Глава 2. Воскресный бранч

Лео никогда не считал себя человеком, способным на ненависть. Жизнь до сих пор казалась ему изящно разложенной коллекцией приятных моментов: лето с его томным зноем, зима с хрустальным холодом, утро, обещающее новые впечатления, вечер, дарящий удовольствия… Всё имело свою прелесть, и он умел этим наслаждаться. Но последняя ссора с отцом будто открыла для него новый мир. Казалось, неверная дверь распахнулась, и оттуда хлынул резкий, неприятный ветер – ветер неудобства, досады, мелких унижений.

Теперь он стоял на улице, и мороз щипал щёки, а пальцы, покрасневшие и одеревеневшие, отказывались слушаться. Он поднёс их ко рту, подышал – пар вырвался белесым облаком.

Ему бы хотелось сейчас оказаться в своей желтой «ламборгини урус», которую отец отобрал накануне за очередную «неподобающую выходку», но увы. И теперь Лео предстояло настоящее грехопадение, последний оплот нужды – шапка.

Он с трудом достал из кармана мягкий комок кашемира. Мать, по крайней мере, позаботилась об этом. Хотя, конечно, он предпочёл бы, чтобы она вступилась за него открыто. Но это было не в ее правилах. Она лишь молча подсунула эту вещицу в карман его пальто, как будто боясь, что даже этот жест заметят. Лео натянул шапку на голову, почувствовав, как холод отступает, но обида – нет.

Небо над ним было ясным и безжалостно голубым, деревья стояли, укутанные снегом, словно в дорогих мехах. «Как красиво», подумал он. «И как чертовски несправедливо».

Лео шел двадцать третий год, он был студентом выпускного курса Академии художеств и по совместительству единственным сыном и наследником семьи Тургеневых. Красив, развязан, забавен и на все готов. Еще с пятнадцати лет умел, не смущаясь, войти в любую гостиную, а уже к двадцати без него не обходилось ни одно значимое событие среди бомонда Петербурга.

Со вкусом одевался, играл в теннис и поло, отлично рисовал дружеские шаржи и мог одним взмахом светлой волнистой челки завлечь в свои объятия любую понравившуюся красотку.

Он намеревался посвятить утро приятным предновогодним хлопотам – выбору подарков для близких, но судьба распорядилась иначе. Теперь он стоял, прижавшись к шершавой коре вековой ели, скрываясь от всевидящих глаз камер наблюдения, установленных вокруг его собственного дома.

Этот дом – величественное сооружение на Крестовском острове, утопающее в зелени старинного парка – всегда вызывал любопытство прохожих. Они останавливались, вскидывали головы, пытаясь разглядеть что-либо за высокой оградой, и перешептывались: "Наверное, музей… или какое-то правительственное учреждение". Сама мысль, что кто-то мог сохранить родовое гнездо после всех потрясений революции, казалась им невероятной.

Но для Тургеневых не существовало понятия "невозможно". Когда буря революции смела старый порядок, они не последовали примеру многих и не бежали за границу. Нет, они остались – осторожные, проницательные, всегда находившиеся в нужной близости к власти. Особняк, конечно, был национализирован, но каким-то чудом избежал разграбления. Какое-то время его стены хранили молчание, затем здесь разместилась библиотека. Но пришло время, и дед Лео – человек с холодным, расчетливым умом – сумел вернуть семейное имущество: и городской особняк, и загородные владения.

Тургеневы знали цену вещам, и не только материальным. Они понимали истинную стоимость влияния, связей, терпения. И теперь их наследник, вместо того чтобы наслаждаться плодами этого многовекового уклада, прятался у собственного забора, словно чужак в собственной семье.

Лео ждал Камиль. Она должна была появиться здесь еще полчаса назад. Вернуться домой, сказав родителям, что он бросил дочку их давней подруги в незнакомой компании вдали от города, Лео не мог, еще одной ссоры с отцом он не переживет. Но и опоздать на воскресный бранч означало подписать себе смертный приговор. Бранч по традиции подадут ровно в двенадцать, и Лев-старший займет свое место во главе стола, обведет присутствующих испытующим взглядом и безмолвный вопрос повиснет в воздухе: достойно ли вели себя его домочадцы на протяжении минувшей недели? Этот еженедельный ритуал напоминал скорее судилище, чем семейную трапезу.

