ХУРМУЛИ

Охотиться на медведей методом «пинка под сраку» (по ненецки это будет «уинга па иул») меня научили местные охотники, какой-то то ли нанайской, то ли ненецкой внешности. Китайцы это были, вот кто! Их тогда, нелегалов-лимиты и в то время уже много в тайге развелось. Ломовики-чистильщики. Хотя честно сказать «уинга па иул» это точно не по-китайски. Китайский то я прилично знаю. Даже Министр Торговли их Китайской в 1994 году в Стокгольме на торговой конференции мне комплимент сделал. Типа я первый белый говорю на практически чистом пекинском диалекте.

Я же в то время уборщиком помещений прирабатывал, техничкой, на выставке достижений Мирового Хозяйства Европейской Технологии.

Ну ладно, чо себя хвалить другими языками.

О медведях.

Когда медведи, разъевшиеся за долгое лето, добираются до только что созревшей ягоды морошки, они вообще поворачиваются своим медвежьим рассудком и для них морошковая поляна превращается в рай земной. Они могут проводить на этой поляне недели за неделей, если поляна достаточно большая. Забираются в кустики ягод своим медвежьим носом и бороздят их задом кверху, как твои свиньи перед пометом.

Вот как раз в этот момент к ним, к мишкам, и нужно подобраться сзади, разбежаться побыстрее и пнуть посильнее под зад. От такой неожиданности у медведя-сладкоежки случается разрыв его бедного и доброго сердца, и он падает замертво на райскую поляну.

Эти нанайцы так, кстати, и промышляют, и содержат семьи свои нанайские. Денег то у них на ружья нет. Да и не только на ружья.

В этом у меня с ними очень много общего.

Шуба медвежья под моими ногами сейчас лежит, как часть моей мировой коллекции. Добрая память о Советских Вооруженных Силах. Пообтерлась порядком уже. Через все страны шубейка проехала.

В Амстердаме сигаретами прожжена в области глаз.

И в Лондоне, и в Париже пожила и лишилась обеих лап – пробовали варить суп, насмотревшись фильмов с Чарли Чаплиным. И там и там получилась вполне приличная похлёбка.

В Польше ее чуть шляхта на границе не отмела, сотней грина пришлось отделываться.

В Гонконге мне за неё штуку их гонконговских долларов предлагали, говорят неведомый науке зверь. Ети? Не отдал.

В Нью-Йорке и Сиэтле под ногами валялась шкурка моя дорогая в засаленных квартирках однодневках в Квине и на Первой Авеню, как единственный атрибут интерьера, кровати, стола, холодильника, кота и унитаза.

В Ванкувере мы её использовали в «Секретных Папках» в качестве пугала для кабанов, доставших нас в палаточном городке в горах.

Да! Мишку убиенного всё же жалко.

Добрый мишка был.

Такие дела.

САЙГОН

Американский вьетконговец Тим Юнг говорил мне, что не скорректированное уничтожение поселка во Вьетконге было достаточно нашумевшим делом, которое попало в печать, потому что в огне погибли до кучи два репортера британской телевизионной компании «Фокс Ньюс», снимавших героические подвиги своих героических соотечественников. Бедный безухий командир взвода пошел бы под трибунал, если бы не самокритичный выстрел в большой, чувственный американский рот.

Перед тем как застрелиться в чувственный рот, Стивен Мэн, sentimental son of a bitch, произнес великолепную фразу, которая впоследствии стала крылатой во Вьетнаме, а Фрэнсис Коппола (ну этот чеканутый на голову режиссер) заработал на ней свой Оскар.

– О, как я люблю запах напалма по утрам!

А все эта пресловутая американская сентиментальность.

Такие дела.

Кстати, Коппола умер.

Такие дела.

Нет стоп! Чо это я – это Кубрик кони то двинул, а Коппола еще жив. Совсем записался я.

