Длинные тёмные коридоры дома на Лубянке были наполнены промозглой сыростью. Кончался ноябрь, начиналась зима. Пронизывающий холод пробивался даже сквозь эти толстые бездушные стены. За ними покрывалась тонкими слоями инея и льда истерзанная внутренними дрязгами Москва. Относительно сытая по сравнению с прочей страной, где на большей части ещё бушевала Гражданская война. Два года минуло с момента свершения революции большевиков, но счастливая жизнь, за которую так радели многие из руководителей движения, никак не наступала.
Феликс Дзержинский, кутаясь в длинную тёплую шинель, мерно шагал по одному из этих длинных коридоров, отбивая сапогами звучный такт. Его распирал кашель. «Что за собачий холод!» – думал он, – «Мы говорим о победе революции, а сами ютимся в этих каменных гробах, что хуже царских камер!»
О тюрьмах он знал не понаслышке. Одиннадцать лет его жизни прошли в ссылках и заключениях. Но такого холода, такой сырости, как в новом здании НКВД, он не встречал ни в одной тюрьме.
Дом на Лубянке был построен в конце прошлого века; предполагалось, что его заселят состоятельные жители Москвы. Но год спустя после революции его облюбовал НКВД, выселив всех квартиросъёмщиков и разместив в здании главный аппарат. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией заняла отдельный этаж. Дзержинский состоял на посту председателя комиссии, а также являлся первым народным комиссаром внутренних дел.
Положение большевиков после революции оставалось шатким, но к окончанию года хороших новостей с фронтов становилось всё больше. Наступление Юденича на Петроград захлебнулось, и войска его отступили. Сталин на южном фронте полностью очистил Царицын от белых войск. А Колчак после неудач Деникина и Врангеля на Волге, уже стремительно отступал от Урала на восток.
Множество сторонников контрреволюции тайно действовало в Москве и Петрограде. В эти дни на плечи ВЧК и непосредственно Дзержинского ложилась колоссальная ответственность. Он понимал это сам, а потому действовал предельно жёстко. Аппарат ВЧК вычислял и жестоко расправлялся со всеми, кто имел хоть небольшое причастие к контрреволюционной деятельности. Дзержинский не считал своих жертв, не считал, сколько тысяч людей обрёк на смерть и муки. Он даже и не воспринимал их как людей. Любой причастный к контрреволюционной деятельности являлся для него вредным элементом, от которого следовало избавиться. «Это необходимость!» – говорил он себе, – «Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно, даже если меч её при этом попадает случайно на головы невиновных…» Революция была делом его жизни. Прочее не интересовало Дзержинского. Однако в последнее время он всё же стал иногда задумываться о правильности выбранного пути и целесообразности совершённых поступков…
Дзержинский вошёл в свой кабинет, первым делом зажёг примус и поставил на него чайник. Очень хотелось согреться. Не снимая шинели, он опустился на потёртое кресло и задумался.
Утром в Кремле состоялась встреча с Троцким. Тот пригласил Дзержинского сам. Не вызвал, а письменно пригласил для разговора. «…Для важного и очень деликатного разговора», – говорилось в послании. Дзержинский уважал Троцкого и разделял многие его взгляды, однако о цели приглашения совершенно не догадывался.
– Товарищ Дзержинский! – поприветствовал его Троцкий в своём кабинете, уютном и тёплом, не в пример кабинетам на Лубянке.
– Товарищ Троцкий, здравствуйте! – Дзержинский протянул руку, – Вас можно поздравить? Красная Армия на всех фронтах теснит врага!
– Давайте без формальностей, Феликс Эдмундович. И вас я также могу поздравить, успехи не пришли бы к нашей армии на фронте без активных действий ВЧК.
– Мы делаем свою работу, Лев Давидович.
– И это замечательно! А какой свою работу вы видите сейчас? – вопрос был довольно странен.
– Продолжение дела революции и борьба с контрой… – ответил Дзержинский, немного смутившись.
