В таком виде – как явление весьма распространенное, безусловно глубоко безнравственное с точки зрения главенствующей идеологии, но уже не расстрельное, анекдот доживает до перестройки, когда судьба его сильно меняется. За два года до развала СССР появляется первая публикация анекдотов в советской прессе – статья В. Бахтина в «Литературной газете»³³, вызвавшая очень широкий резонанс, неоднократно перепечатанная и рецензировавшаяся в периодике 1989—1990 годов³⁴. Начинают издаваться сборники анекдотов, целиком посвященные политической устной традиции или просто содержащие в себе политические анекдоты. Востребованность подобного рода изданий привела к своеобразному буму анекдотопечатания, что не преминуло сказаться на качестве подборок анекдотов – в обилии стали публиковаться очень сомнительные тексты, вероятно никогда не имевшие хождения в СССР, которые, благодаря особенностям данного сегмента книжного рынка, стали перебираться из сборника в сборник, увеличивая разрыв между между реальной традицией советского анекдота и ее книжной версией, на материалах которой исследователи делают и будут делать выводы не только о советском анекдоте, но и обо всем советском обществе в целом.

* * *

Общественные настроения присущи даже обществам, в которых человек лишен возможности открыто выражать свое мнение, только находят они выражение в альтернативных формах массовой коммуникации. Для советского общества одним из каналов неформальной коммуникации на политические темы становится анекдот, превратившийся на долгие годы в едва ли не самый востребованный в СССР фольклорный жанр. Значимость этого явления сложно оспаривать – советский анекдот представляет собой огромный массив информации, относящейся к фактически не контролируемой государством сфере межличностного общения, и, в силу фольклорной природы, энциклопедию политических стереотипов мышления, присущих рядовому советскому человеку. Практически любое имевшее резонанс событие становилось поводом для возникновения нового анекдотического сюжета, в считанные дни облетавшего страну. Текст имеет шанс попасть в фольклор и начать существовать, передаваясь из уст в уста, только если он одинаково понятен и рассказчику, и слушателю, что делает советский анекдот индикатором понимания рассказчиком обстановки в государстве. Понимание этого факта с первых лет существования советского строя привлекало к анекдоту внимание – сначала критически настроенных по отношению к новому строю публицистов Русского зарубежья, позже – западных и отечественных исследователей. Однако, несмотря на, казалось бы, пристальное внимание к этой теме, абсолютное большинство обращений к материалу представляет собой окказиональный пересказ конкретных сюжетов или воспроизведение исчислимого ряда довольно общих мыслей.

Отечественная историография анекдота в силу определенных причин не очень велика. Перу отечественных исследователей принадлежит ряд классических работ³⁵, посвященных смеху в народной культуре, однако проблема соотношения политической действительности и смеховой культуры на протяжении многих десятилетий оставалась вне поля зрения советских ученых³⁶. Обращения советской литературы к анекдотам тоже весьма немногочисленны – после уже упоминавшейся статьи 1927 года в журнале «Новый Леф» анекдот надолго уходит в глухое подполье. Словосочетание «политический анекдот» исчезает даже из статьи «анекдот» во втором издании Большой Советской энциклопедии³⁷. Все академические статьи признают лишь исторические и литературные анекдоты, изучение которых в отечественной историографии со второй половины ХХ века носит систематический характер. Особенно повезло в этом плане анекдотам о Петре Великом, отразившим «с большей или меньшей степенью достоверности не только фактическую канву жизни Петра I, но и те представления, слухи, домыслы, одобрительные или осудительные суждения, которые циркулировали в стране и при его жизни, и уже после его смерти»³⁸ и ставшим для исследователей своеобразным зеркалом, «отражавшим общественное мнение XVIII века». Теории литературного и исторического анекдота в целом³⁹, а также их фольклорному модусу⁴⁰, проблеме соотношения анекдота устного и литературного⁴¹, художественной специфике анекдота⁴² в советской и российской историографии посвящены десятки научных исследований. При этом ценные теоретические и методологические наработки на материалах литературного и исторического анекдота не вполне применимы к советскому анекдоту. Советский анекдот представляет собой часть устной демократической традиции. Анекдот в XIX веке, несмотря на то, что большинство исследователей признают наличие в нем черт, присущих фольклору, все же является малым жанром мемуарной повествовательной прозы⁴³. Преемственность между советским анекдотом и анекдотом XIX века очень невелика и мы не можем говорить о историографической преемственности изучения этих жанров.

