И снится чудный сон походный:
Одни стоим на берегу,
Костюм тропический, немодный,
И ноги в тапочках в снегу.
Вокруг деревья в лист одеты,
Сквозь снег зелёная трава,
И льются птичие сонеты,
Кружит от счастья голова.
А воздух пряно-золотистый,
И не качает, не штормит,
Роса жемчужиной искристой,
И ветер кронами шумит.
Бежит дорога, вдаль скрываясь,
Она и тянет, и манит,
За горизонтом обрываясь,
В поход собраться нам велит.
А что же мы, глазам не верю:
Походный штаб, ужель опять?
Да, это братство не измерить,
И сухопутным не понять.
Но что же это за холмами?
Стоит просторная изба,
И мы туда несёмся сами,
Туда толкает нас судьба.
Вошли и сразу обалдели:
Громадный стол, да как накрыт!
Такого мы ещё не ели,
Враз разыгрался аппетит.
Отведав фруктов, мяса, водки,
И охмелевшие слегка,
Промолвил кто-то: Эх, молодку,
Тогда бы кайф наверняка.
И тотчас двери отворились,
А там в шеренге нумера,
Стыдливо очи потупились,
Пора, товарищи, пора!
И вмиг растаял штаб походный,
Лишь общий стон из-за дверей,
И крик души, теперь свободной,
Терпевшей муку столько дней.
Лишь только утро засветилось,
Всё сызнова вернулось вспять,
От сна сознанье пробудилось:
Иллюминатор, море, Бл-ь!
Блажен, кто верует в любовь,
Блажен, кто верит в справедливость,
Блажен, кто проливает кровь,
Надеясь на Господню милость.
Блаженны мы, и в том числе,
Живём и ожидаем чуда.
На нас сидят, как на осле,
И перед носом манят блюдом.
Блажен, кому мочись в глаза,
А он от радости растает
И мнит, что Божия роса
Из глаз по лику истекает.
Плавучее «угробище», ах, мать твою ети,
Механикам «уродище» никак не завести,
Никак не можем тронуться – на якоре стоим,
Мы в группе охранения, а значит вместе с ним.
Качается, качается под нами океан,
Никак не унимается наш бешеный канкан.
Облезла авиация, облитая водой,
Лишь вертолёты чахлые стрекочут над волной.
А глупое «железище», две тыщи человек,
Стоит и тихо думает: остаться б тут навек.
Как символ развалившейся по всем статьям страны,
Которую распродали верховные чины.
Смеются страны Запада,
Злорадствует Восток.
Они нас распатронили
И вдоль, и поперёк.
Я навсегда запомнил это чудо,
Что мудро ТАКРом нарекли.
И вам скажу: Большой, паскуда,
В него все деньги утекли.
А дело было к юбилею —
Нам триста лет должно справлять.
На заседанье ассамблеи
Решили флот наш показать.
И показали, в Бога душу,
Куда кого ещё послать.
И я вам клятву не нарушу,
Могу всю правду рассказать.
Авианосец изначально
Был в Севастополь наряжён,
Но Черноморский флот, печально,
Уже тогда был обречён.
Авианосец «сделал ноги»,
Скорей на Север, а потом
Заледенел красавец строгий,
Лишь мат крутил его винтом.
А тут поспела и причина,
Да как причиной не блеснуть.
И президент наш, «молодчина»,
Решил немного фраернуть.
Приказ был дан – так к исполненью:
Оттаять, вычистить, врубить,
И чтобы всё, без исключенья,
Могло крутиться и варить.
Балтийский флот в режиме попы,
Дежурной, я имел в виду,
С авианосцем должен топать
У блока НАТО на виду.
И вот пошли. То нас качало,
То мы качались по себе,
Враги, открыв свои «хлебала»,
Шептали: Это как во сне!
Узлов по шесть, когда и восемь,
Плелись сквозь обалдевший мир,
А что поделаешь, не бросишь —
Он наш отец и командир.
А там хрустело и ломалось,
И ржа кидалась на трюма,
Вода и топливо терялось,
Короче, горе от ума.
И в этой круговертной страсти
Велись полёты и БП,
Скрываясь, делались напасти,
От центра прятались ЧП.
Американцы в изумленье
Кричали: Хау ду ю ду!
Ни тени не было сомненья —
Корова русская на льду.
А что про Сирию, ребята,
Так я вам так о ней скажу:
– Страна – дерьмо, и маловата.
И не по книжкам я сужу.
Бывал не раз, топтал песочек,
Смотрел на улиц кривоту,
За двадцать баксов съел кусочек
Курей, что вызвал тошноту.
