008. Прошлое. 29 января 1988 года

В этот день они снова прошли меньше, чем планировали.

Сначала задержались на поляне с идолами, потом повалил снег, и очень быстро стемнело. Пока утаптывали площадку, возились с костром, уже при свете фонариков, Нинель думала о том, что из графика выбились окончательно. Для того, чтобы перекрыть такое отставание, нужно вывернуться наизнанку. А они не состоянии не то, что выворачиваться – хотя бы просто держать нормальную скорость. Сегодня, на третий день похода, это стало удручающе ясно.

Они слишком поздно встают, слишком долго раскачиваются. Слишком часто останавливаются – из-за усталости, из-за возни с креплениями, из-за того, что вынуждены поджидать отстающих. Ребята этого пока не осознали, неопытные. Что происходит, понимают только она и Олег. Олег, правда, сегодня сказал, что что-то придумал. Но что тут можно придумать? Повернуть назад? Снова зазудела в голове крамольная мысль: это, пожалуй, было бы самым мудрым решением.

Если они так тяжело идут по относительно ровному рельефу, как через два дня будут взбираться на гору? При условии, что через два дня вообще до неё доберутся… Но пугает не это. А то, что ей кажется: кто-то неотступно следует за ними. Нинель уже не раз ловила себя на том, что оборачивается назад и долго, до боли в глазах всматривается в снежную белизну. В тёмные стволы деревьев – не видя, разумеется, ни одной живой души. Вот уже третий день они идут по безлюдным местам, никого на пути не встретилось. Ну, кроме того старика шамана, которого лучше бы не встречали.

«Накручиваюсь, – продолжая механически, на автомате утаптывать снег, укорила себя Нинель. – Нельзя так, надо думать о хорошем. Надо поддерживать ребят, они устали. Вон, Люба опять скандалит с Женькой – после завтрака не почистила котелок, а теперь пытается свалить на него. Надо подойти, угомонить обоих. Не позволить словесной перепалке, пока ещё шутливой, перерасти в ссору. Надо. Но сил на это нет. Кажется, что если отойду сейчас к ребятам, вернуться и продолжить уже не смогу. Белизна и холод как будто высасывают силы. Каплю за каплей…»

– Нина…

Нинель вздрогнула – Гришка подошёл сзади, из темноты. Задела палку, в темляке которой был закреплен фонарь, палка опасно качнулась. Гришка поймал её, воткнул в снег поустойчивее.

– Прости. Напугал?

– Нет. Задумалась. Чего ты хотел?

– Извиниться. Я сегодня очень по-дурацки себя вёл. Там, с идолами… И ответил тебе грубо. Мне показалось, ты расстроилась.

Гришка смущался, но старался это скрыть. Смотрел прямо, глаз не отводил.

– Я расстроилась не из-за твоей грубости. Просто ведёшь ты себя действительно по-дурацки. Ты самый… – Нинель проглотила слово «младший», – …самый неопытный. Идёшь тяжелее всех, даже разгружать пришлось. Мы постоянно стоим и ждём – то тебя, то Любу. А когда Олег объявляет привал, ты вместо того, чтобы посидеть и набраться сил, валяешь дурака. Тебе надо научиться быть серьёзнее. Думать хотя бы на шаг вперёд.

– Да. Я понял… Буду за собой следить. Я не подведу, обещаю!

– Верю, – Нинель улыбнулась.

– Секретничаете? – к ним подошёл Олег.

– Уже нет, уступаю место, – Гришка подмигнул. – Пойду этих двоих разниму, пока котелок у кого-то на голове не оказался. – И скрылся в темноте.

– Чего он хотел?

Олег встал рядом с Нинель, принялся помогать. Со своей стороны площадку уже закончил.

– Извинился за то, что так себя вёл. Там, на капище. Переживает, что отстаёт и всех задерживает.

Олег улыбнулся.

– Хороший парень, хоть и балбес. Не зря Мишка его привёл, будет толк.

– Будет. – Ноги Нинель продолжали механическую работу. – Ты сказал днём, что придумал что-то?

– Да, я как раз об этом. – Олег придвинулся ближе к ней. – Я решил сократить маршрут.

– Сократить? Как?

– Смотри. – Олег присел, принялся чертить рукавицей по снегу. – Мы планировали двигаться по долине Мызьвы, пройти распадок между горой Мертвецов и соседней и подняться на вершину с севера.

– Да, я помню.

– А что если нам не откладывать подъём, а пойти к горе Мертвецов прямо завтра? Без долгого пути, не проходя распадок – подняться сразу, с южной стороны? – Вместо длинной кривой линии Олег начертил короткую прямую. – Сэкономим как минимум день. А то и два.

