Опасливо наблюдая за свистящим ремешком, я забился в угол, в старое глубокое кресло.

– Это же надо?! – взволнованно выкрикивал отец. – Эт-т-то же надо! Божже-ж-ж мой! А если бы сам задохнулся? Что нам тогда делать? Как жить?! А если бы всю квартиру…

– Коля! Я прошу тебя… Ну, хватит! – вовсю защищала меня мама.

– …всю квартиру бы спалил!

– Коля!

– …спалил бы, негодяй!

– Коля!

– …спалил бы! И себя, и квартиру! Что «Коля»? – О-о-от, охламон! Бестолочь! Не дитя, а какой-то сплошной вредитель! То мебель расковыряет, то забег тараканов на кухне устроит – все полы зубной пастой разрисует, то сапоги свои, гэдээровские, новые, в проруби утопит. По блату доставали… а он… гэдээровские! О-о-оттт…

– Коленька! Пожалуйста…

– …гэ-дэ-эровские!

– Коля!

– Раисе Фёдоровне долг за ремонт отдали? Ничегошеньки ведь не отдали!

– Да ладно с ним, с ремонтом этим!

– О-о-оттт, негодяй, а-а-ахх!

– Коля! Не жили богато…

– Не жили-и-и-и? Эх, Валя! Сына родили! Бес-со-вест-но-го! Тоже мне, друг, называется! А я с ним в домино, в морской бой, в Чапаева, а он… у-у-у, хулиганище подрастает! – потрясая кулаком, не мог успокоится отец.

Схватил меня за шиворот, выдернул из кресла – и ремешком, и ремешком! С потягом! Да прямо по попке! Ай-яй-яй!

…Стою в углу, шмыгаю носом. Больно. Отшлёпанная ремнём задница стонет и печёт. Застыл. Мотаю срок. На зарёванном лице – полное раскаяние и сожаление. И всё же… кто из детворы похвастаться может, что сову постригал или костёр дома жёг?..

Школа

Детские воспоминания всегда очень теплы и трогательны. По-другому, уверен, и быть не должно. В детстве мы окутаны любовью и вниманием родителей, у нас лучшие в мире друзья и подружки. Наша детская комнатка – светлый и чистый мирок, в котором живут добрые мягкие игрушки, смешные поделки, живые цветы в глиняных горшочках и красочные аппликации. В этой волшебной пещерке нам всегда интересно, уютно, безопасно и беззаботно. Если бы ещё не эта гадская школа! Тогда вообще случился бы детский рай на земле.

Ну да ладно. Ложка дёгтя, она ведь, подлая, и в Африке ложка дёгтя. Я это отлично понимал. Поэтому особо и не переживал по поводу тягот учебного процесса. К тому же, добрыми волшебниками придуманы школьные каникулы. Рано или поздно, они обязательно наступают. Особенно, если летние. Ради такого заманчивого бонуса можно было и попотеть, и постараться, и с неизбежностью занятий смириться.

Помнится, берёшь с утра краснобокое яблочко или пару очищенных морковок, заворачиваешь их в полиэтиленовый пакетик, узелок трамбуешь в школьный ранец и – шагом марш, грызть утренний гранит науки. А он, скажу я вам, крепкий парень. Его за просто так не одолеешь. В школе, как в школе. На войне, как на войне. Впрочем, многое зависело от преподавателя. Если везло с учителем, уроки пролетали в одно захватывающее мгновенье. Если же наставник сорок пять минут назидания превращал в откровенную отбываловку, то и для нас, учеников, этот неполный час растягивался в скучную блеклую бесконечность.

Как правило, к таким равнодушным и нудным преподавателям быстро лепились самые нелицеприятные клички. Лось, Парабола, Муха, Робот. Сколько было таких учителей! И уж совсем единичны были Валентины Фёдоровны, Татьяны Николаевны или Александры Павловичи. Среди школоты упоминание преподавателя по имени-отчеству означало его крайнюю степень авторитетности. «Задрыгала Муха, никак не отцепится со своими кислотами!» – хмурилась пацанва на перемене после химии. Или, наоборот, оживлённо обсуждала после географии загадки Кордильер и удовлетворённо кивала: «Сан Палыч? Нашенский препод!» На уроках у «нашенских» даже самые отчаянные сорвиголовы были нежны и податливы, как взошедшее на печи дрожжевое тесто, прилежны и терпеливы, как знаменитый Пифагор на сдаче экзаменов в Александрийский университет. Школьная гармония на занятиях у «нашенских» проявлялась как никогда. Ученики огромными порциями усваивали аппетитно поданный материал. Усердие же преподавателей сполна вознаграждалось вниманием тихих благодарных слушателей. Но, повторюсь, такой консенсус случался довольно-таки редко.