– О, да… Сплошным безумием революция кажется тем, кого она отметает и низвергает. А потому контра цепляется всеми силами за спасительные островки… Которые мы должны топить!
– Мы это и делаем. У вас есть замечания по работе ВЧК?
– Нет-нет! Что вы! Да вы с мороза, – внезапно отошёл от темы Троцкий, – А я даже не предложил ничего выпить.
– Стакан горячего чаю будет как нельзя кстати.
– Чаю? Зачем же? Есть прекрасный коньяк. Французский, прошлого века.
– Лев Давидович, вы… – Дзержинский медлил, передумал высказывать свою мысль вслух.
– Нет, как могли подумать! Это не аристократические замашки! – Троцкий сам догадался о том, что хотел сказать его собеседник, – Лишь небольшой трофей из царских запасников.
– Предпочитаю разделять голодные времена с народом, за который мы сражались.
– Я тоже, Феликс Эдмундович, я тоже. Но не народ страдал за нас, а мы за него. За ваше будущее счастье кто-нибудь провёл десяток лет в тюрьмах? Нет! А вы провели! И я провёл! Потому и вам, и мне сейчас дозволительно выпить коньяку. К тому же он не сворован, не куплен на народные деньги, а изъят у нашего общего врага! А народ своего дождётся! Ведь ещё немного и он также будет пить коньяк, есть трюфеля и икру. Всё будет, Феликс Эдмундович, всё будет! Мы на верном пути… Пейте!
Троцкий разлил коньяк по двум стаканам и подал один Дзержинскому.
– Скажите честно, – опять начал Троцкий, – Только честно! Я не проверяю вас, не хочу очернить, просто интересно знать правду… Вы скучаете по своей юности? Вы же были дворянином? Каково это?
– С семнадцати лет я состоял в тайных обществах, а в двадцать получил первый срок. О какой юности может идти речь?
– А о детстве?
О детстве Дзержинский хотел вспоминать ещё меньше. Хотел его забыть, выбросить из памяти. Стиснув зубы он почти со злобой ответил:
– Когда мне было пять лет, мой отец умер от туберкулёза. Он лежал на своей кровати в белых простынях, на которых застывали тёмные брызги его крови… Когда мне было десять мы с братьями и сёстрами играли всяческими предметами в заброшенном кабинете отца. Среди них было ружьё. Все годы после смети отца оно оставалось заряженным. Из него я случайно убил свою сестру… Вот два моих самых ярких впечатления о детстве! Продолжать?
– Возможно, это и хорошо…
– Что хорошо? – циничность Троцкого прибавила Дзержинскому злости, он залпом выпил коньяк.
– Что ваше детство и юность прошли именно так! Вы с ранних лет узнали, что такое боль, что такое кровь. Теперь, в самый ответственный момент, вы не дрогнете. А иной дрогнет…
– Погодите! Но ведь ещё я и был счастлив!.. – Дзержинский сам не понимал, зачем начал это говорить, но слишком его возмутил тон Троцкого, – Я знал любовь!
– О… А вот любовь это плохо!
– Плохо? Любовь – творец всего доброго, возвышенного, сильного, теплого и светлого, – спокойствие постепенно возвращалось.
Троцкий приподнял свои очки и посмотрел Дзержинскому в глаза.
– Поразительно слышать от вас такие вещи! Будто беседую не с народным комиссаром, а с христианским проповедником!
– В детстве я хотел стать ксёндзом8.
– Но выбрали путь революции!
– Выбрал.
– А я никогда никого не любил. И не собираюсь… Это отвлекает.
– Как вы хотите построить новое государство без любви? В чём тогда будут заключаться его идеалы? – встреча с Тро7цким обернулась не рабочим разговором, а обменом откровениями.
– В порядке, Феликс Эдмундович, только в порядке!
– Что вы понимаете под порядком?
– То же, что и вы. Мы освободили народ от тиранов, но без порядка народ не выживет… Мы выполняем его волю, но иногда должны и подталкивать его на нужный путь…
– Если вы о методах, то здесь я буду солидарен. Там, где пролетариат применил массовый террор, мы не встречаем предательства.