Первая отечественная статья, посвященная анекдоту как жанру фольклора⁴⁴, была опубликована лишь в 1989 году⁴⁵. С тех пор в отечественной историографии вопроса появилось несколько десятков работ, авторы которых в большинстве своем рассматривают советский анекдот в рамках фольклористики и лингвистики, уделяя внимание проблемам формирования текста анекдота из прототипических форм⁴⁶, жанровой трансформации анекдотических текстов⁴⁷, языковым особенностям персонажей и клишированным формулам в анекдотах⁴⁸. Следует отметить и ряд работ, посвященных такой стороне жанра, как рассказывание анекдота⁴⁹ и социологический подход к анекдоту⁵⁰, рассматривающий социальные функции юмора как такового и политического анекдота в частности. Особняком стоит психологический подход к изучению анекдота как продукта, отражающего скрытые основы человеческого деятельности⁵¹. В ряде публикаций анекдот рассматривался как источник, отражающий ментальность тех или иных групп, и носитель культурологических стереотипов⁵².

В 2002 году была опубликована работа И.Б. Орлова и А.Я. Лившина, в которой исследователи относят анекдот и частушку к группе нетрадиционных источников – необходимых для того, чтобы получить «адекватную информацию о настроениях и жизненных ориентациях населения, обозначить систему приоритетов в этих настроениях⁵³», исходя при этом из понимания того, что «при отсутствии естественных форм проявления (через реакцию властей, например), общественное мнение проявляется через действие таких публичных механизмов, как фольклор»⁵⁴. Несмотря на это советский анекдот в исторических исследованиях последних лет используется недостаточно, преимущественно привлекаясь в качестве иллюстративного материала. К примеру, в работе О. Великановой «Образ Ленина в массовом восприятии советских людей по архивным материалам», строящейся во многом на анализе зафиксированных осведомителями НКВД—ОГПУ высказываний простых людей, мы можем найти тексты анекдотов из информационно-аналитических сводок, которые автор приводит как один из способов реализации потенциала ненависти по отношению к Ленину⁵⁵.

Для отечественной исторической науки изучение советского анекдота находится в непосредственной связи с публикациями источников, содержащих тексты анекдотов. Можно выделить ряд статей, рассматривающих советский анекдот как памятник исторический – в первую очередь это публикации, посвященные конкретным коллекциям. Среди них обращают на себя внимание статьи А. Марчукова⁵⁶ и В. Любченко⁵⁷. Отдельного рассмотрения заслуживает одна из наиболее используемых и цитируемых статей по истории анекдота в ранний период существования СССР – публикация Р.М. Янгировым текстов анекдотов 1920-х годов, в «Новом литературном обозрении» в 1998 году⁵⁸. Во вступительной статье автору удалось выявить чрезвычайно интересные материалы, проливающие свет на бытование анекдотов в советском обществе. Автор первым привлек внимание фольклористов и историков к записям анекдотов, сделанным американским журналистом Евгением Лайонзом. Но его подход к публикации собственно фольклора не выдерживает никакой критики – в его статье содержатся сильные искажения текста источника. Тексты, взятые Янгировым из разных источников, опубликованы вперемешку, без ссылок. Происхождение текста с трудом устанавливается даже при хорошем знании исходных материалов – некорректная литературная обработка ставит под вопрос научную ценность подобных публикаций. Кроме того в данной статье содержится ряд ошибок в переводе, приводящих к неверному пониманию текста.

Попытки рассмотреть анекдот как источник по истории представлений массового сознания предпринимались только на дореволюционных материалах. Так, историк из Нижнего Новгорода А.А. Демичев посвятил целый ряд статей⁵⁹ рассмотрению дореволюционных анекдотов о судебной системе; он изучал анекдот как источник, отражающий отношение «городской образованной публики»⁶⁰ к мировому суду.

