Корректор Ridero

Дизайнер обложки MH

Фотограф Canva (бесплатно для комерческого использования)

© Милла Генрих, 2021

© MH, дизайн обложки, 2021

© Canva (бесплатно для комерческого использования), фотографии, 2021

ISBN 978-5-0055-5551-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Давайте знакомиться, меня зовут Ася Буяновна Курочкина. Засмеялись? Ну да, как только произношу полностью свое отчество с фамилией, люди всегда улыбаются, еще никто ни разу не воспринял это серьезно. Согласна, имя с фамилией нескладные, впрочем, как и вся моя никчемная жизнь.

Родилась я в рабочем поселке под названием Зеленая Балка на Колыме, регион золота и зэков, дикой природы и сурового климата. Когда-то люди сюда ехали на заработки, также и мои родители. Oтец – демобилизованный солдат и мама – выпускница строительного училища, только поженившись, приехали в этот холодный край за длинным рублем. В те далекие времена поселок наш был очень перспективный, красивый, цветущий. А потом, потом настали времена дележки земли и ее ресурсов, и в итоге остались здесь те люди, кому некуда было уехать, или же самые сильные. Сейчас поселок находится в полном упадке, острая проблема с работой, за должность уборщицы и дворника могут запросто убить, не говорю уже о «перспективных» должностях. Не то от безысходности, не то от скуки почти все взрослое население прикладывается к «горькой».

Почему-то с детства мечтаю уехать куда подальше от этих гиблых мест. До 10 лет была жива моя мама, и я до сих пор помню ее голос, теплые и нежные руки, глаза синие и густые темные волосы. Я не знаю той причины, которая заставила мать наложить на себя руки. В тот злосчастный день, когда это случилось, я была в школе, мама повесилась в нашей квартире. Не видела, когда ее вытаскивали с петли и как, но видела кусок той обрезанной веревки, висевшей на трубе. Описать то свое состояние я даже не смогу и не сумею. Уже у подъезда я услышала, что говорят соседи, не поверила ни одному слову, но в ногах почувствовала резкую слабость и на ватных ногах поднялась на наш второй этаж, прошла в кухню, там уселась на старый табурет и сразу же уставилась на обрезанный кусок веревки, который висел еще на трубе. Горло сдавливал огромный ком, не давая кричать или пролиться слезам. Сидела как отрешенная и смотрела на этот обрезок веревки. На столе лежала записка, которую мне подтолкнула мамина подруга, тетя Алла. В ней было коротко написано: «Прости меня, доченька!»

С тех пор жизнь моя резко изменилась, мой любящий отец стал пить. И всегда причиной его пьянства была мама. Сколько помню, все время в оправдание себе твердил одно и то же, что мать нас опозорила и поэтому залезла в петлю. Но сколько я ни спрашивала, чем она нас опозорила, в ответ он мямлил какую-то несусветную чушь, и до моего детского ума не доходил смысл сказанного. Так за все эти годы я и не узнала той позорной причины, отчего он стал пить.

Простила ли я маму за то, что она вот так сдалась и оставила меня одну в этом жутком мире? Не знаю. До сих пор думаю: неужели у нее совсем не было другого выхода? Не хочу верить в то, что она добровольно сдалась и таким образом ушла. Ведь она меня всегда сама учила, что жизнь человека – это самое ценное, что подарил нам Бог, и надо учиться за нее сражаться и побеждать. Читала мне жизненные книги, где всегда герои находили выход, даже тогда, когда стояли у края земли, когда позади них оставалась только смерть. И всегда добавляла:

– Дочь, нельзя сдаваться, если тебе придется когда-нибудь встать у этой черты на краю жизни, когда нет выхода позади тебя. Остановись и подумай, какой шаг тебя спасет от беды. Помни это всегда, моя девочка. И никогда не сдавайся!