Поэтому Лео с беспокойством поглядывал из своего укрытия на пешеходный переход в надежде, что Камиль все же постарается предотвратить надвигающуюся катастрофу, и они успеют занять места за столом до появления отца.

Лео кусал губы от злости на себя, на Камиль, на друзей, но больше всего на отца, этого тюремщика в дорогом костюме. И вдруг вздрогнул, будто его ударило током воспоминания. Быстрым движением поднял с земли кожаный чехол, дрожащими пальцами развязал шнурок. Когда показалась гладкая деревянная рукоять, его лицо озарилось детской радостью.

Всего час назад он забегал в художественную лавку за этим сокровищем – молотком для работы с мрамором. Он был легким, всего шестьсот граммов, и с двумя плоскими поверхностями. Конечно, с более тяжелым инструментом работать куда легче и быстрее, но на последнее практическое занятие в их аудиторию приходил Мастер и, наблюдая, как работает Лео, заявил, что тот откалывает от заготовок слишком большие куски и ему нужен инструмент полегче.

«Ах, если бы только Мастер взял меня к себе на стажировку», – мечтательно произнес юноша, поглаживая деревянную ручку молотка, и в его голосе звучала вся нежность, которую он когда-либо испытывал. В этот момент молоток казался ему самым дорогим, что у него есть. Дороже "Ламборгини", дороже отцовского одобрения. Потому что это был ключ к мечте.

Наконец из-за угла серой многоэтажки появилась легкая фигурка девушки в пушистой шубе и с длинными спутанными ярко-рыжими волосами. От быстрой ходьбы щеки ее раскраснелись, любопытный взгляд зеленых глаз перескакивал с лиц редких прохожих на медленно двигающиеся по скользкой дороге автомобили. Если бы Камиль могла посмотреть на себя со стороны, то непременно сравнила бы свой образ с любопытной рыжей лисичкой, первый раз вышедшей из норы на холодный колючий снег. Лео же не видел в ней очарования, скорее наоборот – мало что в жизни его так раздражало.

– Где тебя носит, Камиль? Я уже примерз к этой елке.

– Почему не идешь домой?

– Ты в своем уме, что я скажу отцу?

– А то и скажи, что бросил меня на растерзание твоим одногруппникам, посреди леса, без интернета и связи.

– Ладно, хватит умничать, – схватив девушку за руку и решительно потянув к раздвижным воротам, проговорил Лео, больше не заботясь о камерах наблюдения.

– Ты вообще в курсе, что меня твои дружки чуть не изнасиловали? – вырвав руку, возмутилась Камиль и брови ее взметнулись вверх от негодования.

– Да, Егор рассказал мне, что ты украла у Сухого окимоно, и он хотел тебя проучить.

Эти слова еще больше разозлили девушку. Она остановилась посреди дороги и, уперев руки в бока, начала злобно шептать:

– Проучить?! Я в жизни не брала чужого! Ну, подержала в руках какую-то нэцкэ – разве это преступление?

– Кир не коллекционирует нэцкэ. Потому что нэцкэ, глупое ты создание, – это брелок, а значит, в нем есть отверстие для шнурка. А окимоно – это скульптурка. Ясно?

– Ясно-ясно! Только ты мне зубы не заговаривай. Поступил ты вчера как настоящая скотина! Вышел из машины, даже не предупредив, будто я и не человек вовсе. Хорошо, Егор за меня вступился, а так бы я пошла сегодня в полицию и выложила бы все про вашу подозрительную компанию. Еще неизвестно, чем там Сухой занимается со своими дружками.

– Слово «скотина» и прочие грубости советую исключить из лексикона, маман не одобрит, – заметил Лео с холодной усмешкой. – А насчет Егора… Ты не обольщайся, милая, он заступился за тебя только потому, что мой друг. А вот от Сухого и тем более его секретов советую держаться подальше.

– Подальше, как ты? Они как раз тебя вчера вспоминали. Говорили, что ты сбежал, чтобы не попасть на посвящение, – Камиль хотела добавить, как яростно Симона защищала его, но решила промолчать.

У самых ворот Лео вдруг схватил её за руку – слишком сильно, так что Камиль чуть не вскрикнула. Калитка открылась почти сразу, словно их ждали, и перед ними возник охранник в камуфляже, улыбающийся широко, даже фамильярно.

– Доброе утро, Лео! – Его голос звучал неестественно громко в тишине утра.

