2. Воспоминания в сновидениях

Этой ночью после знакомства с Яной, то ли от возникающей влюбленности, то ли от света полной луны, Дима долго не мог заснуть. Он перебирал в голове все произошедшие разговоры, менял свои реплики на более остроумные и воображал, как бы на них ответила Яна. «Ну, почему же я сразу так не сказал!?» – упрекал он себя, невольно подтверждая старую мудрость о крепости заднего ума.

Вспомнил он и о Яниных абортах. «А меня это совсем не задело? Почему? Не возмутило? Вообще-то это дело дрянное и плохо ее как бы характеризует, а я всего лишь пожалел ее?»

В этом сумбуре и наплыве чувств хотелось разобраться. Дима стал вспоминать, что курсе, примерно, на третьем института был у него очень трудный роман. Девушка, предмет его страсти по имени Лена Птичкина, была выдающейся красоты и еще более выдающейся гордыни. Парней она в лучшем случае считала за какой-то щебень под ногами, а кто может отличить один камушек от другого? Так что Лена топтала, пинала и разбрасывала эти камушки безжалостно.

Были у нее основания так поступать? Да, считала она, были основания!

Во-первых, она была красивая. Стройная блондинка, слегка осветленная, с милыми голубовато-зелеными глазами. Ротик пухленький, аккуратненький. Лобик не слишком высок, такой мужчинам нравится, женственный лобик. Скулы узкие – европейского образца. Нос тонкий, выдающийся в меру. И главное, все пропорционально. Хорошее лицо. Такое лицо хотелось целовать.

Во-вторых, не такая уж она была и дура! Институт-то у них был нелегкий, а она все же доучилась до конца! Звезд с неба не хватала, трояки в основном, но до пятого курса все же доползла, а уж диплом-то она по-любому защитит. Кто там реально будет чертить-рисовать-считать – неважно, выяснять не будем! Главное, Лена контролировала этот процесс, притом успешно.

В-третьих, таинственные родители ее пребывали бессрочно в какой-то неизвестной загранице. У нее была отдельная квартира в центре, где она, правда, жила с братом.

В-четвертых, характер у нее был веселый и легкий. Она даже нисколько не сомневалась, что была добрым человеком. Впрочем, кто тут разберется, а право на мнение имеет каждый.

Дима сам был парень недурен собой, выше среднего роста, худощав. Лицом смугл, даже слегка красноват, но не до отвращения. Как будто недавно с горы спустился, из турпохода. На типичного русского не очень похож, но и не туземец какой-нибудь. Происходил из семьи внешнего торговца. Папа его регулярно рос по службе, сей факт для знающих людей означал крепкую связь с органами. Какими, спросите, органами? Известно, с какими. Со специальными! С «конторой», проще говоря.

Девчонки институтские Диму отмечали как очень, очень перспективного парня, а некоторые просто на него всерьез обижались из-за его невнимания. Как-то раз, на первом еще курсе, одна провинциальная студентка до того себя взвинтила, что прилюдно закатила Диме пощечину, сопровождая это эмоциональное действие словами: «Да как ты смеешь ко мне приставать!». Дима вообще эту девицу практически не знал, но в возникшей душевной сумятице не нашелся, что ответить, поскольку был еще очень юн и не подозревал о тонких движениях девичьей души.

В отношениях с девушками Дима вел себя инстинктивно, другими словами, как Бог на душу положит. С какими-то из них он сходился очень весело и легко, едва ли не в первый вечер запускал руку под юбку, и обычно праздновал быстрый и полный успех. С другими он гулял долго, и они в конце концов теряли всякое терпение и просто-таки требовали от него близости при первой возможности. Он, тем не менее, никак не мог себя заставить пойти на эту близость. Что его останавливало, он и сам понять не мог. Он себя за это заслуженно критиковал порой даже ядовитее и острее, чем невозлюбленные им студентки.

«Ну, чем Зойка плоха, скажи мне? – ехидно и самокритично спрашивал он себя. – Глаза, глянь какие! А губы – так бы и съел все без остатка, не приходя в сознание! Целуется – просто с ума можно сойти! Да все, все у нее в порядке! Сладкая она, сладкая! И хочет ведь! Вчера только сказала, что девственность хочет потерять. Не иначе в девках боится застрять? А я, идиот, что же я делаю? Я что? Не понимаю чего-то? Она уже прямым текстом говорит! Чего же я дожидаюсь?! Так она насмерть обидится!» И правда ведь – обижалась Зойка.

«Или взять Лизу, – вспоминал он свою другую пассию, – ух какая! Прямо художественная гимнастка! Правда, не московского она разлива. Украиночка. Хочет, стало быть, девчушка, за Москву зацепиться после института. Пожалуй, что и в загс загонит через комсомольскую организацию, если что. Циничные у нее ценности, да и принципы тоже, хоть и красавица – нет слов! Да, здесь все правильно, с Лизкой-то как раз осторожность не помешает!»

«Ну а Танька? Отец – генерал-полковник, сама – хоть и разведенка, а хороша! Квартира в центре на Садовой – четыре комнаты на троих в «сталинском» доме! А я как болван себя веду! Чего мне не хватает?»

Словом, не был Дима профессионалом в сердечных делах, как и большинство окружающих его юношей. Не хватало ему цинизма и расчетливости, что тут поделаешь? Поэтому к Лене Птичкиной подступил он как любитель и романтик – то есть стал звонить, предлагал в театр или кино, подходил к ней в институте и звал в кафе, отчаянно звал даже к себе домой, когда родители куда-то вместе отбывали. Только толку от этих призывов долгое время не было.