– Но тогда километража на тройку не хватит! Это же минус двадцатка!

– Плевать. Скинем за повышение сложности. Или вообще напишем, что шли, как заявлено. Фотки с вершины – вот они, пожалуйста, кому надо в мелочах копаться. Зато лишний день, представляешь? А при нашей сумасшедшей скорости – больше! Успеем сделать тройку и в контрольный срок уложимся. В конце концов, основная задача у нас – подняться на вершину. Быстрицкий будет счастлив, закроет глаза на что угодно.

– Мне это не нравится.

– Так я и думал, – Олег улыбнулся, потрепал Нинель по плечу. – Ещё бы самой серьёзной девушке на курсе понравился такой авантюрный план! Но что поделать, ты сама всё видишь. Мы всего три дня в походе, а ребята еле дышат. Если не начать подъём завтра, можно с чистой душой разворачиваться и идти назад. Силы тают с каждым днём, даже у нас с тобой. А тут ещё погода портится.

Нинель посмотрела в тёмное, низкое небо – готовое вот-вот разразиться новым снегопадом.

– Но мы планировали подъём по северному склону! Ты сам говорил, что он более пологий…

– Да тут все склоны пологие, разницы почти нет. Это же Урал, а не Кавказ. Когда я смотрел фотографии местности, казалось, что подход к северному склону более удобный. Но сейчас всё сровнял снег. И со всех сторон одинаково неудобно. – Олег улыбнулся. – Или ты лавин боишься?

– Перестань. Я прекрасно знаю, что лавины здесь не сходят. Боюсь, что ребята не справятся с подъёмом.

– Так значит, тем более не надо тянуть! Если завтра выйдем хотя бы в девять, ночевать будем на вершине.

Нинель смотрела всё ещё с сомнением. Олег оглянулся на возящихся с костром ребят. Переместился так, чтобы загородить от них Нинель. Притянул её к себе и поцеловал.

– А теперь убедил?

– Это запрещённый метод!

– Зато действенный.

О, да. «Метод» всегда был действенным. Когда Олег её обнимал, Нинель забывала обо всём на свете. Даже о том, что она – самая серьёзная девушка на курсе…

Так было прежде. Но не сейчас. Не когда ей казалось, что из-за тёмных стволов деревьев за ними наблюдают.

– Скажи. – Нинель отстранилась от Олега. – Тебе не кажется, что за нами кто-то следит?

– Следит? Кто?

Нинель показалось, что удивился он наигранно.

– Не знаю… То есть, не так. Я прекрасно знаю, что никто не следит! Что тут просто неоткуда кому-то взяться. Если бы были люди, мы бы их заметили, прятаться негде. Но у меня очень неприятное чувство, от которого не могу избавиться. Никогда прежде такого не было.

Олег покачал головой:

– Нет. Что следят, мне не кажется. Но ты права. Здесь действительно неприятно находиться.

– Уф-ф. – Нинель ткнулась лбом ему в плечо. – Хоть не я одна такая дура…

– Да всем не по себе. Мне и Валерка говорил, и Рувим. Ребята устают, раздражаются. Ссоры постоянно на ровном месте, ни в одном походе столько не ссорились! А Любка с Генкой спальниками поменялась, чтобы с Игорем рядом быть.

– Да я видела. – Нинель невольно улыбнулась. – Поближе к самому сильному перебралась, ты-то занят… Думаешь, и Любке не по себе?

– Ага. В общем, получается – все обстоятельства за то, что я правильно решил. Чем скорее поднимемся на вершину и пойдём обратно, тем лучше. – Олег помолчал. – Я тут подумал – может, нам с тобой не тянуть до лета? Сразу, как вернёмся, заявление подать. А?

– Я, между прочим, пока ещё ничего не решила. – Нинель приняла максимально строгий вид.

Олег засмеялся, обнял её за плечи.

– Ну, решай. Времени много.

Духи, наблюдающие за ними, расхохотались.

009. Наши дни. Москва

Вероника встретила Сашу, как условились – в чахлом и безысходном подобии сквера неподалёку от дома Петрова. Протянула Саще один из двух стаканчиков с кофе – купила только что в кофейне неподалёку.

Саша молча взял стаканчик, сделал глоток и поморщился.

– Мог бы притвориться, что нравится! – буркнула Вероника.

– Я из тех старомодных чудаков, которые считают, что начинать отношения со лжи – плохая примета.

– Так, стоп. Какие ещё отношения? Ни про какие отношения я ничего не говорила!