Зато очень часто на уроках чувствовалась чёрствость и безразличность бронированной махины государственного образования, её поверхностность, шаблонность, безальтернативность. Задания такие-то, параграфы такие-то, истины такие-то – трам-бам-бам! Отключай мозг, жуй материал молча. Сказал такой-то, тогда-то, вот это – трам-бам! То, что было сказано тогда-то – ложь, а вот тогда-то – правда. Трам-бам. Почему? Потому что! Зачем это нужно? Затем! Пригодится. Или вы в каменном веке жить надумали? В неолит захотелось? За дикими кабанами с копьём поохотиться? То-то же. Где в жизни вам понадобятся иксы и игреки? Где надо! И вообще, ученик, вы срываете мне урок. Ваше мнение? А кто вы такой? Ваше дело маленькое – слушать, зубрить, отвечать. Думать за вас другие будут. Не согласны? Родителей в школу!

Странное дело, но в таком положении вещей обвинить кого-либо было сложно. Даже если преподаватель и проявлял достаточное стремление, чтобы донести до школьников программу текущего урока – беседовал с аудиторией, размышлял над сказанным, подкидывал шутки и весёлые истории, вместе с детишками разбирал по буковкам чью-то книжную правду, всё равно его роль в примитивном учебном процессе казалась несущественной, второстепенной. Он ведь исполнитель. Чему его научила Система, то он и репостит. Даже гроза разгильдяев и гарант порядка – школьный директор, и тот был как бы ни при чём. И он исполнитель! И он репостит чьи-то чужие истины и правила. Я и вовсе молчу о толстом, упитанном дядьке с мясистым носом, в дорогом костюме и очках в позолоченной оправе – министре образования. Этот образ вообще был для нас, учеников, словно обезьянки Дрилы: многие знают или хотя бы слышали краем уха, что они существуют, Дрилы эти, только никто их не видел. Точно так и министр этот. Кстати, он тоже исполнитель чужих установок!

Получается, что? Преподаватель ни при чём, директор школы – ни при чём, министр образования – тоже ни при чём. А механизм ущербной и неинтересной передачи шаблонных знаний от старшего поколения младшему – вот он. Кто же «при чём»? Если задуматься об этом на взрослую голову, вполне обоснованно возникает подозрение, что причина неповоротливости, примитивности и однобокости школьного образования, призванного не развивать, а отуплять и упрощать сознание школьника, кроется совершенно в иной от устоявшегося понимания плоскости.

Ну да ладно. Философия философией, а мы с друзьями тосковали на уроках у «не нашенских» вполне себе неутешно, не по-философски. Вот и сегодня школьная рутина какой-то особенно скучной оказалась. Монотонный ботаник, тыкая указкой в плакат и вяло выкручивая фразы, два урока подряд внушал ботаническую нелепицу про пестики и тычинки. На фига нам в мегаполисе эти пестики? Вон, в школьном окне, поглядите, чудеса-то какие творятся! А мы просиживаем тут за ботаникой, точно в тюрьме пыльной.

А за стеклом, заигрывая искорками прозрачного воздуха, снежится зимушка-зима. Погода изумительная, ясная. Свежий морозный денёк. Воробьи-непоседы, согреваясь, наперегонки охотятся за хлебными крошками и пахучими семечками, разбросанными заботливой детворой у школьного крыльца. Туда – сюда, туда – сюда. Чвирк-чвирк-чвирк! Клюв-клюв-клюв! Увесистая сытая ворона, чёрная, с отливом, грузно прилетела по своим вороньим делам в школьный двор. Присела на ветку и, раскачиваясь, словно на качелях, важно так осматривает родные владения. Несуетливый густой снежок, размеренно ниспадая из-под облаков, окутывает заиндевелую озябшую землю. Скажите, пожалуйста, друзья, но только откровенно: любуясь такой картиной, полезут ли вам в голову всякие там пестики, тычинки, химические реакции или учения о дробных числах? Когда в такую-то сказочную погоду дома вас поджидают санки, лыжи или квадратный лист фанеры, на которых со свистом и смехом, радуясь солнышку и зимнему ветерку, можно скользить с верхушки ледяной горы, в окружении таких же счастливых и жизнерадостных ребятишек? Полезут, а? Ни хрена не полезут. Точно вам говорю.