– Вот! – Троцкий воодушевился, – Вот! Вы поразительный человек! Вы говорите это сразу после того, как утверждаете, что любовь – это творец возвышенного.
– Что же… Вот так и выходит. Зачем вы меня пригласили? – Дзержинскому больше не хотелось делать откровенных признаний.
– Хотел попросить помочь разгадать одну загадку…
– Какую же?
– Вот! – Троцкий открыл ящик и аккуратно подал Дзержинскому старинное письмо под толстым стеклом, охраняющим его целостность.
Дзержинский напряг глаза, но ничего не понял.
– Лев Давидович, я не понимаю по-старославянски.
– Да что вы, здесь всё просто! От царя Алексея Михайловича донскому атаману Корниле Яковлеву. Фрол Разин, брат Степана Разина показал о месте нахождения некого клада, на реке Растеряевке в двух верстах от станицы Букановской в некоем Бесовом Логове. Атаману поручается этот тайник отыскать.
– В чём здесь загадка? И какое это отношение имеет к нашей деятельности?
– Прямое, Феликс Эдмундович! Прямое отношение к контрреволюционной деятельности! Царские тайники вообще хранят множество полезной информации.
– Увы, я с ними не сталкивался.
– Теперь столкнулись! Я не зря пригласил вас. Я думаю, что одному мне будет справиться сложнее…
– Хорошо, я вас слушаю.
– Итак, загадка! Дата этого документа – тысяча шестьсот семьдесят шестой год, тридцатое января – дата смерти царя Алексея Михайловича.
– Я не силён в датах и плохо знаю историю русских царей.
– Это, кстати, чести вам не делает, Феликс Эдмундович, своего врага нужно знать! Знать ровно так, как мы его ненавидим!
– Хорошо, оставим это. Изложите, пожалуйста, суть.
– Царь издал указ в день своей смерти, это первое! Второе – письмо в итоге так и не дошло до атамана, а было спрятано в царских архивах! Третье – об этом тайнике Разина упоминается только через пять лет после его казни. Четвёртое – этим архивом с того времени так никто и не заинтересовался. После Алексея Михайловича в Русском царстве господствовала недолгая смута, а потом на троне утвердился Пётр Первый, начавший проводить свои реформы. Затем столица была перенесена в Петроград, тогда ещё Петербург… Архив оказался заброшен. Я взялся за его изучение совсем недавно… И вообще я думаю, что нам стоит изучить его вместе.
– Зачем?
– Чтобы творить историю, Феликс Эмундович! История вообще вещь неоднозначная. Но мы способны её менять… В подобных архивах не должно оставаться документов, которые могут показать наших врагов в благополучном свете. Ведь если…
– …если архивы окажутся у элементов контры… – поймал мысль Дзержинский.
– …да, перестраховка нам не помешает! Особенно в такой шаткой ситуации, как сейчас.
– Как раз сейчас ситуация нормализуется.
– Не совсем, она остаётся опасной.
– Хорошо, я могу отчасти согласиться с вами, но всё же, что вы от меня хотите именно сейчас?
– Чтобы ВЧК взяла под контроль это дело с тайником Разина!
– Вы уверены? Это ли сейчас главное?
– Это чрезвычайно важно! Вы знаете, что о Разине до сих пор поют песни? Крестьяне, рабочие.
– Да, вероятно…
– Вот! А когда на востоке Колчак, на севере Юденич, а на юге Врангель, нам очень, очень важно поскорее возвести среди народа этот благородный образ первого на Руси революционера!
– Я могу не слишком хорошо ориентироваться в вопросах идеологической борьбы, но вашим словам доверяю.
– Это прекрасная идеологическая борьба, Феликс Эдмундович! Будьте уверены! Разин – донской казак, восставший против царя. А кто, как не казачество, доставляет нам сейчас наибольшие проблемы! Так значит, нам настало время писать новую историю! В которой народ, в том числе и сами казаки, должны увидеть противостояние казачества и царской власти.