До окончания школы за мной присматривала тетя Алла. Она была женщиной деловой, жила зажиточно, даже скажу, богато для нашего бедного поселка, дом ее был большой и самый красивый. Как она зарабатывала деньги, никто не знал. Сама очень видная, высокая и стройная, фигурка идеальная. Всегда со свежей прической, словно и не спит головой на подушке, красивые, ухоженные ногти с маникюром и свежая, отдохнувшая кожа. Как она умудрялась так выглядеть при ее сумасшедшей занятости, не знаю. Она все время была в разъездах, моталась куда-то на своем джипе и могла неделями не появляться, а иногда месяц и даже больше. А потом неожиданно приезжала, и в доме наступал вечный праздник. Детей у нее не было, а вот муж был. Он как раз и был моей нянькой. Дядя Гриша нигде не работал, но говорил, что он охранник и выходных у него никогда нет. Уже позже я поняла, где он работает охранником – на диване охраняя телевизор.

До 15 лет я почти все время находилась в доме тети Аллы. Потом стала замечать, что дядя Гриша стал как-то странно на меня поглядывать, иногда ночами я просыпалась от того, что он меня гладил по голым бедрам. И я стала его бояться, старалась избегать, даже в глаза боялась ему смотреть. Однажды поздним зимним вечером тете Алле позвонили, и ей срочно нужно было уехать, а я сразу же засобиралась домой, но она меня не отпустила, а приказала идти в комнату и ложиться спать, потому что по ночам в поселке ходить одной опасно. Тем более что дяди Гриши в тот вечер дома не было, он два дня назад уехал в Магадан и, как тетя Алла сказала, приедет только дня через три, вот я и осталась.

Проснулась я от того, что кто-то гладил мою уже хорошо выпуклую грудь, которой я стеснялась до ужаса. Я как ошпаренная соскочила с кровати и закричала:

– Дядь Гриша, что вы делаете? – всем своим нутром почуяла, что это именно он.

– Асенька, ты что, испугалась? – услышала в темноте его голос. – Не бойся, чужих в доме нету, я приехал, а дома тишина. Алла звонила, сказала, что уехала, вот и подумал: никого в доме нет. Поднялся наверх, смотрю, дверь в твою комнату приоткрыта, заглянул, а ты раскрытая спишь, холодно ведь, да рубашка твоя задралась по самую шею, я только хотел поправить и накрыть одеялом. Извини, что разбудил, видишь, как случайно и неловко получилось.

Я четко чувствовала его руку на своем теле и никогда еще не просыпалась, чтобы моя ночная рубашка была задрана до самой шеи, это вовсе не случайно. Подскочив к выключателю, я зажгла быстро свет. У него была расстегнута ширинка на штанах, и он резко рукой прикрыл свое оголенное естество.

Мой отец хоть и был пьяницей и опустился ниже плинтуса, но до сих пор я ни разу не видела, чтобы он при мне ходил с расстегнутыми штанами. Я схватила со стула свитер и понеслась вниз, он бежал за мной.

– Дуреха, куда бежишь, там ведь мороз, а ты голая. Асенька, милая, не бойся, я тебя не обижу.

У входной двери он меня догнал. Я не успела отомкнуть дверь, она была закрыта на два замка.

Дядя Гриша был высокий, худой, но жилистый, руки как тиски, схватили меня крепко, да так, что перехватило дыхание, и поволок на свой любимый диван.

– Малыш, не бойся, тебе приятно будет, обещаю.

– Отпустите меня, я все тете Алле расскажу.

– Обязательно расскажешь, а пока я хочу тебе приятное сделать.

– Нет, – визжала я и брыкалась.

– Малыш, если ты будешь орать, мне придется сделать тебе больно.

– Отпусти меня, гад, – закричала я, когда он кинул меня на диван и прижал ногой к нему.

– Дурочка, еще спасибо мне будешь говорить, что такой подарок тебе делаю.

Когда его штаны полностью свалились вниз и перед глазами я увидела запретную мужскую часть, мне стало совсем страшно.

– Отпустите меня! – завопила я, стараясь отпихнуть его от себя. Истерика стала захлестывать.

– Какая же ты глупая, – шипел он сквозь зубы.

– Помогите, спасите! – закричала я.

– Заткнись, никто тебя не спасет, кому ты нужна? А вот мне нужна. Эх, ну и дурочка ты, – и развернул меня лицом к дивану, моими же руками обвил мою голову и придавил так, что трудно было дышать. Коленом уперся в мою спину. От боли казалось, сейчас сломается позвоночник. Он разорвал мою ночную рубашку.