Или, бывало, просиживаешь жизнь в душном классе, а за окошком распускается весна. Постепенно оживает Природа. Солнышко ласкает сочные почки деревьев, только-только проклюнувшиеся на свет Божий. Звенят ручьи. Вокруг расплёскивается уже нехолодный дождик. А воздух после дождя – не надышаться, словно терпкий пьянящий эфир. Живительную водицу жадно впитывает матушка-земля. Солнечные лучики старательно съедают талые озёрца в низинах и оврагах. Отчаянно сопротивляясь, тают последние островки снега. Сейчас бы в какую-нибудь рощицу, на солнечную живую полянку. Понаблюдать за трудолюбивыми муравьишками. Полюбоваться великим Возрождением. Нежными руками погладить благоухающую невиданными запахами землю. Послушать ликующих птиц, по-весеннему радостно и резво порхающих в бескрайней синеве. Так нет же. Какой-нибудь там физик или математик в это время на ухо: «Бу-бу-бу! Бу-бу-бу-бу! Бу-бу. Бу. Ну что, дети, усвоили принципы построения координатного луча? Вопросы есть?»

Какие там вопросы! Четвёртая учебная четверть началась, ё-моё! Сидит себе каждый за своей партой, мучается. Один по-умному округлил глаза и нацепил маску заинтересованности (ничего себе, системы координат изучаем, блин!) Другой просто застыл, тупо смотрит в одну точку. Третий указательным пальцем в носу ковыряется. Погибшие лейкоциты извлекает. Чем не интеллектуальный труд? Но всех нас на уроке объединяет одно: то я, то мой лучший друг Саня, то Машка с третьей парты, нет-нет, да и бросим быстрый взгляд на круглые школьные часы, висящие над входом в класс. Что, только четыре минуты прошло? Не может быть! Опять сидим, терпим. Как же долго тянется время! «Бу-бу-бу. Бу-бу. Главное, дети, не забываем: луч по иксу, как и по игреку, разбивается равными отрезками. Координата точки «А» в прямоугольной системе координат определяется значениями абсциссы по иксу и ординаты по игреку…»

Капец какой-то. В тубзик, что ли, отпроситься? Побегать по пустынным коридорам, погигикать, поулюлюкать безнаказанно? Глядишь, ещё минуток пять-десять проскочит. Не-а. Не получится. В прошлый раз уже отпрашивался. Попытка использована. Так что сиди, Витаха, терпи. Боженька терпел, и нам всем велел. Что ж. Сижу. Терплю. Скукотища-то какая! И все сидят. Ёрзают. Терпят. И кидают взгляды на школьные круглые часы над дверью. И удивляются, как за такую вечность минутная стрелка-лентяйка ухитрилась всего три круга пройти.

«…таким образом, зная, что в сумме нескольких чисел слагаемые можно менять местами и заключать их в скобки любым способом, определим математическую последовательность решения…», – продолжает бубнить на ухо математик.

Не на шутку клонит ко сну. Вздремнуть, что ли? Когда же звонок? От неподвижного сидения на деревянной лавке зад немеет и начинает грустить. Ещё немного, и он настоятельно потребует разминки. Побегать, попрыгать, повеселиться. Мы ведь – дети, в конце концов, а не ветхозаветные истуканы каменные! Резвиться и прыгать нам по природе организма детского положено. Отпустите нас! На волю хотим! На ледяную горку, на весеннюю лужайку, куда-нибудь!

«…и напоследок, уважаемые дети, закрепим пройденный материал. Параграф номер двадцать три, двадцать четыре. Выучить правила, отмеченные жирным шрифтом. По системе координат спрошу каждого!» Робот сегодня явно в математическом ударе. Неугомонный.