Тысячи южан пытались пробиться на территорию посольства США в Сайгоне, прямо с крыши которого каждые пятнадцать-двадцать минут снимались вертолеты, набитые, как банки с дальневосточной килькой, желтыми узкоглазыми беженцами. Буквально касаясь воды от перегрузки, они доставляли людей на стоящие в порту авианосцы, выгружали счастливчиков и возвращались назад к посольству. Туда, где массы народные пытались броситься напролом, уже понимая, что даже плавучие громады-железяки, хоть и не джонки, не растяжимы до размеров Южного Вьетнама.

Там, около дверей посольства, они и были удачно остановлены прицельными, очень не холостыми выстрелами парней из «Зеленых беретов».

Такие дела.

В произошедшей суматохе матери Юнг удалось через трупы пробиться к решетке посольства. Крича что-то на понятном только ей языке, она затолкала в руку одному из охранников справку о геройской смерти мужа за свободу и независимость родного Вьетнама. Она знала, что за решетку в первую очередь пропускали или семьи погибших героев, или того, кто каким-то образом был связан с сопротивлением. Поэтому отец Тима, сам того уже не зная, спас жизнь своей маленькой семье, жене (и сыну в дорожной сумке «Сэмсонит»).

Огромного роста солдат, с добрыми глазами, с плоским, тупым черепом, с лицом, молоченым горохом вьетнамской проказы и непостоянством текущей военной жизни, чертыхаясь и матерясь на своем понятном только ему английском языке, помог втащить груз на крышу посольства и с размаху забросил Тимкино, мало уже что ощущавшее тело, в вертолет.

Этот рейс был последним, и в эту железную банку набилось в два раза больше дальневосточных вьетнамских сельдей, чем необходимо.

Мать сидела на сумке, смертельно до синевы в суставах, вцепившись в нее своими маленькими вьетнамскими пальчиками, ощущая слабое дыхание своего мальчика.

Все кончилось, вся эта война, вся эта победа, все эти пули, все эти гранаты. Вскоре она с сыном будет в большой и неизвестной Америке, где все, конечно же, будет хорошо.

Вот дура то!

Благодаря компании, «АТ&Т САNАDА», я могу практически бесплатно звонить в США. И сейчас, когда уже становлюсь старым пердуном и пристрастился окончательно к дешевому канадскому хересу, так как он невероятно напоминает мне вкус портвейна «777» (в простом народе известного как «Три топорика»), я, напившись, звоню Тиму в Хьюстон и спрашиваю его:

– А не хочешь ли ты, Тимочка, порыбачить на акул где-нибудь неподалеку от Ханоя, (помнишь еще эти приливы, мой милый желтый друг), или трахнуть какую-нибудь соотечественницу за два доллара в портовом борделе?

Он мне отвечает его любимой перифразой из фильма «Апокалипсис Сегодня»:

– Ты же знаешь, я бы поехал, но… Я не люблю запах напалма по утрам.

Он просыпался в шесть тридцать каждое утро в своей маленькой квартирке в районе Хайгейта в Лондоне, где я жил у него несколько месяцев без пенни в кармане, ставил себе кофе и говорил эту фразу-молитву, перед тем как двинуться в свою архитектурную фирму Шеппард Робсон на другой конец города, в Камден Таун. Поездка занимала у него час двадцать две минуты – 2.44 туда и обратно – примерно одну десятую жизни.

Думаю, он просыпается с этим лозунгом и сейчас у себя в Хюстоне: «О, опять сегодня в напалм!»

ЛОНДОН

Кстати, это я приучил Тимку пить портвейн. Портвейн вместо виски – как напиток нашего поколения. А в 1991 приволок ему в Лондон бомбу портвейна «Узбекистон виноси».

Ох, и смотрели же на меня тогда «синие братья» таможенники в родном Шереметьего-2. Но эта зеленая стеклянная деталь с вкусной витаминной жидкостью внутри однако, сыграла важную роль в моей жизни – таможня под ее зеленым свечением дала алкоголику добро на вывоз в дальнее зарубежье запрещенных произведений искусств, трех картин собственного производства. Одна из картин попала на ежегодную летнюю выставку в Королевскую Академию художеств, другая позволила мне познакомиться с Люськой Ламберт из Мельбурна. А при помощи третьей в галерее Ройл Майлза в Лондоне я стал обладателем нежного поцелуя глубокого проникновения от леди Дианы Спенсер, проще говоря, Принцессы Дианы.

