрекаюсь от Бога и Христа Его и перехожу в лагерь противника». Но это выбор в том смысле, что я говорю: «Сойдет! Это не так важно! Я себе дам поблажку; хоть на короткое время перейду в область, где меня совесть не будет упрекать, потому что это область тьмы и в этой области я не буду казаться таким темным, каким вижу себя в области света».

если мы действительно увидели безобразие того или другого греха, который нас держал в плену, если мы действительно содрогнулись до самой глубины души от того уродства, которое этот грех наложил на нашу душу, то мы можем прийти к такому состоянию, когда действительно его оплакиваем: не слезами глаз, а плачем сердца, потрясением всего нашего естества; и нам делается ясным, что больше мы к этому вернуться никогда не можем. И он говорит, что только тогда мы можем считать свои грехи прощенными.

он любит, он не творит, а творит то зло, которое ненавидит: раздвоенность (см. Рим. 7: 18). Но в пределах этой раздвоенности, конечно, есть множество другого: между умом и сердцем разлад, между умом, сердцем и волей разлад, между совестью и телом разлад. Мы находимся в состоянии внутренней разбитости. Эта разбитость должна быть исцелена, и русское слово «исцеление» именно и говорит: то, что было раздроблено и разбито, должно стать цельным.