Западная историография изучения различных юмористических форм, подробный обзор которой опубликован в 2001 году А.С. Архиповой⁶¹, по понятным причинам богаче отечественной. Феномен советского анекдота привлек внимание западных публицистов уже в первой половине 1930-х годов. Первым англоязычным обращением к теме советского неподцензурного юмора стала найденная А.С. Архиповой в журнале «Current History» за 1930 год статья Лео Гласмана «Большевики как юмористы»⁶², в которой приводятся образцы народного творчества и высказываются предположения об авторстве анекдотов. Однако более заметной стала публикация Евгения Лайонза, корреспондента UPI, прожившего в Москве 6 лет и собравшего, благодаря блестящему знанию русского языка, коллекцию анекдотов. В изданной после отъезда из СССР книге «Московская карусель» автор посвятил советскому неподцензурному фольклору отдельную главу, в которой мы можем найти не только тексты анекдотов, но и мысль о том, что анекдот является одной из форм коммуникации в советском обществе⁶³. Лишь как публикация материалов заслуживает внимания собрание⁶⁴ американского журналиста Вильяма Генри Чемберлена, который находился в Советской России в качестве корреспондента газеты «Christian Science Monitor» с 1922 по март 1934 года и в это время вел дневник. Круг его общения в основном состоял из просоветски настроенной интеллигенции и партийных деятелей – и Чемберлен фиксировал ходящие именно в этих кругах тексты. Перечисленные статьи ценны как источник, содержащий записи ранних советских анекдотов, аналитическая же часть, как у большинства ориентированных на массового читателя публикаций, довольно слаба. Все три автора рассматривают анекдот как жанр антисоветский, демонстрирующий нелюбовь народа к советской системе.

Период после Второй Мировой войны был очень продуктивен в деле изучения анекдота. Результатом творческих усилий зарубежных исследователей стали десятки томов, посвященных как феномену анекдота в целом, его теории и конструированию концепции жанра⁶⁵, попыткам объяснить его с точки зрении психологии⁶⁶, рассмотрению анекдота в гендерном аспекте⁶⁷, так и конкретным циклам: этническим⁶⁸, сексуальным⁶⁹, садистским⁷⁰ и абсурдистским⁷¹ анекдотам. Для историографии исследования именно советского анекдота важен тот факт, что к нему обратились уже не журналисты, а ученые. Более чем полувековая история осмысления этого феномена в западной историографии дает нам значительное количество статей, посвященных политическому юмору в целом и советскому анекдоту в частности как одному из компенсаторных механизмов борьбы с психическим и социальным стрессом⁷² или форме протеста против официальной идеологии⁷³. Отдельно стоит выделить относительно недавнюю статью⁷⁴ Е. Оринга, в которой автор анализирует западную историографию феномена политического юмора в авторитарных обществах и рассуждает о природе политического юмора вообще, обращаясь в том числе к советскому материалу. Статья ценна также наличием ряда фрагментов интервью эмигрантов второй волны о культуре рассказывания анекдотов.

Важно, что тексты довоенных анекдотов в послевоенные исследования практически не попали. Использование анекдотов, имевших хождение преимущественно в эмигрантской среде в 1960—1980-х годах, приводило к ряду упрощений, что зачастую не позволяло западным ученым воссоздать адекватную картину бытования советского анекдота. По совершенно справедливому замечанию А.С. Архиповой, помимо наличия в ряде работ, посвященных советскому анекдоту, множества фактических ошибок, подчас нелепых, вызывают некоторый скепсис также ряд теоретических допущений, дающих основание западным ученым подозревать всех рассказывающих анекдоты (т.е. по устоявшемуся мнению подавляющее большинство населения СССР) в антисемитизме и пассивном диссидентстве⁷⁵.

В целом западная историография ориентирована на позднюю традицию советского анекдота. Несмотря на наличие трех небольших по объему, но довольно ценных англоязычных публикаций текстов советских анекдотов 1930—1940-х годов, довоенные материалы иностранными исследователями рассматриваются очень фрагментарно. Исключением является монография одного из крупнейших западных специалистов по советской истории Шейлы Фитцпатрик «Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город», которая, помимо этого, является и одним из немногих примеров использования анекдотов в серьезном историческом исследовании. В главе «Разговоры и те, кто их слушал» исследователь уделила внимание «жанрам народного творчества, менее стесненным, чем официальные средства выражения мнения», к которым Фитцпатрик относит анекдоты, слухи и частушки. По утверждению историка, эти жанры были «были для граждан способом показать кукиш советской власти, и соблазн сделать это был тем сильнее, что от публичных выступлений обычно требовалась ханжеская благонамеренность⁷⁶». Опираясь в том числе на записи политического фольклора из информационно-аналитических сводок НКВД, хранящихся в т. наз. «Смоленском архиве», исследователь демонстрирует возможности жанра как одного из способов неформальной коммуникации. При этом, сравнивая анекдотические сюжеты и реальные жизненные коллизии⁷⁷, Фитцпатрик показывает степень психологической достоверности фольклорного текста.

