Опустошенный ее уходом, я поставил покупки у двери, снял туфли и пальто, и пошел в ванную, принять душ. Последнее, что теряет человек – надежда, поэтому я ждал, что вот-вот откроется дверь, она войдет, и окажется, что Айя ходила в магазин или еще куда-то, но этого все не происходило. Одев на себя после душа футболку и шорты, я приготовил на ужин рис с овощами, вылил в бокал остаток вина, которое оставалось в холодильнике, и усевшись в мягкое кожаное кресло, приступил к ужину и просмотру первого попавшегося триллера. Я никак не мог найти причину, почему она ушла. С одной стороны, я понимал, что испуг сыграл не последнюю роль. Но с другой, мой метод воспитания мог не возыметь должного эффекта, и она подумала, что я какой-то неадекватный тип.

Закончив трапезу и уставившись в телевизор, я вообще не следил за сюжетом фильма, хотя кажется он был неплох. Я не мог понять, почему мне стало так досадно, что от меня ушла девушка, которую я знал менее суток. В моей жизни ранее были и более болезненные расставания, например развод с женой, с которой мы прожили душа в душу четыре года, а потом еще три как кошка с собакой. Вначале тех счастливых лет у нас была полная гармония, но при расставании от нее не осталось и следа, поэтому я пережил это буквально за месяц. Но таких чувств, как сейчас, я не испытывал. Тогда было много обиды, взаимных претензий, невыполненных обещаний и несбывшихся надежд – достаточно большой багаж психологически тяжелых моментов, которые практически не забываются даже через много лет. А здесь, надежда даже не смогла вырасти во что-то осязаемое и не успела стать сбывшейся или нет, а все равно на душе грустно и тошно.

Очнувшись от раздумий, я посмотрел на часы, было почти два часа ночи. Неспешно убрав за собой, я выключил телевизор и пошел спать. Лежа на кровати, включил телефон и решил посмотреть веселое видео на ночь в надежде, хоть как-то улучшить себе настроение. Но тут зазвонил телефон. Это был мой сосед по лестничной площадке.

«Что ему нужно в такой поздний час, может случилось чего?» – подумал я и поднял трубку.

– Привет, не разбудил?

– Да, нет, только собираюсь ложиться, что-то случилось?

– Тут девочка на ступеньках сидит, плачет, говорит, что к тебе, зовут Аня, а консьерж наш ее не пускает… Знаешь ее?

– Айя, да, знаю, можешь ее провести ко мне?

– Ага, сейчас поднимемся, встречай!

Не могу описать своего состояния. Скорей всего, это было очень похоже на радость маленького мальчика, которому запретили играть на площадке с друзьями, а потом разрешили и еще дали мороженое.

Быстро надев черную футболку-поло и джинсы, я подбежал к двери и посмотрел в зеркало, чтобы усилием скрыть счастье на лице и не выдать своего состояния.

Звонок в дверь… Жду около пяти секунд и неспешно открываю.

– Доставка на дом, не теряйте больше своих вещей, – сказал сосед и ушел.

– Спасибо, Леша! – бросил я ему вдогонку и пристально уставился на Айю.

Она стояла, сведя носки ботинок друг к другу, как провинившийся ребенок. Тушь и губная помада были размазаны по всему лицу, джинсы и белая куртка-пуховик были полностью грязные, как будто она падала и каталась по земле. Глаза были опухшие, она не переставала плакать, закусывать губы и нервно сжимать руками сумку. В общем, присутствовал вид полного отчаяния.

– Ну, заходи, нечего сырость на площадке разводить, – холодно сказал я и повернулся боком, давая ей возможность пройти.

Она вошла в квартиру и стала в прихожей, боясь даже раздеться. Я закрыл двери и решил по максимуму использовать эту ситуацию, чтобы усмирить ее. Помимо этого, я был зол и мне нужно было выплеснуть это в какой-нибудь полезной форме, поэтому я решил начать прямо сейчас процесс воспитания. Я прошел мимо нее и пошел на кухню, включил чайник, достал чашку, открыл двери верхнего шкафчика сбоку от варочной поверхности, достал оттуда пакет заварного чая и засыпал его в заварник. Стоя у чайника, я услышал, что она начала снимать куртку, я быстро вышел в прихожую и спокойным голосом сказал:

– Раздеваться я тебе не разрешал!

– Но мне жарко, – сквозь слезы сказала она.

– Говорить я тебе тоже не разрешал! – сказал я спокойным тоном и пошел обратно на кухню.

Она принялась плакать еще больше, завывая на всю квартиру. Мне было жаль ее, но мое снисхождение ее бы ничему не научило.

– Хочешь плакать, стань вон в тот угол, повернись лицом к стене и плачь! – резко сказал я, снова подойдя в прихожую.