Ну, наконец-то. Дребезжащая трель звонка хлёстко разрывает сонную тишину школьных застенков. Ура! Перемена! Свобода! Кто учился в школе, тот помнит, как после звонка неудержимая ребятня вываливается из классов в коридоры. Двери классов – хлоп, хлоп, хлоп! И уже мчится на выход гигикающе-клубящаяся ватага школяров. Смех, визг, подзатыльники, кружащие над головой портфели, сумки, пакеты с обувью, радость, счастье! У всех, без исключения. Даже если урок проводили не Лось, Парабола, Муха или Робот, а Валентина Фёдоровна, Татьяна Николаевна или Александр Павлович.

Изгой

Вот так однажды и не выдержала моя детская непоседливая душа истязаний школьными занятиями и деревянными партами. А может быть за такими громкими словами просто лень, скрываясь, прячется? Иль жажда волюшки вольной, ветреной, разгульной, беззаботной? Или протест? Не знаю. За давностью лет и сам-то на эти вопросы вряд ли отвечу. Сколько воды утекло. Но факт оставался фактом. Решился я однажды на тяжкое школьное преступление – прогул. Да тут ещё, как на грех, Жюль Верн со своими книжками под руку подвернулся. А читать я любил, страх! Захватывающие экспедиции на Северный полюс, тайны подводного и подземного мира, яростные погони, жестокие схватки между джентльменами и подлецами высшей пробы – читал всё подряд.

Что ж. Десять лет спустя родители создадут небольшой семейный бизнес и выкупят старую государственную столовую. Мы откроем в ней кафе, реконструируем его в ночной клуб, попутно запустим работу продуктового магазина. Вот там нас и будут поджидать и экспедиции, и тайны неизведанных миров, и погони, и схватки, и подлецы. И люди двуличные тоже повстречаются. Но это, друзья, далее прочитаете. Пока же я всего этого не предполагал и ни о чём подобном даже и не догадывался. Детским умом иначе думается, к иному устремляется. Да и окружающий мир в детстве совершенно по-другому воспринимается. Всё в розовых тонах, всё у всех хорошо. Глазами ребёночка жизнь всегда проста, понятна и чиста. И сердечки детские, до поры до времени не испохабленные Системой, по-ангельски добрые, нежные и такие наивные!

***

Жюль Габриель Верн зацепил меня всерьёз, скажу я вам. «Вокруг света за восемьдесят дней», «Двадцать тысяч лье под водой», «Пять недель на воздушном шаре», «Дети капитана Гранта». Отчаянные мореплаватели, кровожадные индейцы, подлые бандиты, смертельные ловушки! Интересище – дивное! Настолько я проникся баталиями эсквайра Филеаса Фогга, профессора Аронакса и доктора Самуэля Фергюсона, что совсем ум за разум зашёл. И так хотелось поскорее узнать, что дальше с героями книг случится, прямо сил не было никаких!

И вот, дабы вдоволь начитаться, в один из дней я решился на самое страшное школьное преступление – прогул.

С утра проснулся пораньше, с умным видом собрал портфель, кинул в него два аппетитных яблока (в деле пригодятся) и в школу… не пошёл. Отец выдвигался на работу в двадцать минут восьмого, мама – без пятнадцати восемь утра. Поэтому тактическая задача по проведению школьного псевдовыхода для меня упрощалась. Оставалось лишь выпроводить на учёбу Славуньку, а важную встречу с гранитной скалой науки незаметно перенести на завтра. Что я и сделал.

Засунув книгу Жюля Верна в портфель, одевшись и тихонечко закрыв квартиру, я прокрался на улицу. А там… какая там сказка! На дворе апрель месяц, совсем теплынь. Шальная молодая весна закружила смрадный город ароматом обильных дождиков и сочных берёзовых листиков. Абрикос и акация скоро запахнут. В школе гремят уроки. В классах вовсю грохочут математические равенства, глаголы и ускорения твёрдых тел. Друзья мои там, на передовой, мучаются. А я, счастливчик, вот он! Размахивая ранцем, на весенних улицах свободой наслаждаюсь.

Мысль о том, что нарезать окрестные маршруты во время занятий – дело весьма щекотливое и даже опасное, явилась ко мне достаточно быстро. Как же я об этом не подумал! А ещё и хотел на лавочке посидеть, про капитана Немо почитать. Вот тупица! В таком деле вездесущие дворовые бабульки или просто случайные знакомые запросто могли оказаться где-нибудь поблизости. Запеленгуют мою праздную особу, маякнут родителям на службу. А далее всё просто – вечер, нравоучительная беседа, отцовский ремешок.