Отдельного обращения заслуживает историография анекдота стран бывшего социалистического лагеря, однако степень разработанности в ней советского анекдота определяется степенью соотношения в национальных анекдотических традициях оригинальных и общесоветских сюжетов. Проблема анекдота стран социализма только недавно стала объектом серьезного научного осмысления – и в первую очередь заслуга в этом принадлежит профессору тартуского университета Арво Крикманну, одному из организаторов международного симпозиума «Постсоциалистический анекдот»в Тарту в 2007 году. Перу Крикманна принадлежит ряд трудов, посвященных этническим и политическим эстонским анекдотам⁷⁸. Однако к сфере научных интересов Крикманна и его эстонских⁷⁹, польских⁸⁰, болгарских⁸¹ и румынских⁸² коллег скорее относится поздняя анекдотическая традиция стран социализма и ее функционирование в современных условиях, часто судьба этой традиции при попадании в интернет⁸³.

В историографии не существует комплексной модели, описывающей существование анекдота как одной из форм передачи политических смыслов. Достижения ряда гуманитарных дисциплин не интегрированы между собой, отчего историография изучения советского анекдота крайне фрагментарна. Отечественной исторической наукой этот жанр устной традиции признан в качестве исторического источника, однако при этом отсутствует целостное представление о специфике анекдота и степени отражения в нем представлений массового сознания. Скепсис историков по отношению к анекдотам хорошо понятен и во многом справедлив. Одной из центральных проблем изучения устной традиции является проблема соотнесения фольклорного текста и внетекстовой реальности, получившая развитие в трудах В.Я Проппа⁸⁴, Б.Н. Путилова⁸⁵, А.К. Байбурина, Г.А. Левинтона⁸⁶ и С.Ю. Неклюдова⁸⁷. На сегодняшний день данная проблема не потеряла своей актуальности: согласно справедливому замечанию С.Ю. Неклюдова, на это указывают хотя бы ряд исследований по «устной истории», мало учитывающих коммуникативные особенности устной традиции, изучаемые фольклористикой⁸⁸. Общим моментом для современного гуманитарного знания является понимание того факта, что фольклор содержит в себе не конкретную историческую информацию, а матрицы общественного сознания, нередко имеющие мифологический генезис⁸⁹, что ставит под сомнение ценность анекдота как источника фактографической информации.

Политические настроения населения СССР и его отношение к советской власти в той или иной мере отразились в целом ряде исторических источников: дневниках, воспоминаниях, художественной литературе, «письмах во власть», данных перлюстрации писем и сводках о настроениях населения партийных органов и ОГПУ—НКВД; последние три источника особенно важны для историков по причине того, что в довоенный период не существовало публичных социологических служб, не проводились социологические опросы, и эти источники стали одними из основных каналов поступления высшему советскому руководству информации об обществе. Однако каждый из них обладает своей спецификой, определяющей степень его информативности и достоверности, и совершенно очевидно, что только комплексное исследование по всем типам источников способно приблизить ученого к созданию целостной картины общественных настроений советского периода. Кроме того, специфика источниковой базы – а именно наличие в ней сравнительно небольшого количества массовых источников, могущих быть обработанными с помощью статистических методов – оставляет открытым не только вопрос о ее количественном расширении, но и о привлечении качественно новых типов источников. Наличие огромного массива информации, относящегося к слабо контролируемой государством сфере коммуникации и могущего быть рассмотренным с применением статистических методов исследования и контент-анализа, с одной стороны, и состояние источниковой базы по истории общественных настроений советского периода, с другой, определяют важность изучения советского анекдота. Основная причина невнимания отечественных историков к столь значительному сегменту массовой коммуникации видится прежде всего в отсутствии значительных по объему научных публикаций текстов советских анекдотов. Настоящее издание представляет собой попытку восполнить эту недоработку.

* * *