Тим говорит, что «бомба» портвейна «Узбекистон виноси» за, как припоминаю, может и не точно, дай бог памяти, три двадцать, до сих пор стоит у него в домашнем баре. Уволок ведь ее в Хьюстон! И за все эти сильные свинцом последние годы никто из его друзей и знакомых так и не решился даже пригубить колдовской жидкости.

А в одиночестве Тимка не пьет.

Не по понятиям.

САЙГОН

До посадочной палубы авианосца оставалось рукой подать, когда сильным порывом ветра вертушку, перегруженную людьми, прижало к воде. Черпанув волну, она завалилась набок, ломая лопасти, и стала медленно погружаться в пучину ласкового Желтого моря. Беженцы как горох посыпались из боевой машины, больше предназначенной для уничтожения живой силы противника, чем для спасения живой силы союзника.

ЦИТАТА к месту (из великих)

Все стёкла были разбиты, морды у всех были перекошены.

Аркадий и Борис Стругацкие

К моменту прибытия спасательного катера трое человек пошли ко дну вслед за вертолетом, добавив, таким образом, свои, в будущем съеденные экзотическими рыбами, тела, к полутора миллионному числу жертв бездарной войны. Остальные болтались на воде и орали что-то на своем заморском языке. На волнах так же болталась и сумка, удерживаемая из последних сил упрямой маленькой женщиной Юнг. Огромные герметичные карманы сумки удерживали воздух, как ваши семейные трусы пузырятся во времена ночных купаний на Волге под Самарой. Они и донесли своим американским качеством маленького Тима до спасительного катера. Все тот же, огромного роста солдат, втащил сумку в лодку и, не спрашивая, дернул замок, желая, в конце концов, узнать за что же он боролся.

В сумке, среди тряпья и давленых бананов, лежал практически бездыханный мальчик Тим Юнг, готовый начать свою новую жизнь в этой империи зла под названием Соединенные Штаты Америки.

РЭДХИЛ

Солдата, помогавшего матери таскать сумку, звали так же, как любимый напиток Бориса Николаевича Ельцина – Джек Дэниелс. Удивительной судьбы человек. Не Ельцин – Джэк Дэниелс.

Джек за спасение вьетнамских беженцев был награжден медалью «За боевую доблесть», «Конгрешнл мэдл оф онор», лично президентом Джонсоном в Белом Доме в Вашингтоне, Округ Коламбия, США, Земля, Солнечная Система.

Надо сказать, что в тот же день и час было вручено еще шесть боевых медалей за проявленный героизм во Вьетнаме.

В частности медаль вручили одному молодому, удивительной тоже судьбы, солдатику по имени Ник Вэйстер.

Вэйстер вытащил на себе из-под огня, так же геройски вызванного на себя другим геройским командиром взвода, двенадцать раненых братков по несчастью служить под таким командованием.

В процессе совершения подвига он получил лёгкое осколочное ранение глубокого проникновения в правую ягодицу, за что и был торжественно комиссован. Осколок решено было оставить в заднице, так как операция могла случайно повредить седалищный нерв и заставить Ника всю жизнь подволакивать ногу и сидеть боком на левой ягодице. Тем самым быть под постоянным, презрительным прицелом окружающих, не раненных, благодарных соотечественников: «А уж не собирается ли этот гражданин произвести бесшумную газовую атаку под себя?»

Президент США на церемонии вручения в шутку попросил его показать это боевое ранение, а Ник воспринял это как приказ и, не сплоховав, расстегнул свои армейские брюки и показал голую задницу господину Джонсону. Все это происходило во время прямой телетрансляции канала NBC по всей усталой от войны стране.

Этот случай, кстати, лег многими годами позже в основу эпизода фильма Роберта Замекиса «Форест Гамп».