Ситуация обострялась буквально на глазах. От таких крамольных предположений и меня, и моё место для наказаний сразу бросило в жар. Опасливо озираясь, я скоренько завернул на территорию соседнего детского садика и заторопился к игровой площадке, обустроенной в тени раскидистых деревьев. А вот он и наш дуб-дубовичок! Этот древний статный великан был любимцем всей нашей хулиганистой поселковой пацанвы. Дворовая мелюзга порхала вокруг величественного гиганта в салочки. Местные двенадцатилетние середнячки, возомнив себя мужественными скалолазами, покоряли его могучие раскидистые ветви. Ребята постарше прятались под кроной дуба и пробовали свои первые в жизни папиросы. Дубовичок был сердцем нашего двора. А теперь он станет и местом моей временной дислокации.

Поплевав на ладошки, потерев их и зажав в зубах невкусную дерматиновую ручку портфеля, я полез на дерево. Неудобно-то как! Ползу, пыхчу. Опять ползу. Портфель, зажатый между стволом и головой, то и дело тычет в лицо холодной железной пряжкой. Тык-тык-тык! Упругие ветки стегают по глазам. Ползу. Три метра позади. Пять метров позади. Семь. Наверное, целых десять. Ох, хватит! Ничего себе, вскарабкался! Теперь точно никто из прохожих не заметит. Удобно расположившись на толстой рогатой ветке и достав любимую книгу, я аппетитно хрустнул припасённым сочным яблочком и погрузился в волшебный мир путешествий.

Четыре часа пролетели как одно мгновение. Уже и второе яблоко съедено. И ветка дерева не такая гостеприимная, все деликатные места надавила. Пора спускаться вниз. Тем более, уроки в школе подходят к концу и я на полных правах могу появиться у себя во дворе. Так я и поступил.

***

Сижу вечером дома, учу уроки. Скверноватое настроение. Самое неприятное в авантюре было то, что пришлось обманывать родителей. Но иного выхода я не видел. Кому захочется, чтобы по заднице отсыпали?! Никому. А в нудной школе кому охота дни свои просиживать? Да ещё и просыпаться ради этого ни свет ни заря? Тоже никому. Вот и пришлось обманывать.

Вообще, вспоминая детское враньё и выдумки, складывается понимание, что детишки идут на обман не из-за хитрости или плохого воспитания. Не в этом дело. Зачастую, детишки обманывают родителей из-за элементарного страха. Да-да, друзья – именно страха! Абсолютного, всепоглощающего, удушающего страха маргинала перед общепринятыми стандартами и требованиями окружающего социума.

С момента рождения детей и до полного их взросления, Система, руками родителей, затискивает мелюзгу в невидимые, но вполне ощутимые рамки. Дрессировка начинается с первых дней жизни. Вначале роль рамок исполняют тесные пелёнки, полиэтиленовые подгузники, утверждённый режим сна, бодрствования и приёма пищи. Пришло время завтракать – ешь и не трепыхайся. Зальют противную пищевую смесь, воткнут в рот дурно пахнущую резиновую или пластиковую соску. Готово! Управились! Коль пришло время кушать, значит кушать нужно. Естественно, тут же приходится спасать своего малыша от бесконечных запоров и резей в животике. К воспалённому кишечнику ребёночка поспешат болючие клизмы, пипетки для отвода газиков, жмени горьких лекарств. После процедур малючку вновь нацепят химические панталоны, замотают в пелёнки, туго стянут руки-ноги и прикажут спать. Ребёночку придётся подчиниться. По другому никак.

Через год-два наступит детский сад. И тут рамки! Чужое пространство, визжащие в слезах детишки-бедолаги. Казённый гречневый суп. Часто – невнимательные и нетерпеливые воспитатели, нерадивые нянечки. Ребёнок разрывается? Мамочку зовёт? «Да не переживайте вы, мамаша, – отмахнётся равнодушная воспитательница. – Не один ваш такой. Все через это прошли. Оно покричит, да и перестанет». Да, действительно, долго-долго будет звать брошенный в детсад ребёнок своих родителей. Да, действительно, потом перестанет. Привыкнет. Его снова заставят смириться. Система заставит. Как и прочих «коллег» по цеху из ясельной, младшей, средней и старшей групп.