Гоша, пожав плечами, последовал за нею, немного заинтригованный и с нетерпением ожидавший, где же закончится их прогулка.

Когда они проходили мимо стоявшей посреди поля осины, со стороны реки подул лёгкий свежий ветерок, и её тонкая трепетная листва, всколыхнувшись, ответила ему тихим печальным шелестом, похожим на невнятное прерывистое бормотание. Гоше даже почудилось на мгновение, что он в самом деле слышит чей-то взволнованный, едва различимый шёпот, как будто предупреждающий его о чём-то, предостерегающий от чего-то. Он скользнул мимолётным взглядом по чуть раскачивавшемуся на ветру, продолжавшему невразумительно бормотать что-то деревцу, а затем посмотрел на свою спутницу. И был немного удивлён, заметив жёсткое, мрачное выражение её лица, плотно сжатые, словно истончившиеся губы и холодный, металлический блеск в глазах.

– Что-нибудь не так? – осторожно осведомился он, внимательно глядя на неё.

Девушка, точно спохватившись, слегка встрепенулась, мгновенно вернула на лицо мягкую небрежную улыбку и передёрнула обнажёнными плечами, будто озябнув от сырого ветра, время от времени дувшего с реки.

– Нет, всё в порядке. Просто здесь немного прохладно…

Гоша, видимо удовлетворённый таким ответом, кивнул и тоже чуть-чуть, краем губ, улыбнулся.

Миновав пустырь и достигнув замыкавшей его небольшой группы деревьев с толстыми кривыми ветвями и плотной, непроницаемой листвой, Алина повернула направо, к берегу.

Увидев, что они удаляются от находившихся рядом, на пригорке, домов, являвшихся, как полагал Гоша, конечным пунктом их путешествия, и идут в каком-то совершенно непонятном ему направлении, он снова поинтересовался:

– А далеко ещё?

– Близко, – успокоила его девушка, махнув рукой куда-то в сторону. – Уже почти пришли.

«Куда пришли-то?» – мысленно спросил Гоша, удивлённо глядя на низкий, заросший пышной ядовито-зелёной травой берег, к которому они приближались. – «Не в реке же она живёт, я надеюсь. На русалку она вроде не похожа…»

Но, не дойдя до утопавшего в густой зелени берега несколько метров, Алина внезапно свернула влево и, нырнув в узкий проход между зарослями высокого колючего кустарника, практически исчезла из вида.

Гоша, словно опасаясь упустить свою юркую спутницу, ускорил шаг и устремился следом за ней. Пробравшись через щель между кустами, он, стараясь не отставать от подруги, хрупкая, будто ускользающая фигурка которой смутно мелькала впереди, шёл некоторое время в плотной тени стоявших здесь мощных кряжистых деревьев, по едва заметной в полумраке извилистой тропинке.

Но буквально через считанные мгновения деревья неожиданно расступились, тропинка оборвалась, и Гоша в лёгком изумлении остановился. Прямо перед ним, на просторной зелёной лужайке, громоздился массивный, чуть вытянутый в длину двухэтажный дом, сложённый из чёрных, будто закопчённых, по большей части искривлённых и потрескавшихся от старости брёвен и увенчанный покатой, местами покоробленной кровлей с острым угловатым коньком и мутным слуховым окошком на убогом «фронтоне». Дом и окружавший его двор были обнесены ветхой покосившейся изгородью, состоявшей из гнилых почернелых жердей, кое-как соединённых одна с другой, точно привалившихся в крайнем изнеможении друг к другу; задняя её часть терялась в глубине двора в буйной, беспорядочно разросшейся зелени. Вросший в землю полуразвалившийся сарай, поленница без дров, кривая завалинка, заросшие крапивой и прочим сорняком грядки, которых уже почти не было видно, и несколько чахлых яблонь и слив, отягчённых никому не нужными гниющими плодами, дополняли безотрадную картину запустения и упадка.

Гоша несколько секунд с удивлённым и разочарованным видом созерцал этот унылый пейзаж, а затем недоумённо воззрился на Алину, как ни в чём не бывало, с довольной улыбкой оглядывавшую свои владения.