– Сейчас, ты станешь настоящей женщиной. Потом будешь бегать к дяде Грише и умолять, чтобы я тебя трахнул.

Раздался звон битого стекла. И дядя Гриша обмяк, заваливаясь на меня, руки его расслабили хватку, и я стала выворачиваться. Тело дядьки медленно сползло на пол, и вдруг раздался выстрел.

– Вставай, моя хорошая, он больше тебя не обидит, – услышала я спокойный голос тети Аллы.

– Теть Алла, – заревела я и бросилась к ней, меня так сильно трясло, что зуб на зуб не попадал.

– Тише, моя девочка, тс-с-с, я рядом, – она обняла меня и тихо, почти шепотом сказала: – Прости меня, милая, что не уследила, когда эта тварь на тебя засматриваться стала.

Я посмотрела на лежащее в кровавой луже тело. И слезы опять брызнули из глаз.

– Тетя Алла, что теперь будет, вы убили его? – сквозь рыдания произнесла я.

– Убила. А что будет, время покажет, – голос у нее был спокойный, словно ничего не случилось, как будто она не мужа, а кабана на охоте застрелила.

– Тетя Алла, я боюсь, вас же теперь в тюрьму посадят, – в истерике закричала я.

– Запомни, моя девочка, убивать – это очень плохо, но когда нет выхода, за жизнь надо бороться. Ты мне вот что скажи: ты из-за него стала уходить домой, когда я уезжала, так ведь?

– Да, – коротко ответила я.

Она вывела меня из комнаты в кухню, укутала пледом, усадила на стул. И набрала номер милиции.

– Приезжайте, – услышала я. – Я убила мужа.

Адвокат тети Аллы уверял, что она отделается условным наказанием, и мы были все спокойны. Но суд постановил тетю Аллу признать виновной в умышленном убийстве, совершенном с особой жестокостью, и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на двенадцать лет в колонии строгого режима. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Озвученный приговор для меня стал ударом, лишив меня чувств прямо там, в здании суда.

После того как арестовали тетю Аллу, дом ее сначала опечатали, а после суда вообще конфисковали. Понятно было всем, почему конфисковали, когда в нем поселился наш начальник полицейского участка, тогда еще милиции. Мне пришлось вернуться в нашу с отцом ветхую двухкомнатную квартиру, в которой уже ничего не осталось в память о маме. Все, что можно было, отец пропил или проиграл в карты. На окнах висели замусоленные занавески, я их не помню, откуда они, при маме висели совсем другие. В те еще хорошие времена, когда наша семья была полноценной и дружной, мама моя по профессии была штукатуром-маляром, а папа – старателем, он чаще находился на приисках, и мы с нетерпением ждали его всегда с вахты. Вот в то время мама сама из нашей двухкомнатной квартиры сделала трехкомнатную, чтобы у меня был свой уголок, разделив большую спальню на две, та половина комнаты, которая побольше, осталась для родителей. В мою половину вмещалась только кровать, стол и небольшой навесной двустворный шкаф, служивший мне шифоньером. Но это был уютный и мой личный угол. Сейчас там стояла чужая ободранная кровать с грязным и драным матрасом, шкафа и стола не было.

Пустая запущенная квартира напоминала помойку, даже вонь такая же, как там. Отца не было, я стояла посреди зала и не знала, что делать. Мне хотелось кричать, биться головой о стену, умереть, в конце концов, от этой безысходности. Забежала в кухню и посмотрела на ту трубу, с которой сняли мою мать.

– Не смей! – услышала я чей-то строгий голос.

Это была наша соседка по площадке, Алевтина Ивановна. Заведующая детским садом, в который ходила и я, когда была маленькой.

Увидев ее, я почему-то расплакалась.

– Ты, Асенька, должна быть сильнее, чем твоя мама, знаешь, дорогая, из всех ситуаций можно найти выход.

– Нет, это не правда, – сквозь слезы произнесла я ей в ответ.

