Утро выдалось ласковым и безветренным. Светило, тронув макушки ближнего леса, озарило окрестности яркими лучами, поднялось над городскими стенами и начало припекать. Раздав указания и получив последние наставления, боярин Магута и воевода Артемий Силыч съехали со двора. Владислав окинул взором опустевшую площадь перед теремом и загрустил.

– Что понурый стоишь, княжич? – подошёл к нему сотник.

– Тоска душу гложет, Ивач. С батюшкиного отъезда покоя не ведаю. Вот и Силыч да Яр Велигорович в путь отправились, и ещё горше стало. Думы окаянные терзают, спасу от них нет.

Ивач понимающе кивнул.

– Идём в кузню тоску-кручину железом калёным выжигать?

Взгляд княжича вспыхнул.

– Мы сегодня поедем к перелеску? Ты обещал! И мечи с рукоятками, что косы, давай возьмём, – в голосе чувствовалось нетерпение и решимость.

– Вот Фёдор обрадуется, что ты ради дела ратного свитки забросил, – с укоризной покачал головой Ивач.

– А вот и нет. Фёдор рад будет, что я в палатах не сижу, а на солнышке в делах ратных разуму набираюсь.

Взгляд воина нежданно-негаданно встретился с глазами княжича. Ивач смутился – опять эти озера.

«Вот же охальник! Коли был бы…»

Осекся сотник, устыдившись мыслей, тряхнул головой. Распахнул ворота кузни и крикнул подручнику:

– Гридя, возьми полдюжины верховых, поупражняйтесь с княжичем в бою у речки. У меня дел порядком. Но дальше за перелесок ни ногой.

И, не дожидаясь ответа, ушёл, оставив княжича в раздумьях одного.

Владислав огляделся. Что-то в голосе сотника настораживало: то ли беспокойство, то ли немой укор за горячность молодецкую. Его тревога передалась княжичу и неприятной дрожью пробежала по спине. Но отказаться от затеи Владислав не мог, да и не желал. Долго бы ещё он стоял в раздумьях, когда услышал за спиной голос сотника:

– Знаю я, как печаль твою излечить.

Ведя под уздцы гнедого жеребца Буяна и пегого мерина, Ивач подошёл к кузне как раз в тот миг, когда из неё вышел Гридя в боевом облачении, держа в руках парные мечи княжича.

Завидя любимца, Владислав приободрился. Бросился к коню, потрепал гриву.

– И то верно, – вскочил в седло княжич.

– Ну, скор! Не успел конюший оседлать Буяна – ты уже верхо́м.

Ивач стоял в сторонке и наблюдал за сборами.

– А чего медлить-то? – усмехнулся княжич.

Конь под ним перебирал ногами и выказывал такое же нетерпение, как и его наездник.

– Мы до холма проехаться порешили, да с булавами порезвиться, – напомнил Владислав и, стеганув Буяна хлыстом, сорвался с места.

– Придержи коня, княжич. Экий ты, скорый, – преградил путь Ивач.

Буян недовольно заржал и взвился на дыбы. Владислав прижался к шее коня и что-то зашептал любимцу. Молодой жеребец ещё раз взбрыкнул и успокоился, встав как вкопанный.

– Князь Мстислав не велел без верховых выезжать. Неспокойно вокруг.

Перехватив удила и погладив гриву Буяна, сотник недовольно воззрился на княжича. К кузне съезжались верховые.

Со стороны казалось, будто воины то ли стужи ждали, то ли бой готовились принять. Плотные рубахи, поверх которых надеты тяжёлые кольчуги, поножи и наручи, шлемы на головах и бармицы. Снаряжение не мешало привычным ко всему дружинникам цеплять к сёдлам щиты и булавы, легко взбираться в седло, перекидывая через колени мечи.

– Ну, скоро ли? – нетерпеливый возглас потонул в шумных речах воинов.

– Едем, княжич! – скомандовал Ивач, и шлёпнул рукой по крупу Буяна.

Малый конный строй направился к ближним воротам. Лишь только всадники покинули стены и въехали на мост через ров, Владислав взмахнул хлыстом, и быстрее ветра помчался к холмам.

– Вот же, неугомонный, – выругался Гридя. – Вернётся князь, всё ему поведаю. Пусть охладит буйную голову.

Лихо стегая коней, всадники пустились вдогонку за княжичем.