– Что мне делать непосредственно сейчас?
– Вы должны изучить все царские документы о Разине, отчитываясь о каждой важной зацепке.
– Вы уверены, что я смогу правильно определить эти зацепки?
– Уверен. Вам будет предоставлен полный доступ к архивам. Отчитываться будете лично мне.
– Вам? Не товарищу Ленину?
– Нет, именно мне.
– У меня осталось только два вопроса!
– Пожалуйста!
– Могут ли архивы переехать на Лубянку, чтобы я не отрывался от главного рабочего места?
– Безусловно.
– И я должен изучать архив лично, либо могу поручить это кому-то из своих соратников?
– Думаю, вам и так хватает забот. У вас есть надёжные люди?
– Петерс.
– Хорошо, поставьте над архивами его. Но помните, мы с вами отныне должны встречаться как можно чаще для корректировки полученных сведений из этого архива. И конечно же послание царя… Тайник на этой реке Растеряевке нужно будет обязательно отыскать!
– Я понял вас, Лев Давидович. Если это всё, то я, пожалуй, пойду.
– Предлагаю выпить ещё коньяку. Ноябрь выдался ужасно холодным…
– Если вы полагаете, что мы заслуживаем этого, то давайте… – Дзержинскому захотелось прогреться, перед тем как выйти на мороз.
– Безусловно, заслуживаем!
На этом диалог с Троцким закончился.
Дзержинский проснулся от свиста чайника и понял, что задремал. Он неторопливо поднялся, поставил стакан в подстаканник, бросил туда заварку и залил кипятком. Затем охватил подстаканник ладонями, чтобы погреть замёрзшие пальцы. В дверь постучали.
– Войдите, – сказал Дзержинский.
– Вызывали, – в дверном проёме появился Яков Петерс.
– Заходи, Яков Христофорович. Присаживайся. Чайку′?
– Не откажусь, Феликс Эдмундович.
Они сели за столом напротив друг друга.
– Вот как ты думаешь, Яков, какая у нас тобой роль в истории? – спросил Дзержинский, дуя на горячий чай.
– Борьба с контрой… К чему ты спрашиваешь?
– Мы с тобой занимаемся одним делом… А ты, вот, помнишь всех расстрелянных?
– Что мне, всякую шваль ещё вспоминать? – Петерс смутился.
– А я думаю, помнить нужно… – Дзержинский пребывал в задумчивости, – В назидание… А ты любил? Кого-нибудь по-настоящему в жизни любил?
– Да что с тобой, Феликс!
– Просто мысли… Ну, так любил? – откровенничать с Петерсом было приятнее, чем с Троцким; тот был более прост, отвечал без задней мысли.
– Любил родителей… Жену люблю и дочь…
– А идею?
– Какую?
– Нашу идею равенства и братства!
– Конечно! О чём речь! Ведь это дело всей моей жизни! Всей нашей жизни!
– Вот… – ответы Петерса заставили Дзержинского задуматься ещё больше, – А стал бы ты доверять человеку, который сам признаётся, что никого никогда в своей жизни не любил?
– Не знаю, смотря, кто он…
– Допустим, он – один из умнейших людей государства, он настоящий революционер, социалист, коммунист, теоретик марксизма… Но он никого никогда не любил…
– Ну… наверное, бы стал.
– А я – нет, Яков! Ты, я, многие похожие на нас – все стали забывать суть… Ради чего была революция? Если мы с тобой сидим в этом ледяном сыром здании, а две трети страны голодает!
– Ты куда-то клонишь?..
– Нет. Просто при следующей чистке, когда ставишь подпись перед расстрелом, вспоминай тех, кого любишь.
– Зачем?
– Чтобы с ума не сойти!
Повисла пауза.
– Ладно, – оборвал её Дзержинский, – А теперь давай по делу. Будем творить историю!
О проекте
О подписке
Другие проекты