Лео кивнул, даже протянул руку для рукопожатия, хотя в его глазах читалось нетерпение.

– Лев-старший уже спрашивали про вас, – добавил охранник, и в его тоне промелькнуло что-то тревожное.

Камиль рассмеялась, услышав это подобострастное "Лев-старший", и широко зашагала к парадному входу, подрагивая плечами от сдержанного смеха. Она делала вид, что ей всё равно, но внутри злилась – почему он не бросается к её ногам, не умоляет сохранить его жестокий поступок в тайне. У самых дверей она замедлила шаг, дав ему последний шанс.

– Камиль, подожди… – его голос дрогнул. – Я хочу тебя попросить…

«Наконец-то», – подумала она, и уголки её губ дрогнули в торжествующей улыбке. Она выдержала паузу, наслаждаясь его беспокойством, затем повернулась:

– Попросить?

– Не говори, пожалуйста, моим родителям, что была без меня у Сухого в загородном доме.

– Проси что хочешь, – равнодушно бросил в ответ Лео и уже был готов открыть входную дверь, но слова Камиль заставили его задержаться.

– Я хочу посмотреть твою мастерскую.

Лео от неожиданности закашлялся:

– Зачем тебе это? Ты же ничего не смыслишь в скульптуре.

– Ну и что? Сухой сказал, что…

Но закончить фразу Камиль не смогла, молодой человек прервал ее резким «Нет!»

Оторопев, девушка проследовала за ним в холл и была еще больше ошарашена, когда вместо дворецкого их встретила сама хозяйка дома в синем платье-футляре и с массивной ниткой жемчуга на полной шее.

– Лео, что же ты вытворяешь, сынок? Отец будет здесь с минуты на минуту, а вы еще не готовы сесть за стол.

Камиль не дала Лео ответить, она быстро скинула шубу в руки появившемуся словно из-под земли дворецкому и, направляясь в сторону гостевого санузла, прокричала:

– Я уже готова, только руки вымою.

– Как это готова? – следуя за девушкой по пятам, переспросила дама, разглядывая ее промокшие наполовину угги, оставляющие грязные следы на вычищенном до блеска паркете. – Прямо так, простоволосая и в растянутом свитере, появишься на воскресном бранче?

Лео в это время смотрел на другую даму. Это была его кузина, тридцатидвухлетняя красавица Диана. Она стояла на верхней ступеньке, богато декорированной к Новому году лестницы, ведущей на второй этаж, и указательным пальцем манила Лео следовать за ней.

Лицо молодого человека мгновенно преобразилось. Его изящные губы тронула едва уловимая улыбка, а синие глаза – такие ясные, обрамленные густыми ресницами – вдруг вспыхнули, будто в них отразилось пламя из камина.

Он небрежно сунул пуховик дворецкому, который с подобострастным видом вытянулся у входной двери, старательно делая вид, что не замечает ни босых ног Дианы, выглядывающих из-под короткого льняного платья, ни сверкающей диадемы в её чёрных волосах, ни того, как Лео замер при её появлении.

И пока госпожа Марта пыталась убедить Камиль пройти к себе в комнату и переодеться, Лео, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на второй этаж и прямиком отправился в зимний сад – удивительную задумку архитектора этого старинного особняка. Он слегка запыхался и на мгновение замер у входя, переводя дух, наслаждаясь развернувшейся перед его глазами картиной.

Просторное помещение, где время словно застыло в янтаре. Цитрусовые деревья с их глянцевой листвой, финиковые пальмы, чьи перистые тени колыхались на стенах. Сейчас их стволы, тонкие и гибкие, были опутаны гирляндами, мерцающими, как светлячки в тропической ночи. Ниже – канны, алые, как капли вина на скатерти, фуксии, пурпурные и надменные, седой эвкалипт, пахнущий аптечной грустью.

А в центре длинный деревянный стол, с прозрачной вставкой из эпоксидной смолы, будто застывшее озеро, и по бокам – кованые скамьи с бархатными подушками, слишком мягкими, слишком роскошными для простого сидения.

Диана ждала его под мандариновым деревом, где среди мелких оранжевых плодов ещё белели невзрачные цветы, чей аромат наполнял воздух сладковатой истомой. В одной руке она сжимала ключ от своей комнаты, той самой, куда не пускала никого, кроме Лео. Другой – рвала цветы, подносила к носу, вдыхала их запах, словно пытаясь унять дрожь нетерпения, а затем бросала на пол.