– Ну и тем более, зачем мне тогда притворяться? – Саша сделал ещё один глоток и решительно сказал: – Нет. Ужин – только в Москве. Я как раз знаю одно хорошее местечко.

– Хозяин за крышу отстёгивает? – не удержалась Вероника.

– Тю! Сыщица, ты слишком долго спала. Девяностые закончились.

– Умные все кругом – спасу нет… Идём?

– Пошли. Чего хочешь-то от меня?

– Ну, для начала расскажи про Петрова. Всё, что тебе известно.

Они прогулочным шагом шли к нужному дому. Вероника туда совсем не торопилась и нарочито замедляла шаг.

– Да было б там, чего рассказывать. Шёл, упал. Не очнулся. Сердце.

– Погоди! – Вероника вообще остановилась. – Он же с собой покончил?

– Это кто тебе такое сказал?

– Новости…

– Смотри побольше фигню всякую. Не, ну сначала, конечно, тоже думали на суицид, но потом причину смерти в морге определили. Сердце ёкнулось. К слову, ничего из ряда вон выходящего. На этих марафонах идиотских – что ни забег, то жмур. Развели моду, понимаешь – здоровый образ жизни! И теперь каждый тюлень считает своим долгом отметиться. Выходят на трассу – ни подготовки, ни хрена. Ты видала, какие там туловища бегут? Про некоторых вообще непонятно, как ходят…

– Так, стоп! – Вероника зашвырнула наполовину пустой стакан в случившуюся рядом бетонную урну. – То есть, человек при свидетелях, на камеру бросается с моста, но в полёте у него останавливается сердце. И для вас это – всё, уже даже не самоубийство? В смысле, а если бы он стрельнулся, и тоже за миллисекунду до выстрела сердце остановилось – это тоже не самоубийство, что ли?

– Слушай. Ну чего ты от меня хочешь? – Саша выбросил свой кофе в ту же урну. – Смуров сказал, сердце – значит, сердце. Ему тоже, знаешь ли, такой хрен в статистику даром не нужен.

– А самоубийства тоже на статистику влияют?

– Угу. Хорошего мало. Хорошо, это когда у тебя на районе всё спокойно. Ну, максимум, торчки окочуриваются в подвалах. А когда средь бела дня нормальный с виду парень с моста сигает – это жопа. Официальная версия: от жары стало хреново. Тепловой удар, типа того. Погнал гусей, прыгнул в воду – может, вообще охладиться хотел. Ну и ёкнулось сердце, не долетел. И знаешь, что я тебе скажу?

– Ну?

– Что именно так всё и было.

– Да ты…

– Ну, слушай. Ты же видос по-любому видела?

– Видела.

– Ну и как по-твоему, часто таким интересным образом с собой кончают? С песнями, плясками и прибаутками?

Вероника отвернулась. Вот уже второй человек логическими доводами заставляет её почувствовать себя дурой. Как-то кучно пошли. Сговорились, что ли…

– Когда человек замышляет роскомнадзорнуться, он не на марафон записывается. А сидит дома и пишет предсмертную записку.

– Записка! – воскликнула Вероника.

– Чего?

– Пашка мог оставить записку. Если он запланировал это всё, точно мог оставить! Вот с этим ты мне и поможешь. Поговори с его матерью. Пожалуйста.

Саша посмотрел на Веронику усталым тяжёлым взглядом.

– С матерью?

– Она вот в этом доме живёт.

– Вероник…

– Ну что? Ну, ты же полицейский! Покажи ей «корочки», скажи, что надо задать пару вопросов. Тебе привыкать, что ли?

010. Наши дни. Москва

Окатив Веронику уничтожающим взглядом, Саша нажал на кнопку звонка. Вероника притаилась в нише соседней двери, в которой не было глазка. Можно было не опасаться, что бдительный сосед озаботится странным поведением незнакомой девушки на лестничной площадке.

Зачирикали противные искусственные птицы. Послышались шаги.

– Кто там? – услышала Вероника голос немолодой женщины.

Женщины, которая за последние дни, должно быть, постарела ещё на десяток лет.

– Добрый вечер, Нина Фёдоровна! Это из полиции. Откройте, пожалуйста. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Щёлкнул замок, дверь приоткрылась. Саша продемонстрировал удостоверение.

– Это по поводу Паши?

Вероника содрогнулась. Теперь по голосу было ясно, что женщина только что плакала.

Захотелось самой себе надавать пощёчин – за то, что лезет к несчастной со своим недорасследованием. В котором ни Саша, ни Тиша не видят состава преступления. И, вероятнее всего, оба правы.