– Ты здесь живёшь?

Та ответила ему насмешливым и как будто несколько вызывающим взглядом.

– Да. А тебе что-то не нравится?

Он заколебался с ответом.

– Да нет… ничего…

– Ну, тогда милости прошу к моему шалашу, – она распахнула дряхлую, как и всё вокруг, едва державшуюся на ржавых петлях калитку и качнула головой в сторону дома. – Плиз!

Гоша чуть помедлил, словно не решаясь войти в этот запущенный двор, от которого, точно от кладбища, веяло чем-то безжизненным и затхлым. Но всё же вошёл и, сопровождаемый хозяйкой, неспешно двинулся по узкой утоптанной дорожке к входу в дом, продолжая озираться кругом.

Во время этого короткого перехода от калитки к крыльцу он смог убедиться, что этот заброшенный уголок не так уж безжизнен, как показалось ему вначале: в глубине стоявшей поблизости большой собачьей будки он заметил чьи-то злобно блеснувшие желтоватые глаза и услышал донёсшееся оттуда глухое сердитое рычание.

– Не кусается? – спросил он, с некоторой опаской поглядывая на просторную и, как выяснилось, обитаемую конуру.

– Кто, Мэнсон? Не-ет, – широко улыбнулась Алина, приоткрыв маленькие острые зубки. – Он добрый. Мухи не обидит… Но за хозяйку, за меня то есть, загрызёт кого угодно!

– Приму это к сведению, – шутливо ответил Гоша, одновременно ещё раз опасливо поглядев на будку.

Взойдя на крыльцо, он бросил взгляд в сторону реки, широкая мутно-серебристая лента которой виднелась неподалёку, в паре десятков метров, лишь слегка загороженная росшими на берегу кустами и высокой травой.

– Не заливает вас тут весной?

– Да нет… вроде бы… – рассеянно ответила Алина, остановившись перед дверью и будто прислушиваясь к чему-то.

Гоша, продолжая смотреть на речку, выразительно усмехнулся и скосил глаза на девушку.

– И вот тут, значит, ты и купаешься… без ничего?

– Да, иногда, – безразлично ответила она, не поддержав его игривого тона. И, после некоторой заминки, широко распахнула входную дверь, в отличие от калитки, крепкую и толстую, с двумя замками и внушительным засовом. – Заходи!

Гоша, автоматически вытерев ноги о дырявый половик, лежавший у порога, и сохраняя на лице красноречивую пошловатую ухмылку, вошёл в дом. Девушка, глядя на него с холодным непроницаемым выражением, последовала за ним.

Пройдя тесные тёмные сени и открыв ещё одну, уже незапертую дверь, они оказались в обширном, плохо освещённом помещении, как бы объединившем в себе прихожую и столовую. Сквозь небольшое, засиженное мухами окно сюда вливался тусклый, понемногу затухавший вечерний свет, падавший на громоздкий обеденный стол, застеленный выцветшей клеёнкой, порезанной и прожжённой в нескольких местах, на грязную допотопную газовую плиту, на которой сгрудилось несколько загаженных кастрюль без признаков пищи и высокий чайник с длинным погнутым носиком, на серый от пыли, слегка накренившийся холодильник, покрытый какими-то подозрительными рыжими пятнами вперемежку с наклеенными кем-то аляповатыми, неуместно и нелепо выглядевшими здесь картинками. На облезлых, обшарпанных стенах висели жалкие клочья обоев, сквозь осыпавшуюся кое-где штукатурку проглядывали куски дранки; на голом дощатом полу валялся истёртый, изъеденный молью войлочный коврик с остатками замысловатого орнамента; с низкого потемневшего потолка свисала на коротком кривоватом проводе маленькая запылённая лампочка, очевидно, давно уже, а может быть, и никогда, не знавшая абажура.

«Неужели ты тут живёшь?!» – опять едва не вырвалось у Гоши, поражённого внутренностью дома ещё больше, чем его внешним видом. – «Это ж самый настоящий бомжатник!»

Однако он сдержался и, выдавив на лице натянутую ненатуральную улыбку, сказал то, что принято говорить в подобных случаях, вне зависимости от увиденного:

– Очень мило. Симпатичная хатка… Стиль ретро… местного разлива.