Владислав то и дело подхлёстывал жеребца. Ветер трепал длинные волосы на непокрытой голове. Да и Буяну нравилась безудержный бег. Конь летел как на крыльях, проносясь мимо пеших и конных, спешащих в Рязань на торжище. Вот и поле! Один холм остался позади, второй. Буян миновал овраг и перелесок, за пригорком луг и ручей.

«Вон на той вершине меня догонят», – подумал Владислав, – «Дальше не удавалось ускакать».

Княжич нёсся к заветному холму. Обычно его поджидали уже у подножья. Но в этот раз воины явно отстали. Буян лихо взлетел на вершину и… морда к морде столкнулся с конём Гриди.

– Я скажу о сём бездумном поступке боярину и воеводе, а потом и князю! – голос наставника был суров.

– Гридя, ну не серчай! Тебе ведомо, как нам с Буяном любо по холмам скакать, да в гриву и вихры ветер вплетать. Не тревожь князя, пустое. Слово даю, до возвращения батюшки я буду кроток.

Синие как озёра глаза княжича, казалось, заглядывали в самую душу воина. Всем ведомо было, что наследник Рязанского князя честен, прилежен в учении и охоч до разных ремёсел. Все знали, что он редко просит милости для себя, но часто заступается за воинов, конюших и деревенских. И в том не было ни у кого сомнения, что ему можно верить.

– Смотри! Ты слово дал. А слово княжеское держать до́лжно! – сказал подручник и отвернулся, чтобы Владислав не заподозрил потепление в душе воина. – Возвращаемся.

– Гридя, а как же булавы? Ты обещал.

Наставник с укором посмотрел на княжича.

– Ну, что с тобой поделать. Коли обещал, сдержу слово.

Вскоре малая дружина выехала на берег реки.

– Не успел спешиться, а уже мечи в руках? – усмехнулся Гридя, глядя, как Владислав лихо соскочил с Буяна и встал в стойку. Витые косами рукояти новых клинков ладно лежали в ладонях, словно кузнецы именно для княжича их ковали.

– Щит возьми для порядку. Хитрость одну тебе покажу.

– Я по первой на мечах биться желаю, – повелевающим тоном возмутился княжич, возвращая один в ножны и наблюдая, как Гридя отстёгивает булавы.

Став напротив, ратник, улыбаясь, поманил княжича на себя.

– Защищайся, басурман! – закричал Владислав и кинулся на подручника.

Дружинники рассмеялись, а Гридя булавой выбил из рук нападавшего щит.

– В ратном деле, княжич, – заговорил воин строго, отчего смех мигом прекратился,– мало умения размахивать мечом. Надо ещё и головой думать. А то ненароком без неё остаться можно.

Голос Гриди был сдержан и твёрд. Молодые воины притихли, внимательно вникая в наставление.

– Я понял. Буду стараться не расстаться с головой,– улыбнулся Владислав и нанёс крепкий удар мечом, выбив булаву из рук наставника.

– Погодь! – остановил ученика Гридя. Что-то в этой царящей вокруг тишине его настораживало. Он нервно огляделся по сторонам. Ничего. Всё тихо.

– Почудилось тебе, али померещилось? – услышал подручник звонкий голос княжича.

Гридя не ответил.

– Продолжим?

Две лучины успели бы истлеть, пока бились княжич и его наставник, так всё ладно у них получалось. И ещё столько же истлело б в нешуточном бою с другими ратниками, если бы младший из воинов не заметил одинокого всадника.

– Это что за гость к нам? – кивнув подручнику, указал он вдаль.

Гридя весь напрягся как тетива тяжёлого лука.

– Не ведаю. Мне в который раз уж мерещится, что из перелеска за нами смотрят.

– Пустое. Притомился ты ратуя. Разморило на солнышке, вот и померещилось не пойми чего, – хохотнул другой ратник.

– С виду купец, – отозвался молодой.

– Почему же он тогда верхо́м и без стражников? – поинтересовался Владислав. – Да и без товара. Ой, ли?

– Разузнаем.

И двое ратников отправились навстречу путнику.

Княжич и Гридя провожали их взглядами. Светило слепило глаза. Оттого никто и не приметил, что за изгибом реки, из-за пятого к восходу самого высокого в округе, холма, с которого Рязань видно, будто на блюде, тонкими столбами поднимался сизый дым.