Цветки медленно приземлялись на стоящие рядом туфли Дианы – лаковые черные лоферы с золотой цепочкой, казалось, она пыталась создать арт-объект.

Лео замер в дверях. Его взгляд, с нескрываемым обожанием скользнул по точеным чертам лица двоюродной сестры, по босым стройным ногам, предположив, что, скорее всего, на ней отсутствует не только обувь, но и нижнее белье. Он шагнул вперед, порывистым движением заключил в объятия ее гибкое тело, почувствовал под пальцами дурманящее тепло:

– Сумасшедшая, – прошептал он, целуя её шею, её ключицу, этот хрупкий мостик между разумом и безумием. – Ты нас погубишь.

Диана отстранилась с легкой улыбкой, жестом указав ему на скамью. Секунду она молчала, как будто изучая его лицо: точеные скулы, до невозможности синие глаза. Она остановила на них свой взгляд, а потом начала бурно что-то рассказывать, ярко жестикулируя, вводя юношу в легкое состояние гипноза своими гибкими руками, перехваченными браслетами-нитями красного цвета с золотыми подвесками.

Сегодня ее руки показались Лео особенно прекрасными. Он даже в какой-то момент перестал слышать, о чем она говорит, просто сидел и смотрел на длинные тонкие пальцы, на блестящий ключ причудливой формы, ускользающий в складку гладкой ладони, и грациозный изгиб нежного запястья, на котором еле заметно пульсировала маленькая синяя вена. Он старался запечатлеть эту картину в памяти и размышлял, как заставить мрамор изобразить это еле уловимое движение жизни на скульптурном портрете Дианы, а она продолжала объяснять причину своего волнения:

– Лео, мне нужны деньги, я заказала себе оптику для камеры и еще кое-какое оборудование. Я хочу увеличивать изображение во время съемки. Вчера у соседей напротив явно был скандал, прямо во время вечеринки. Я все записала на видео и сегодня сделала озвучку. Получилось сочное кино, ты должен на это посмотреть.

Она присела рядом, положила ногу на ногу, отчего и без того короткое платье подскочило вверх, и провела теплыми пальцами по щеке Лео.

– Что ты молчишь? Это нужно срочно. Я же словно была у них в гостях по-настоящему, понимаешь?

– Прости, Ди, но у меня сейчас нет денег. Отец перекрыл все каналы. Я совсем пуст. Попроси у маман, – целуя обнаженные плечи девушки, сбивчиво объяснял Лео.

– Марта не даст. Она сказала, что мне пора прекратить строить из себя безумную и предложила пригласить другого психотерапевта, – произнесла Диана, издав еле слышный вздох, и наконец сама прильнула к его губам.

– И я с ней полностью согласен. Ах, Ди, если бы ты решилась выйти из дома, хотя бы во двор… – умоляюще глядя в глаза девушки, начал Лео, но она грубо его перебила, стукнув по чувственному рту юноши пальцами:

– Не смей мне предлагать такое, ты же знаешь, я не могу сделать даже шаг за порог! Не могу! И вообще, теперь у тебя есть эта рыжая бестия, можешь обо мне не волноваться.

– Ты имеешь в виду Камиль? – смеясь, спросил он, потирая губы, и собирался сказать еще что-то явно неприличное, но позади послышалось сухое покашливание дворецкого, и Лео, отпустив свою родственницу, быстро поднялся.

– Ты знаешь, что мне нужна только ты, – шепнул он на прощание, касаясь губами ее уха, и направился к столу, оставив ее одну с ее камерами, ее страхами и ее ключом, который она сжимала так крепко, что он оставил след на ладони.

Льва Петровича, которого в узком кругу именовали не иначе как «Лев-старший», сегодня трудно было назвать образцом душевного равновесия. Когда же в дверях столовой появилась босоногая Диана, опоздавшая ровно на пять минут (что само по себе уже было вызовом), его лицо исказилось от ярости.

– Я требовал от всех соблюдения элементарных правил приличия! – прогремел он. – Где твои туфли?

Диана медленно закатила глаза, затем повернулась к нему вполоборота, демонстративно показывая лоферы, зажатые под мышкой.

– Вот они! – воскликнула она с нарочитой громкостью, чтобы слышали не только дворецкий, но и кухонная прислуга. – Удовлетворены?