– Я понимаю, девочка, тебе очень трудно, но тебе надо стараться, первое – это доучиться в школе, осталось-то всего ничего, а иначе шансы на нормальную жизнь уменьшатся. А так можешь поступить хотя бы в училище или техникум, а лучше в институт в Магадане – и профессию получить. Когда студенты поступают в эти образовательные учреждения, то получают общежитие. У тебя есть шанс в жизни, а ты на трубу поглядываешь. Чем смогу, я помогу тебе. Конечно, идеально было бы тебя к себе забрать, да квартира у меня однокомнатная, а нас там сама знаешь сколько, почти на головах друг у друга спим. Поэтому не могу тебя к себе забрать, извини.

– Я знаю, но все равно спасибо за то, что не побрезговали и зашли сюда.

– А давай уберемся в твоем доме, а потом подумаем, как с твоим отцом быть, когда заявится. Видно, крепко он загулял, мы его больше недели уже не видели.

Квартиру мы с ней привели в порядок, теперь хоть и ветхая, но не помойка. Сын Алевтины Ивановны, Денис, починил кран в кухне и в ванной. Почистил и отремонтировал старую газовую колонку, теперь в моем доме появилась и теплая вода. Грела колонка плохо, но все же грела.

Алевтина Ивановна сыграла в моей жизни важную роль, во-первых, она помогала мне с уроками, а вернее, заставляла учить все, что мы проходили за этот год. И я подтянула свои оценки в школе. Во-вторых, за что ей огромное спасибо, она научила меня всему, что должна уметь женщина, которая живет одна. Научила печь вкусные пироги, я даже превзошла свою учительницу в этом, так она мне говорила. Наверняка просто подбадривала, чтобы я не падала духом. А еще она пристроила меня в детский сад уборщицей по отцовским документам, которые мы нашли в куче мусора при уборке квартиры, сказав тогда:

– Нарушаю, конечно, закон, но другого выхода нет, а так у тебя будет зарплата, придется пойти ради хорошей девочки на маленькие нарушения, до выхода на пенсию мне осталось совсем мало, а ты как раз за это время успеешь закончить школу, ну а там если поступишь куда-нибудь, то начнешь получать стипендию.

Я из кожи вон лезла, но старалась ее не подводить, чтобы она ни разу не пожалела о том, что когда-то вошла в нашу квартиру.

Прошло два месяца, а отца до сих пор не было. Если честно, я стала переживать: где он, что с ним? Раньше хоть изредка видела его, когда пробегал мимо в поисках опохмелиться, а теперь ни его, ни его закадычного дружка Юрки Ляхова не было видно нигде. Однажды вечером мы пили чай после работы с Алевтиной Ивановной, и разговор зашел об отце, она тоже удивилась, что так долго он не появляется. Такого длинного загула у него еще ни разу не случалось. Но успокоила меня и сказала, что есть у нее один знакомый милиционер, вот у него она попробует узнать, как можно разыскать отца. При этом мы обе понимали, что с его появлением жизнь моя опять пойдет кувырком. Но он был моим отцом, единственным родным человеком, и душа моя за него болела. Ведь в детстве он был для меня самым настоящим отцом – спокойным, веселым, нежным и заботливым. Очень добрый папа, к которому я бежала за защитой, поддержкой, радостью. Тот папа, который в детстве научил меня играть в шахматы, научил уверенно маневрировать на лыжах, коньках и велосипеде. Он был высоким, стройным, красивым, ухоженным, приятно пахнущим одеколоном и всегда гладко выбритым. Тогда он не пил, не курил, был идеальным мужем и отцом. Во всяком случае, я так считала.

Через два дня Алевтина Ивановна сообщила мне весть, от которой я шлепнулась на пятую точку.

Оказывается, мой отец в тюрьме. Они с дружком Юркой в Магадане грабанули какой-то киоск. И пырнули ножом сторожа. Через пару часов их нашли. И дали пять лет. Отбывать срок оставили в Магадане.

Вот так в одну суровую зиму два родных мне человека оказались за решеткой.

Подруг у меня не было, в школе после того, как умерла моя мама, со мной, как с прокаженной, перестали общаться все мои одноклассники. Никто не разговаривал и в поселке, считали, западло дружить с дочерью самоубийцы. Пару раз со мной пообщались две девочки из параллельного класса, и то потом просили:

– Аська, только никому не говори, что мы с тобой разговаривали.