***

–…Вот так потерял я людей. Дрянные стражи оказалась. Перепились в первой же корчме, – жаловался купец, сидя у костра. – Делать нечего, двинулся я далее. Думаю, до града ближнего доберусь, найму сызнова. Остановился на ночлег у деревушки. Старушка лекарка меня приютила. А утром на зорьке двинулся в путь. Когда проезжал холмы – померещилось мне. Ну, я и давай стегать коней. А они понесли, да прямо на поросль, а потом к воде. Вот так и сподобило меня свалиться в речку. А вас увидал – обрадовался. Дай, думаю, подмоги у добрых людей попрошу, авось не откажут. Повозку самому мне никак не вызволить.

Слушая купца, Гридя сидел в размышлении, ратники хмыкали, и лишь княжич внимал с интересом, искоса посматривая на воинов. Задумчивый взгляд подручника настораживал. Беспокойство прохладным ветерком пробиралось под одёжу.

– Нижайше прошу, помогите вытащить поклажу, – умолял купец воинов, не обращая внимание на княжича. – Это недалеко. За тем лесочком, у изгиба реки. А я вашим жинкам, за то, платков нарядных, ленточек шелковых, да тканей на сарафаны пожалую.

– Ну, да ладно, что с тобой поделать, – встал, наконец, Гридя. – Поможем.

Обрадовался купец, словно только того и ждал. Подскочил с земли, как младой, засуетился. Будто уверен был, что не откажут. Спешно костёр разметал, хоть и не просили его – явно торопился. Не по нутру Владиславу оказалась эта суета! Ох, не по нраву!

– Неладное чую, не к добру сие! Давай за подмогой пошлём? – схватил Владислав Гридю за рукав.

Тот лишь ухмыльнулся.

– Ты же неробкого десятку, княжич! И силушкой не обделён. Вон как лихо нас раскидал. Игнату, вишь как, дюже тяжко пришлось под натиском твоим богатырским. Чего спужался-то? – наскоро поправляя упряжь, отшучивался подручник. – Сами управимся. Не впервой, чай!

Княжич оглядел ратников. Незнамо откуда взявшееся беспокойство никак не хотело покидать. Но, глядя, как спокойны воины, поразмыслил: может ему привиделось дурное, и в том, что купец поспешает, нет ничего худого?

Путь до лесочка оказался недолог. Редкие деревья перелеска кончились, а луг, широкой скатертью раскинувшийся за ним, хорошо проглядывался. Окинув взором окрест себя и не приметив никакой опасности, княжич немного успокоился.

За лугом началась низкая поросль с редкими деревьями, а за ней овраг. Послышался шум воды. Всадники спустились с пригорка, и их взорам предстало удручающее зрелище: груженная по виду тяжёлыми мешками и тюками телега, наполовину свалившаяся в реку.

– Эко тебя угораздило! – воскликнул Гридя, спрыгивая с коня.

– Да, вот же. Никак самому не управиться, – продолжал жалиться купец.

Воины спешились. Ухватившись за оглобли, тяжи и навесы враскачку, не без труда вытянули телегу из реки. Поклажа и впрямь оказалась очень тяжела. Княжич с недоверием поглядывал на купца. Странный он всё же. Пока ратники управлялись, он стоял под деревом, коня сваво не привязывал, оглядывался, и даже не помышлял лезть в воду. Но стоило повозке оказаться на берегу, вновь заколготился, задёргался, забегал.

– Передохни́те, малость, – заботливо суетился купец. – А я покамест пойду хворосту для костра принесу. Обсохнуть надобно.

Сказал, и словно в воду канул, исчезнув в кустах.

– Не по нраву мне сей купец! – только и успел вымолвить княжич.

Над головой просвистела стрела и вонзилась в грудь стоявшему рядомратнику.

– Вороги! – вскричал подручник, и тут же был сражён другой.

Дружинники повскакали с мест, похватались за щиты да мечи. Поздно. Отовсюду летели стрелы, жаля смертоносным остриём верных княжеских ратников.

Владислав не успел опомниться, как оказался в двойном кольце из павших ратников и, перешагивающих через убитых, отовсюду наступавших басурман.

– Я вам живым не дамся! – успел выкрикнуть княжич, пятясь к телеге и выхватывая из-за пояса кинжал.

В какой-то миг перед глазами оказалось лицо купца. Немолодой басурман, крепко держа того за грудки, взмахнул рукой, острым кинжалом перерезал ему горло и, скалясь, отбросил в сторону. Что-то тяжёлое больно ударило княжича по макушке. В очах померкло, ноги подкосились, и он повалился наземь.