Она начала снимать ботинки:

– Говорю второй, последний раз, раздеваться я тебе не разрешал! Я разрешил тебе пойти в угол!

Айя неуверенно, виновато и с непониманием происходящего, пристально глядя мне в глаза, медленно пошла в сторону указанного ей угла, оставляя за собой грязные следы на паркете. Пока она шла, я не сводил с нее строгого взгляда, и как только она стала в угол, вернулся на кухню и залил вскипевшей водой заварник с чаем. Затем я открыл холодильник, достал подаренный рестораном шоколад, отломил чуть меньше от половины плитки, положил его на тарелку и сел в кресло. Включив телевизор, я начал пить чай с шоколадом и переключать каналы в поиске интересного фильма или передачи. Айя в это время всхлипывала в правом углу в нескольких метрах от меня. В зале был выключен свет, поэтому из-за телевизора я почти ее не видел, только очертания мокрого и грязного котенка, принесенного с улицы, плачущего в углу по пока непонятной мне причине.

Прошло около сорока минут молчаливого стояния и всхлипывания в углу. Я заметил, что она начала уставать – мялась с ноги на ногу, облокачивалась грязной головой на стену, выпрямляла и снова сутулила спину.

Усвоив утренний урок, я решил, что в первую очередь ее нужно научить перестать стесняться меня и "играть" в общении, она должна стать откровенной и открытой, и я решил научить ее этому, правда очень своеобразно.

Встав с кресла и выключив телевизор, я включил свет в гостиной. Затем я снова сел в кресло и сказал Айе:

– Подойди сюда и стань ко мне лицом!

Она сначала повернула голову и дрожа неспешно пошла в мою сторону. Стоя в углу, она вытирала слезы и сопли рукавами и руками, поэтому вся белая куртка была в характерных пятнах. Она подошла и стала в метре прямо передо мной.

– Раздевайся! – спокойно и строго сказал я, глядя прямо ей в глаза.

Не поднимая глаз, она сняла грязную куртку, затем принялась за ботинки, не выпуская куртку из рук. Сняв обувь, она положила куртку сверху и отставила все в сторону. Дальше она засунула ладошки рук в карманы джинсов и замерла.

– Я же сказал, раздевайся! – уже громче и резче сказал я.

Она подняла глаза и исподлобья нагло переспросила:

– В смысле?

– Я не разрешал тебе говорить, я сказал тебе раздеться. Когда нужно будет остановиться, я тебе скажу!

Она уткнулась глазами в пол, подбородок начал дрожать, глаза снова начали наливаться слезами, и она медленно начала поднимать руки и снимать с себя шерстяной свитер. Она положила его на пуховик и начала медленно расстёгивать пуговицы джинсов.

– Ты с утра ходила по квартире в трусах, а сейчас что поменялось? Ты можешь ответить!

– Я боюсь тебя! – промямлила Айя.

– Ты должна бояться только себя и того бардака, что у тебя в голове! Снимай с себя все, и быстрее! – настойчиво сказал я.

Она расстегнула все пуговицы и спустила джинсы до колен, а затем начала топтаться с ноги на ногу, снимая полностью джинсы ногами.

– Можно я скажу? – дрожащим голосом спросила Айя.

– Говори, только одним предложением!

– Я не хочу снимать футболку! – почти шепотом сказала она.

Я медленно и спокойно встал в кресла, резко схватился обеими руками за горловину футболки и разорвал ее прямо на ней. Она испугалась и руками закрыла грудь, приподняв одну ногу к животу.

– А я хочу! Продолжай, у тебя ровно двадцать секунд, чтобы снять носки, трусы и эту тряпку у тебя на груди, иначе я выставлю тебя на лестницу в таком виде, – произнес я спокойным голосом, не прекращая смотреть Айе в глаза, и сел назад в кресло.

Она медленно, по очереди сняла красные носки с нарисованными на них желтыми звездочками, которые снова подтверждали мою теорию, что ей нужно прекратить быть ребенком и что, скорей всего, она использует подобное поведение и образ, как защиту от внешнего мира, людей и, конечно же, мужчин. Явно, кроме ее последнего парня, в ее жизни были сильные негативные потрясения, связанные с мужчинами, о которых мне еще предстояло узнать.

На ней осталась порванная футболка и трусики чисто белого цвета без каких-либо рисунков, с легким кружевом на резинках. Засунув большие пальцы по бокам в трусики, она остановилась и посмотрела на меня. Ее взгляд был как последняя остановка перед прыжком со скалы. Я увидел это в ее глазах и сказал:

– Продолжай!