Их виски пахнет самогоном,
А пиво – чистый глицерин.
Я головой кивал со стоном,
Кляня сирийский магазин.
Но, правда, градус есть, не скрою,
Шатнуло даже и меня,
Потом тянуло к водопою,
Наверное, четыре дня.
Вот весь заход, а обещали
Таких штук шесть, а может семь,
Но с ТАКРа дулю показали,
Надежду отобрав совсем.
А сами еле-еле дышат,
Котлы сломались – и конец.
Какой позор, а коль услышат?
Ведь юбилею всё, венец!
Тут президент, очнувшись от «застоя»,
Сказал: Мы ТАКРу встретить собрались…
И ТАКР рванул, крутили винт герои,
Как будто в ж… раненая рысь…
Там, где пыль и истории слёзы
Пронеслись лихолетьем в судьбе,
Целовались на поле берёзы
Перед тем, как исчезнуть в огне.
Припев:
Танго – золотые погоны,
Танго – офицерской поры,
Где вы, в позолоте тиснённом,
Вы как крылья у птицы
Улетевшей мечты.
Нам погоны святыней вручали
В блеске люстр, в переливе огней,
Дамы шлейфом паркет обметали,
И шампанского залпы неслись с кораблей.
Припев
Отгремели гражданской салюты,
Нас делила злодейка-судьба,
Без погон, раздетых, разутых,
Принимала в объятья земля.
Припев
Кто ушёл, тот хранил, как святыню,
Золотой офицерский погон,
Кто остался, кто в лагере сгинул,
Сохраните на память наш стон.
Припев
В сорок третьем вы снова, погоны…
И горит под ногами земля,
И набаты в малиновом звоне,
И «Славянки» напев с корабля.
Припев
Вы теперь на парадном мундире,
Сохранила вас Родина-Мать,
Пусть погоны ругают в эфире,
Их у нас никому не отнять.
Припев
Отзвенели шальные шмели,
Отгудели, ушли в горизонт,
И деревья уже отцвели,
Всё прошло, или что-то пройдёт.
То весна виновата во всём,
Опоила дурманом своим,
Не жалею теперь ни о чём,
И похмелья мы не хотим.
Ах ты, глупая звёздная ночь,
Я теперь благодарен тебе.
Кто бы мог нам так чутко помочь,
Кто помог бы отдаться судьбе.
А теперь ты пойми и прости,
Не одни мы – и в этом беда,
Я не буду стоять на пути,
Ты уйдёшь, как спадает вода.
Если снова море вдаль позовёт,
За собой поманит,
Ветер странствий свою песню споёт,
Песней душу ранит,
Я любимой прошепчу: Ты прости,
Не могу без моря,
Не ревнуй и не грусти,
Отпусти, не споря.
Как твой взгляд, бездонно море моё,
Доброе и злое.
Сбрось скорее покрывало своё.
Нету мне покоя,
Оплесни лицо мне жемчугом брызг,
Окати волною.
Пусть подует снова бриз,
Я уйду с тобою.
Чаек крик, напомнить хочет он мне
О судьбе пропавшей,
О душе они кричат о своей,
О душе вчерашней.
Я узнаю, я крик их пойму
И спою их песни.
Мир узнает, почему
Подаются вести.
Я иду по улицам твоим,
Милый город роняет листья клёнов,
Почему мне кажется чужим
Свет твой девственный на золотых погонах.
У меня сегодня суета —
Командир опять мной недоволен,
У него искрится седина,
Возраст, печень, и он, конечно, болен.
Говорят, что я, презрев устав,
Наплевал на разные ученья,
Может, я есенински не прав,
Что пою про чудные мгновенья?
Город спит, уткнувшись в тишину,
Я иду по улицам России.
Я храню покой твой и мечту
От невзгод и бешеной стихии.
Я был лейтенантом морфлота,
А он был обычный матрос,
Связала судьба нас за что-то,
Возник между нами вопрос.
Я действовать стал по уставу,
Орал на матроса: Стоять!
Напомнил ему про Державу
И что-то добавил про «мать».
Он молча кусал меня взглядом,
В душе называя «душман»,
Эх, дать бы ему по «фасаду»,
Но он прошептал вдруг: Ташан…
И столько таилось в том слове
Земной необъятной тоски,
Что я перестал быть суровым
И выстирал даже носки.
«Ташан» – я смеялся и плакал,
Не слово, а праздничный бант,
Что значит оно? Может – «сокол»?
Нет, коротко – ТАШ ЛЕЙТЕНАНТ!
Как изумлённое светило,
Бредёт по палубе «чудило».
Зачем нужны такие флоту?
Какую дать бы им работу?
О проекте
О подписке