Алина усмехнулась.

– Серьёзно? Тебе нравится? Я очень рада. Приятно слышать. – И махнула рукой вперёд. – Присаживайся.

Не обратив внимания на явную насмешку, прозвучавшую в её голосе, Гоша подошёл к столу и после короткого колебания присел на стул – тот показался ему более надёжным, чем стоявший рядом хромоногий табурет. Усевшись, вновь огляделся и, скромно кашлянув, осведомился о том, что до сих пор почему-то не приходило ему в голову и о чём он вдруг вспомнил:

– А в доме никого больше нет?

Девушка, прищурившись, с тонкой невинной улыбочкой посмотрела на него.

– А что?

Он замялся.

– Да так…

Она исподлобья, слегка усмехаясь, молча глядела на него несколько секунд, а потом лучезарно улыбнулась и с заговорщическим видом подмигнула ему.

– Не беспокойся. Здесь больше никого нет. Мы одни.

И после того как он удовлетворённо осклабился ей в ответ, она, видимо решив показать себя радушной хозяйкой, предложила:

– Может, хочешь выпить чего-нибудь, закусить?

Гоша, мельком взглянув на безобразную, уставленную пустыми кастрюлями плиту и на пятнистый, наклонившийся, точно Пизанская башня, холодильник, вежливо отказался от угощения.

– Ну, как хочешь, – равнодушно сказала Алина, очевидно, ничуть не обиженная отказом. – Тогда посиди тут немного, а я пойду переоденусь. Я быстро. Не скучай. – И, одарив его напоследок ещё одной сияющей, обворожительной улыбкой, от которой у него сильнее забилось сердце, она исчезла за дверью, ведшей в соседнее помещение, вероятно, спальню.

Проводив её восхищённым масляным взглядом, Гоша причмокнул губами, шумно выдохнул и, сладко прижмурив глаза, отдался томным, волнующим раздумьям. Он подумал о том, как на удивление благоприятно и удачно всё сложилось, как легко и быстро, точно по маслу, пошло дело. Выходя сегодня из дому, а в особенности чуть позже, когда, не найдя своих друзей, он пребывал в угрюмом и меланхоличном расположении духа, он и представить себе не мог, что всё вдруг так резко изменится, что события примут такой неожиданный и приятный для него оборот. Что неизвестная красавица, которую он впервые в жизни видел, после минутного знакомства и короткого разговора, немножко, как водится, поломавшись и отвергнув для вида несколько его предложений, внезапно, с места в карьер, пригласит его в гости, в свой дом…

Тут, вернувшись к действительности, он открыл глаза и ещё раз окинул взглядом окружавшую его не слишком приглядную картину. Чуть нахмурился и пожал плечами. Да, обстановка, конечно, оставляла желать лучшего. Было как-то странно, если не сказать больше, что такая красотка, изящная, утончённая, ухоженная, со вкусом одетая (или, вернее, раздетая) и усыпанная драгоценностями – судя по блеску, настоящими, – точно новогодняя ёлка игрушками, может жить в подобной халупе, годной лишь для нищих и алкашей. К тому же эта удалённая безлюдная местность на краю города, уединённый чёрный барак, несколько смахивающий на гроб, приютившийся на отшибе, почти у самого берега, скрытый от посторонних глаз мохнатыми, непроницаемыми купами деревьев и густыми зарослями кустарника. Эта мрачноватая обстановка как-то не вязалась с образом юной полуобнажённой красавицы, в одно мгновение пленившей его и заставившей позабыть обо всём на свете.

Безусловно, всё это немного непонятно. Возможно даже, тут что-то кроется… Однако у него не было сейчас ни времени, ни желания разгадывать загадки. Он был слишком взволнован и возбуждён. Ему, в чём он был почти уверен, очень скоро, вот-вот, предстояло испытать нечто чрезвычайно приятное. Пожалуй, самое приятное, прекрасное и восхитительное, что только есть в жизни, ради чего собственно и стоило, по его мнению, жить. И он, в предвкушении этого, не мог и не хотел думать ни о чём другом. Просто не в состоянии был делать это, весь отдавшись одному-единственному страстному желанию, завладевшему им целиком, без остатка.