Она начала медленно тянуть трусики вниз, опустив взгляд к своему лобку, словно смотрела, пытаясь оценить, каким его увижу я, и понравиться ли он мне. У меня пробежались "мурашки в голове", словно покалывания в мозге, то ли предостерегающие от чего-то, то ли дающие понять, что пик эмоционального напряжения достигнут. Но я всеми силами старался не подавать вид присутствия хоть каких-то эмоций, так как это разрушило бы весь момент. Наконец, она спустила трусики до половины бедер, и они сами упали на пол. Айя отодвинула их, отступив ногами и от смущения слегка скрестила дрожащие ноги. Под не выбритым и сильно заросшим лобком хорошо виднелись массивные половые губы. Они были крайне непропорциональны телу Айи, и практически лежали на бедрах. У многих мужчин есть пунктики по отношению женской вагины, но моя основная слабость – большие половые губы, испещрённые морщинками и микроскопическими складочками. Они податливы и, по моему мнению, представляют из себя отдельный половой орган у очень небольшого числа женщин, разнообразные игры с которым могут доставить удовольствие обоим партнерам.

На моем лице появился легкий, едва заметный румянец, но мне казалось, что мое лицо просто горит ярким пламенем и этого едва не заметила Айя. Она явно комплексовала по поводу больших половых губ, хотя это было абсолютно глупо. Ее вагина напоминала, как ни банально, спелый розоватый персик, который хотелось вкусить прямо сейчас. Я осек себя и взглянул Айе в глаза, она сильно покраснела, одной рукой она закрывала грудь, а второй пыталась безуспешно прикрыть половые губы и лобок, отвернув голову к окну.

– Убери руки на бедра, я хочу на тебя посмотреть! – сказал я.

Она медленно, рывками, сильно напрягаясь от плеч до кистей, начала убирать руки с груди и вагины одновременно. Когда они достигли бедер, Айя посмотрела на меня, явно ища в моих глазах оценку своей внешности.

– Поставь ноги на ширину плеч, – решительно произнес я.

По неизвестной причине, она сделала это немного смелее, расставив ноги и обнажив всю прелесть своего влагалища.

– А теперь, возьми свою футболку и джинсы и вытри свои грязные следы на полу и стене. Тщательно, на коленях, а я прослежу за тобой!

Она слегка опешила и повернув голову начала искать глазами грязные следы на паркете и стенах. Айя присела, чтобы взять футболку и джинсы, и я заметил каплю, которая упала на пол и паутинку, растянувшуюся от ее половых губ. Ее возбуждение также выдавали набухшие соски. Она поднялась и медленно пошла в сторону прихожей, от стеснения пытаясь поворачиваться ко мне боком и периодически нервно поглядывая на меня все еще опухшими от слез глазами. Когда она подошла к входной двери, я встал с кресла и подошел к ней.

– Становить на четвереньки, и начинай убирать, – сказал я Айе и стал сзади в нескольких метрах от нее.

Она снова покраснела и медленно стала на четвереньки, боком ко мне и чуть сжимая ягодицы, пытаясь хотя бы как-то скрыть от моего взгляда свое влагалище. Она двигалась вперед, и вместе с ней шел я, пристально глядя на ее тело, молодое, подтянутое и еще нетронутое мужчинами, по крайней мере, по ее словам. Стуча коленями по паркету, она нелепо передвигалась и в некоторые моменты мне казалось, что даже специально меняла позу, чтобы мне было видно, как из нее прямо на пол течет ваниль. Это придавало моменту особенного волнения, так как я уже был на грани от желания трахнуть ее прямо там, одной рукой держа за волосы, а другой сильно сжимая задницу сбоку, чтобы фрикции были как можно более жесткими и глубокими. Она продолжала возить порванной футболкой по полу, а я то и дело отгонял от себя мысли, изнасиловать ее.

Когда она добралась к углу комнаты, то попыталась встать, но потом резко остановилась и вернулась на четвереньки. Слегка повернув ко мне голову, она спросила:

– Я хочу спросить?

– Спрашивай!

– Можно я встану, чтобы вытереть стену?

– Да, можно. – ответил я и подошел почти вплотную к ней.

Она встала и начала круговыми движениями быстро вытирать стену, ее попа ходила из стороны в сторону, и я был уже почти готов напасть, но сдержав себя, я развернулся к ней спиной и сказал:

– Все, хватит! Теперь собери всю одежду, забрось в стиральную машину и прими душ!

Она молча собрала по гостиной всю свою одежду, по пути вытирая грязь, которую оставила, когда шла из угла к креслу. Я стоял у входа в ванную, и когда она с вещами уже почти прошла мимо меня, я остановил ее, взяв за руку, посмотрел в глаза и сказал:

– Твои игры закончились, теперь ты моя игрушка!

Она не двинулась с места, а я развернулся и пошел в спальню, закрыв за собой двери.