– Да, насчёт него. Примите мои соболезнования. Такая трагедия… Но это моя работа, я вынужден задать несколько вопросов. Простая формальность. Решили не вызывать вас официальным порядком, вам и так тяжело. Я буквально на пять минут.

– Да, конечно. Заходите. Чай будете?

– Чай… Знаете, не откажусь. Устал, от Москвы ехал.

– Что ж вас начальство так гоняет-то? Местные же есть.

– Это нашему начальству не объяснишь. Как втемяшат себе в голову…

Голоса удалились. Вероника вышла из своего укрытия и приблизилась к двери. Как они и договаривались, дверь Саша не закрыл, только сделал вид. Осталась щель достаточной ширины, чтобы хорошо слышать доносящиеся из кухни голоса на фоне шипения чайника.

– Расскажите, пожалуйста, как Павел вёл себя в последние дни. Может быть, вы замечали за ним какие-нибудь странности, что-то изменилось в поведении?

– Ох… Да какие странности? Скажете тоже. Ну вот, спортом он занялся, ещё в начале весны. Бегать начал, кроссовки какие-то купил специальные. Но это хорошо же ведь, правда?

Вероника почувствовала, как холодок бежит по спине. Нет, сама она не смогла бы сидеть там, на месте Саши, и слушать всё это. Да ещё и продолжать задавать вопросы. Женщина говорила с какой-то надрывной и противоестественной надеждой – как будто ещё могла вернуть своего сына к жизни. Если убедит этого незнакомого мента в том, что Паша был хорошим мальчиком.

– Значит, спорт, угу. – Саша, видимо, что-то записывал. – А Павел посещал какие-то клубы, секции?

Вероника не могла не отметить, что Саша проигнорировал заданный вопрос, не стал принимать подачу. Наверняка менее опытный опер промямлил бы в ответ что-нибудь и в результате оказался бы перед истерикой, с которой понятия не имел бы, что делать.

– Да какие там клубы… Нет, у него и друзей-то не было. В интернете, вон, общался с кем-то. А так…

– Депрессии у него не было?

– Да какая депрессия… – У несчастной женщины на всё был один ответ.

– Ну, может, он в последние дни был грустным, подавленным?

– Паша у меня всю жизнь серьёзный мальчик. Даже улыбаться особо не любил. Вот я могу фотографии показать, хотите? С ним фотографы и так, и сяк, а он ни в какую!

– Спасибо, не нужно фотографий.

– Да я быстро!

Вероника затаила дыхание. Шаги женщины прошуршали мимо двери. Потом в глубине квартиры что-то хлопнуло, и снова шорох домашних тапочек по полу, в обратную сторону.

– Вот. – На стол шлёпнулось что-то увесистое. – Вот, глядите. Ну, тут он ещё маленький совсем, пара месяцев. Это я вот с ним…

«Блин, – подумала Вероника. – Бедный Сашка. Этак он теперь с меня не то что ужин – поход в ЗАГС затребует».

Честно говоря, в эту затею Вероника изначально верила слабо. Не с ЗАГСом – в эту не верила совсем – а с допросом Пашкиной мамы. Любой, кто когда-либо был ребёнком и подростком, твёрдо знает одну вещь: хуже всего человека знают его родители.

Сначала от родителей скрывают всё, чтобы не получить наказания. Потом – чтобы не лезли и не мешались. Ну а когда родители начинают стареть – чтобы лишний раз их не тревожить.

Так что если у тебя депрессия, если ты проиграл в онлайн-казино левую почку, если на животе появилась новая родинка неправильной формы, или ещё что-нибудь в этом духе – родители будут последними, кто об этом узнает.

Решение Вероника приняла быстро. И так же быстро начала действовать, спеша не оставить себе путей к отступлению.

Она открыла дверь – та, слава богу, не скрипела, наверное, Паша всё-таки не только в комп залипал, но и по дому что-то делал, – и шагнула в прихожую.

На Веронике были лёгкие кеды, так что звука шагов не слышно. Только слегка скрипнула подошва на линолеуме.

Вероника бросила взгляд в кухню. Как она и ожидала, мать Пашки стояла спиной, в застиранном халате в красный – уже бледно-розовый – цветочек.

Прямо была комната с открытой дверью. Видимо, туда Нина Фёдоровна ходила за фотоальбомом. Следовательно, это – её комната. Значит, вот эта закрытая дверь ведёт в комнату Пашки.

Вероника в два шага оказалась около неё и положила ладонь на прохладную металлическую ручку. Замерла на миг.