Наконец Лена включила его, настойчивого, в то, что она про себя называла короткий список контактов. Сколько всего контактов было в этом списке, мы никогда не узнаем, да не особенно и хочется.

Стали они встречаться после института. Димина влюбленность, которая поначалу была микроскопической и возникла, прямо скажем, из соперничества с другими ухажерами, стала нарастать по мере того, как Лена отказывала ему в разных мелочах. Чем больше она отказывала – тем больше ему хотелось, ну, например, взять ее под руку. Или на прощание поцеловать в губы. Нет, только в щечку! А ему хотелось непременно в губы. Нет, только в щечку! Вот такая мелкая борьба приобретала в его голове какой-то ненужный размах и значение.

Иногда, под давлением внешних обстоятельств, какой-нибудь производственной практики или сессии, встречи прекращались и Димина влюбленность пригасала.

А после возвращения и новых встреч игра возобновлялась. Потому что со стороны Лены это, конечно, была игра. Дима был явно не одинок на этом поле, а Лена, как опытный судья, внимательно и хладнокровно наблюдала за соперниками, грубиянов – наказывала, а зарвавшихся – удаляла с поля! Единственное, что отличало ее от футбольного арбитра – это поощрение. Иных игроков она поощряла. Например, совместной поездкой в Юрмалу. А как, интересно, назвали бы на трибунах судью, который приглашает футболиста в Юрмалу, даже если тот отлично играет и соблюдает все правила?

Увы! Юрмальского счастья Диме так и не досталось. Наверное, не заслужил.

Они встречались уже около года, и Дима совсем уже было разочаровался. За этот год он уже прошел новый роман с упомянутой генеральской дочкой Танькой, уже успел с Танькой рассориться, помириться, вновь рассориться.

И тут пришел Новый год. В компанию надо было прийти с девушкой, именно таков был девиз этой компании. А Диме оказалось не с кем. С Леной к этому моменту он созванивался очень редко, он понял-таки, что у них несовместимая химия, у него – органическая, а у нее – какая-то непонятная, другая. Она пыталась, как ему казалось, держать его на коротком поводке, но и слишком близко не подпускать. Был он на нее не то чтобы зол, но как-то тихо негодовал он внутри себя по ее поводу, хотя этого не показывал. Хотел он все постепенно спустить на тормозах, без душевных травм и скандалов.

Ощущая некоторое раздражение на себя за то, что вынужден обращаться с такой просьбой, он позвонил Лене и пригласил ее на Новый год. Был удивлен, когда она согласилась. Тут он прямо сказал, пытаясь вынудить ее отказ, что ей придется заплатить за себя вскладчину. Она опять согласилась. «Вот зараза!» – подумал шокированный Дима, но делать было нечего, слово уже вылетело.

Они пришли в эту компанию как супружеская чета, прожившая без любви лет двадцать – то есть как чужие люди. Танька, генеральская дочь, тоже заявилась с новым парнем. Дима, встретившись глазами с ее лихорадочным взором, внезапно понял, что она этого малого привела для него. Чтобы его раззадорить. Чтобы его опять зацепить. И что она хочет его прямо здесь и сейчас.

Была глубокая новогодняя ночь. Начались танцы. Лена висла на нем как камень на утопленнике. «Что с ней происходит?» – думал Дима, но дальше этой мысли никак не мог продвинуться, поскольку из головы у него не шел горячий Танькин взгляд. Кое-как отмучившись в паре танцев, Дима вышел на балкон покурить. Лена в это время, сославшись на усталость, а вернее всего испытывая обиду за холодность и невнимание Димы, ушла отдохнуть в темную комнату. Дорога была открыта, и Дима увидел, что на него словно ночная сова – грозная и бесшумная – надвигается Танька.

Они бросились друг другу в объятия, как будто и не было между ними двухмесячной ссоры. Молча и горячо целовались они взасос на ветреном балконе, и Дима чувствовал, как Танька в него вжимается всем телом, то ли стремясь сохранить тепло на морозе, то ли зачем-то еще. Ночь обретала смысл и становилась незабываемой. Дима не стал дольше колебаться и, ощущая неимоверную силу, повлек Таньку, как купидон, почти не касаясь ногами земли, темным коридором в ванную комнату, где и овладел ею прямо там, стоя.

– Не вынимай! – горячо шепнула на ухо она, как только он попытался освободиться. Дима застыл, ноги его дрожали от возбуждения. Он приметил табуретку, на вид довольно прочную и опустился на нее вместе с Танькой. Затылок его уперся в раковину. «Как в парикмахерской», – успел подумать Дима до того, как был вновь покрыт Танькиной страстью.

– Ты почему не звонил, гад? – нежно спросила Танька, когда настал момент передохнуть.

– А это что за кадр с тобой? Серьезный дядька? Рыжий какой-то.

– Да это все из-за тебя, ты сам во всем виноват!

– А ты-то чего не звонила? – перешел в контратаку Дима.

– Женщина никогда первой не позвонит, дурачок, – забавлялась Танька.

– А если сама виновата?

– В этом случае вообще никогда не позвонит. А ты, я вижу, совсем маленький? Пора бы знать нашу таинственную натуру! – Танька схватила Диму снизу за помидоры. – Вот это мне больше всего нравится!

– Эй! Осторожнее с маникюром! Коготки не выпускай!

Танька рассмеялась хищным шепотом.

Диме не хотелось покидать эту ванную комнату в старом, пропахшим временем доме, что называется «сталинской» постройки. Ему казалось, что он может просидеть так всю жизнь с расположившейся на нем Танькой, время от времени продолжавшей свои конвульсивные движения, но все проходит. Прошло и это желание.