Мечтая, он чуть покачивался на стуле и рассеянно водил глазами по помещению, в котором, по мере того как тускнел проникавший через окно закатный свет, постепенно ширился и густел мутный сероватый сумрак, обволакивавший и скрадывавший отдельные предметы. Последний, слабый и бледный, понемногу умиравший лучик задержался рядом с Гошей, застыв на стене над столом размытым белесым пятнышком. И, случайно остановив блуждающий взгляд на этом пятнышке, Гоша разглядел на освещённом им участке стены довольно любопытную картинку, на которую прежде не обратил внимания. Вернее, несколько сюжетно взаимосвязанных картинок, нацарапанных на облупившейся штукатурке чьей-то шаловливой рукой: здоровый лысый мужик с напряжённым, непропорционально огромным инструментом, выписанным особенно тщательно и чётко, имеет в различных, порой самых невероятных и причудливых позах стройную полногрудую девицу, изгибающуюся и извивающуюся, точно змея, в его могучих объятиях. Несмотря на некоторую вполне естественную в данном случае грубость и упрощённость рисунка, изображения были тем не менее довольно живы, достоверны и не лишены своеобразной экспрессии; угадывалась уверенная рука человека с несомненными художественными способностями и глубокими познаниями в избранном предмете.

Пару минут Гоша с неподдельным интересом и похабной ухмылкой на губах изучал произведение неизвестного мастера, строя при этом предположения, кто бы мог им быть и имеются ли у изображённых на стене персонажей реальные прототипы. В девушке, по крайней мере, он сразу же обнаружил определённое сходство с хозяйкой дома, и чем дольше он разглядывал пикантные картинки, тем очевиднее становилось для него это сходство. От этого он почувствовал ещё большее возбуждение, его охватило ещё более развязное и игривое настроение, и он лишь немалым усилием сдерживал растущее волнение и нетерпение.

И когда скрипнула дверь, за которой скрылась недавно Алина, и за его спиной раздались шаги, он радостно перевёл дыхание и, удерживая на лице озорную усмешку, вызванную созерцанием фривольных рисунков, повернулся и открыл было рот, собираясь прояснить возникшие у него в связи с этим вопросы…

Однако не издал ни звука. Лишь слабый короткий вздох сорвался с его искривившихся губ. Улыбка замерла и тут же сползла с вытянувшегося, побледневшего лица, а глаза широко распахнулись от изумления и ужаса при виде того, что он увидел.

Вместо страстно ожидавшейся им прекрасной хозяйки в нескольких шагах от него стоял здоровенный широкоплечий мужик с мощным обнажённым торсом, длинными мускулистыми руками, в одной из которых он сжимал большую, утолщавшуюся на конце дубину, похожую на бейсбольную биту, и бритой наголо головой, крепко посаженной на короткой могучей шее, почти сливавшейся с плечами. Гоша сумел заметить только это, смог окинуть внезапно возникшего перед ним незнакомца лишь самым беглым взглядом, не успев остановиться на подробностях, в частности на чертах его лица. Неизвестный не предоставил ему такой возможности: не дав оцепенелому, застывшему на стуле Гоше опомниться и что-либо сообразить, не говоря уж о том, чтобы успеть что-нибудь сделать, он быстро выступил из окутывавшей его тени, поднял руку с дубиной и, не говоря ни слова, обрушил её на Гошину голову.

Удар был так силён и сокрушителен, что, придись он прямо по голове, она, наверное, раскололась бы, как орех. Но буквально за миг до того, как дубина опустилась на его череп, Гоша успел инстинктивно отпрянуть чуть в сторону, – должно быть, сказались недолгие, но интенсивные занятия боксом и приобретённый навык ухода от ударов.

Однако совершенно избежать удара ему всё-таки не удалось: бита довольно сильно и чувствительно задела его, скользнула по левой стороне головы, содрав кожу с виска, и больно ударила по плечу. Свет мгновенно померк в его глазах. Он рухнул на пол и потерял сознание.

Глава 4

Первое, что ощутил Гоша, когда начал приходить в себя, была тупая, ноющая боль и невероятная тяжесть в голове, – она была словно налита свинцом. Впрочем, такая же тяжесть и слабость были во всём теле: всё оно, вплоть до кончиков пальцев, одеревенело и не желало слушаться его, когда он, едва опамятовавшись, попытался пошевелить конечностями. Но его собственные руки и ноги отказывались повиноваться ему, они будто не принадлежали ему больше, и лишь по прошествии некоторого времени, по мере того как он приходил в чувство, ему удалось хотя бы отчасти овладеть ими и заставить повиноваться ему. Однако это было всё, на что он пока был способен; о том, чтобы подняться с пола, не могло быть пока что и речи: остальное тело всё ещё не принадлежало ему.

К тому же, едва к нему вернулась способность соображать и он понемногу начал припоминать то, что произошло с ним незадолго до этого, он решил не спешить «оживать» и показывать тем, кто находился рядом с ним, что он пришёл в сознание. А то, что поблизости кто-то есть, он уловил сразу же, как только вышел из забытья. Он услышал голос. Или голоса. Правда, они были глухие, невнятные и доносились как будто издалека; непонятно было, кто говорит, невозможно было разобрать отдельные слова: они сливались в частое невразумительное бормотание.

Но спустя какое-то время он сумел сквозь мало-помалу затихавший шум в голове различить то, что говорилось рядом. Сначала обрывки слов, затем отдельные слова и словосочетания, потом относительно крупные куски речи и, наконец, всё то, что произносилось у него над ухом.

– Ох, папка, папка, и тяжёлая же у тебя рука! – говорил приятный, мелодичный голос, с насмешливо-укоризненной интонацией. – Ты, как обычно, немножко перестарался. Чуть-чуть. Не рассчитал сил… Я ж, кажется, раз пять тебе повторила: оглуши его немного, чтоб он вырубился на пару минут. А ты что сделал? Раскроил ему череп, – кровь вон из уха идёт. И вообще, видок у него, как у покойника. Может, загнулся уже, чего доброго? Было бы обидно…

Гоша сразу же узнал этот голос. Неторопливый, чувственный, словно обволакивающий, так волновавший и возбуждавший его не так давно голос красавицы из сквера, приведшей его в свой дом ради какой-то известной только ей цели. Но то, что цель эта ему лично не сулила ничего хорошего, это, судя по происшедшему с ним только что, было несомненно. Его мысль, едва лишь отлетели последние остатки обморока, напряжённо заработала. Он старательно пытался уразуметь, что же с ним случилось, куда и к кому он попал, что с ним собирается сделать эта странная – более чем странная! – девушка? «Судя по всему, я в очередной раз вляпался в какое-то дерьмо», – думал он, уткнувшись лицом в грязный пол и чувствуя щекой его неровную шероховатую поверхность. – «Только на этот раз всё, кажется, хуже… гораздо хуже, чем обычно. Кажется, моё дело дрянь!»

Чтобы побольше узнать из речей незнакомки, и прежде всего о её намерениях в отношении его, он решил как можно дольше притворяться бесчувственным и внимательно слушать всё, что она скажет. Слушать – и соображать, делать выводы, пытаться найти выход из этой непростой, пугавшей его всё больше ситуации.

– Да, папуля, твою бы энергию да в мирных целях, – продолжала между тем выговаривать кому-то Алина, судя по её чуть подрагивавшему голосу, еле сдерживая смех. – Цены б тебе не было! Ну сам подумай: если этот чмошник действительно откинул копыта – а очень похоже на то, – что нам тогда делать? Все мои усилия, получается, насмарку. Псу под хвост! Я поймала его в свои сети, полчаса вынуждена была слушать всякую бредятину – какая я красивая, обворожительная, сексапильная и всё такое (будто я сама этого не знаю!), – привела его сюда, в эту вонючую конуру… Кстати, то, что мужики не сбегают, увидев эту мерзкую гнилую развалюху и эту бомжацкую обстановку, единственно моя заслуга. Я тебе уже не однажды говорила и повторю ещё раз: пора менять хазу, эта не годится…